Он хмурит свои косматые брови. Его лицо бесконечно красиво в этом набирающем силу осеннем рассвете.
Я пытаюсь подобрать слова… как-то расположить его…
Чему нас там учили в спецслужбах, чтобы разговорить собеседника…? Я вспоминаю заученную фразу:
– Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого…
И моментально попадаюсь в силки.
Он хмурится. Закатывает глаза. И саркастирует:
– Мы не в романе Ремарка.
Абсолютно обнаженный, абсолютно прекрасный. Статуя из округлых лоснящихся мышц и тестостерона.
Мои руки в сознании прокручивают «хвать-хвать моё».
Он подходит к окну, ведущему на балкон и задёргивает шторы, задевая увядающие фикусы.
Один лист отламывается и картонкой падает ему под ноги.
В комнате становится темно. У нас тут что-то вроде спиритического сеанса. Я призвала дух.
– Что, если я скажу тебе, что никаких убийств не было. Было кое-что похожее… Рождение.
Мы молчим.
– Посмотри на меня. Кто я? Я Дракон. У меня огромное тело Дракона, в которого я превращаюсь время от времени, – ты же видела? В этом моя сущность. Мне приходится удовлетворять потребности моего тела. И даже я не в силах это остановить: еда, туалет, секс и… насилие. Мне приходилось это делать, потому что этому зверю это нужно. Но ты напрасно полагаешь меня чудовищем… Девяносто процентов изнасилований совершают знакомые, девяносто процентов убийств – бытовуха. Так кто же из нас чудовище?
– Это не оправдание.
– Я и не пытаюсь оправдываться. Ты спросила о причинах.
Я встаю и тянусь к нему.
Я кладу голову щекой ему на грудь.
Я глажу ладонью по его мраморным ключицам.
У тебя бывает такое, что ты сама себя не узнаёшь?
Больше всего на свете, я хочу дышать его запахом.
Чувствовать тепло его тела отовсюду.
Я говорю:
– Я хочу знать твой мотив.
Мы говорим об этом изо дня в день. Обрывками и урывками. Я собираю улику за уликой. Показание за показанием.
Он сжимает меня в своих объятиях сильней и продолжает пояснять мне за эволюцию:
– Люди едят всех вокруг себя. И для тебя нормально есть мясную котлету… Ты наверное думаешь, что я какой-то изверг? Чудовище?
Именно так я и думаю.
И мои трусики становятся мокрыми от этих мыслей.
– Что-то внутри меня переключается… Когда без какого-либо повода я нападаю. «Жертва» сходит с электрички, и я прижимаю её к земле. Когда жертва понимает, что я делаю это ни с целью изнасиловать, ни ограбить – человека охватывает настоящий ужас.
– И больше всего их пугает вопрос: «За что?»… Они так уверены, что в этом есть какая-то причина… Что на это можно как-то повлиять… Но коровы на скотобойнях ни в чем не виноваты. Голубь пойманный кошкой ни в чем не провинился. Я просто так устроен. Рост численности людей не мог не вызвать появление хищника.
Мы продолжаем эти странные диалоги. Он говорит, а я молчу и разглядываю его в ответ. Здесь. Посредине спального района. Под мерный стук капель о жестяной карниз.
Его зрачки…
Я пытаюсь фиксировать каждое их движение.
…Они разъезжаются. Он где-то далеко внутри себя.
– Больше всего их пугает неизвестность. Пугает то, что они не могут понять мой мотив… И когда жертва понимает, что ни общество, ни родственники, ни связи, ни знакомства, ни лучший друг ему уже не помогут… Она остается наедине… С самой собой.
Я заглядываю в него через его большие темные глаза. На лестничной клетке хлопает дверью и шебуршит ключами кто-то из соседей.
– Это как полёт в открытый космос… Абсолютное одиночество. Пока я прижимаю его лапами к земле. Спиной к асфальту. Со светом фонарей прямо в глаза. Я вырываю его из привычной жизни. Радикальный метод.
Я сижу в комнате с убийцей. Никто не знает, где я и с кем. Наушники? Они выпали еще там на платформе.
Мобильный? – Дракон велел не пользоваться им, чтобы нас не выследили.
Монстр напротив меня исповедуется в полной ностальгической тишины квартире.
– Ты словно снимаешь с человека всю социальную оболочку, как кожуру от банана. И показываешь ему, кто он на самом деле.
Он сопит. Я слышу, как наливается воздухом его грудная клетка.
Как заполняются альвеолы.
– Кто-то ломается, но большинство становится чем-то большим, чем они были. Им открывается их собственная сила.
Он говорит ужасные вещи.
Он опускает глаза.
Это чистой воды экстремизм.
Это мизантропия чистой воды.
