Новый утвердительный кивок.
– Кто еще?
– Моя мать и крестная.
– Две безгранично любящие тебя женщины, которых ты ни за что не оттолкнул бы, с которыми ты никогда не соперничал, не то что со своим отцом.
– Не улавливаю связи.
– Зато я улавливаю. Это все, больше никто?
– Больше никто, не считая уличного прохожего, несшего какую-то дичь, вызвавшую у моего отца смех. Папаша на кого-то намекнул, оговорившись, что я слишком молод, чтобы его знать.
– Молод – не молод, но ты сам видишь, с какой великолепной ловкостью ты воспользовался этим безликим прохожим, чтобы вернуться к детским травмам. Он воплощает невнимание родителей к тому, что им говорят дети. Полагаю, картина тебе ясна. Тебе стало лучше?
– Может быть. Но остается кое-какое сомнение…
– Тогда еще один вопрос, чтобы ты полностью ожил: ты уверен, что всех назвал, никого не упустил?
– Может, дирижера?
– Дирижер – воплощение авторитетной фигуры, причем не любой, а только того, кто способен оценить и одобрить твое исполнение. Я хорошо помню наши школьные годы и твои проблемы с авторитетами. Мы приближаемся к цели, но нам еще кое-кого не хватает, и ты неспроста не спешишь его называть…
– Откровенно говоря, Сильвен, я не знаю, кто бы это мог быть.
– Неудивительно – всем нам трудно анализировать самих себя. Напрягись.
– Марсель?
– Он самый, Марсель, осветитель. Человек, зажигающий и гасящий свет, с его присказкой «поверь мне».
– При чем тут Марсель?
– Марсель – это твоя совесть. Он – твое Я и Сверх-Я, находящиеся в постоянном конфликте. Этот кошмар, кажущийся тебе таким реальным, не случайно разворачивается в годовщину смерти отца, это напоминание твоей совести, нашептывающей: «Малыш Тома?, ты еще не перестал оплакивать отца, и даже если Марсель говорит тебе “поверь”, Сверх-Марсель советует этому не верить, потому что впереди еще долгий путь».
– Все это мне говорит Марсель?
– Он самый, – важно подтвердил психиатр.
– Раз ты утверждаешь, что это он, я тебе верю.
– Вот ты и замыкаешь петлю. Ты веришь мне, веришь Марселю, веришь всем, но сейчас для тебя главное – поверить в себя, согласиться, что цель появления отца – не защитить тебя, а заставить принять мысль, что ты смертен, а главное, перестать бояться связи с какой-нибудь другой Софи. Знаешь, я был бы рад провести в твоем обществе весь день, но меня ждут другие пациенты, и их случаи куда труднее твоего. Хорошо повеселись сегодня вечером, ты уже не сфальшивишь, твоя мать будет на седьмом небе, тебя уже не станет преследовать ни Софи, ни призрак отца.
– Я что-то тебе должен? – спросил Тома?, вставая.
– Как-нибудь угостишь меня обедом. Ну а уж если сможешь раздобыть билетики на Верди в Опера Гарнье в конце месяца, то я по гроб жизни останусь твоим должником.
Сильвен проводил Тома? до двери своего кабинета, похлопывая его по плечу и уверяя, что уж теперь-то все точно придет в норму, если уже не пришло.
Выйдя на улицу, Тома? почувствовал, что ему легче дышится. Чтобы побороть остатки сомнений, он достал мобильный телефон и позвонил своей бывшей возлюбленной.
– Тома?? – удивилась Софи.
– Прости, не хочу тебя беспокоить, особенно если ты не одна, но мне срочно нужно задать тебе один вопрос, я тебя не задержу. Ты приходила ко мне в гримерную вчера вечером, после концерта? Никак не пойму, во сне это было или на самом деле! Я склоняюсь к тому, что это был сон, но ты выглядела очень реально, попросту очаровательно, хотя вела настолько нереальные речи, что, проснувшись, я не знал, что подумать. Твой приход не стал главным гвоздем программы этого сюрреалистического дня, но точно добавил в него странности, вот я и решил попробовать устранить сомнения. Ты меня понимаешь?
Не слыша ответа, Тома? испугался, что она повесила трубку.
– Софи?
– Я слушаю, – прошептала она. – Знаешь, что, Тома?? Возможно, я ужасно сглупила, отпустив тебя, надо было проявить терпение, – сколько еще мне попадется на пути таких сумасшедших гениев, как ты? Я так и не решила, хорошо это для меня или плохо.
На этот раз она действительно повесила трубку.
Тома? спохватился, что она не ответила на его вопрос. Возможно, он слишком неуклюже его сформулировал.
Шагая дальше, он решил, что лучше обо всем этом не думать, выбросить из головы этот гипнотический день, как назвал его Сильвен, и сосредоточиться на вечернем концерте.
Ему приглянулась залитая солнцем терраса ресторана «Дё Маго», он сел за столик и заказал салат.
Официант отправился на кухню, а Тома? тем временем отлучился к соседнему киоску купить газету.
Вернувшись за столик, он поблагодарил соседнюю пару, согласившуюся покараулить его куртку и портфель.
Пока он тянул пиво, за спиной у него тихо прозвучало:
– Какой же ерунды способен наплести психиатр! Если твоя совесть такая же пузатая, как этот Марсель, то представляю, насколько у тебя тяжелые мысли! Лучше выбрось из головы все эти его Я и Сверх-Я!
Тома? не стал отвечать отцу, он оплатил счет, накинул куртку, забрал газету и перешел через бульвар Сен-Жермен к стоянке такси. Сев в «шкоду», он попросил водителя отвезти его в зал Плейель.
На улице Бонапарт справа от водителя появился Раймон. Повернувшись к сыну, он сказал:
– Во-первых, мы с тобой никогда не соперничали, во?вторых, в школе у тебя не было никаких проблем с авторитетами. Кто, как не я, просиживал штаны на родительских собраниях?
– Не ты, а мама, – возразил Тома?.
– Послушай, какие еще детские травмы? Почему тогда не вывихи юности? Давай я лучше поведаю тебе о струпьях старости, вот это будет рассказ! Недаром я занимался таким осязаемым ремеслом, как хирургия, операция не терпит субъективности, здесь или-или: резать или не резать. Потом зашиваешь – и дело сделано.
Тома? стал напевать себе под нос, глядя в окно, как мальчишка, не желающий слушать чужое занудство.
– Хотите, включу радио? – спросил озадаченный водитель.
– Нет, не нужно, – отозвался Тома?, – сейчас мне лучше подойдет тишина.
– Ты это мне? – спросил отец.
– Кому же еще? Ты пропустил мимо ушей объяснение Сильвена, что я все еще по тебе скорблю. А уж когда ты толкуешь о соперничестве… Твои слова о психиатрах звучат жалко.
– У вас проблемы с психикой? – испуганно спросил водитель.
