– Последние несколько лет мало. В основном это экскурсии начальных классов школы или встречи ветеранов по праздникам, – сказал Леонид Иванович, – а так еще раз в месяц здесь проходят партийные собрания нашего города.
– Какой партии?
– Коммунистической, – ответил дедушка.
– Мда уж… атмосферка вполне подходящая, – иронично подметил Колян.
Раздевшись, мы непосредственно попали в сам музей. И взору предстало все великолепие и многообразие нашего края. Вначале мне показалось, что это место может послужить отличными декорациями к фильмам ужасов или аттракционом в виде «Комнаты страха» в ночное время суток, так как мой взгляд упал на огромные, безобразные, облезлые чучела зверей, обитающих или, вернее, обитавших когда-то в наших краях. Первым представителем местной фауны был бурый медведь, стоящий на задних лапах, который, по всей видимости, был гордостью данного заведения, так как стоял на самом видном месте. Выцветшая от времени сальная шкура с проплешинами в некоторых местах, которую, очевидно, проела моль, вызывала больше жалости, нежели восхищение к этому некогда мощному и грозному зверю – повелителю леса. Практически тут же, рядом с ним, стояло чучело кабана, которое тоже выглядело весьма печально. Его открытая пасть с желтыми клыками, один из которых почему-то был отломан, будто бы издавала мольбу или крик о помощи, а не угрозу. Стеклянный, мутный взгляд впитал в себя весь ужас последних секунд его жизни, казалось, он навсегда застыл в этом трагичном моменте. Глядя на эту парочку – медведя и кабана, – я почему-то испытал глубокое чувство разочарования и грусти, потому что представил себе, как некогда одни из самых грозных зверей, населяющих наши края, возможно, пугающих местное население колхозов и совхозов, теперь собирают пыль на свои проеденные молью шкуры. Эта парочка представляла собой олицетворение целой эпохи. Они казались похожими на старых приятелей, которые в свое время были частью элиты в привычной для них среде, а теперь стали всего лишь жалким подобием, неудачной карикатурой на самих же себя. Так же, наверное, чувствовали себя многие советские граждане после падения Союза. Рассматривая эти чучела, я вдруг улыбнулся и не смог скрыть этого от своих приятелей. Так как представил двух персонажей в старой электричке, где слепой, грязный медведь ведет хромого кабана-поводыря на цепи и просит подать им на пропитание, а для пущего эффекта несет в другой лапе иконку Спасителя и благословляет всех подающих ему. И люди, сидящие в облезлом вагоне, с жалостью тянутся за мелочью в кошельки или виновато отводят глаза, когда эта парочка проходит мимо.
Заметив мою улыбку, Леонид Иванович проговорил:
– Это Михаил Михайлович Потапов и Георгий Георгиевич Кабанов, наша гордость и опора.
– Прямо как будто академики какие-то, – со смехом произнес Колян.
– Подайте бывшим академикам РАН на пропитание, во имя Иисуса Христа, не оставайтесь равнодушными, – с улыбкой произнес я, но, видимо, никто не понял, о чем идет речь, и шутка не удалась, а Леонид Иванович как-то подозрительно покосился на меня, и на секунду мне показалось, что он-то как раз и понял, о чем я сказал, но не нашел это забавным.
Напротив кабана и медведя на всю стену была сделана экспозиция птиц, населяющих нашу область, под каждой птицей была выцветшая желтая табличка с шрифтом, набитым еще вручную на старой печатной машинке, с тактико-техническими характеристиками пернатых. А на их фоне была разрисована стена с местами облупившейся краской, пейзаж представлял собой границу между степью и лесом. Глядя на чучела птиц, я тоже не испытывал особого восторга от их грации и изящества.
«Вот так и формируются детские травмы», – подумал я про себя.
Все это время Леонид Иванович с энтузиазмом рассказывал нам о представителях местной флоры и фауны, а мы с пацанами под воздействием дурмана шутили над всякими нелепыми фантазиями, которые озвучивали в процессе лекции. То представляли, как сложилась бы битва между глухарем и кабаном, то как медведь просит кукушку предсказать, сколько дней осталось ему жить, а когда кукушка молчит, начинает угрожать ей, и в этот момент звучит выстрел, после которого он и оказался здесь, то начали придумывать сценарий, по которому перепелка попала в романтический заплет с рябчиком, и по залету у них родился внебрачный сын – «перерябчик», и так далее.
Дальше мы попали в следующую комнату, и видно было, что старик относится к ней с особым трепетом, так как, судя по всему, здесь и проходили те самые собрания коммунистической партии, словно подпольные сходки русских революционеров начала двадцатого века, на которые можно было попасть только с помощью пароля после рекомендации товарищей по партии. Казалось, что здесь была собрана вся история советской России. По стенам развешаны красные знамена с советской символикой, фотографии вождей и генеральных секретарей с их краткой биографией. На пьедестале стоял классический гипсовый бюст В. И. Ленина, а на полках и столах лежало большое количество мелких экспонатов от орденов и медалей до муляжей оружия и патронов к нему периода Великой Отечественной войны. В тот момент у меня почему-то возникло ощущение, что я попал в храм, только вместо религиозной атрибутики – икон, свечей и прочего – была выставлена советская, и казалось, что переговариваться здесь следует исключительно шепотом.
Старик начал рассказывать нам про каждый экспонат в отдельности, про его историю и судьбу. Например, показывая ржавую немецкую фляжку с дыркой, он пояснил, что она принадлежала фашистскому офицеру, которого подстрелил снайпер патроном насквозь через эту фляжку, или про орден Красной Звезды от истории его учреждения до биографии бойца, которому он был вручен. Находясь в этом музее и слушая рассказы старика, я ощутил себя в какой-то непривычной для себя атмосфере спокойствия и уюта.
– Вам, наверное, уже надоело каждый раз рассказывать одно и то же всем посетителям? – внезапно поинтересовался Илья у дедушки.
– Ну, если я вижу, что люди меня слушают, и им интересно, то мне нравится этим заниматься, а если нет, то даю минимум информации, потому что понимаю: в этом нет никакого смысла, и, переступив порог музея, они тут же забудут о нем.
– Вот бы наши преподы так же думали и поступали, а не забивали голову всякими заданиями, контрольными, рефератами, зачетами. Неинтересно тебе, ну на троечку в зачетку, и иди себе с миром, – начал жаловаться Колючий.
– Могу заверить вас, молодой человек, что большинство преподавателей так и поступают, когда видят подобное нежелание учиться у студентов, и требуют лишь минимальное количество знаний по их предмету, чтобы не портить себе репутацию в научной среде, – пояснил Леонид Иванович. – У меня есть несколько знакомых преподавателей, которые уже давно смирились с тем, что на их век вряд ли выпадет удача обучить будущих Ломоносовых или Менделеевых, поэтому они довольствуются уже тем, что студент хотя бы знает, как их зовут и название предмета, но, по их словам, некоторым студентам и этого кажется слишком много.
– Нет, ну имя, отчество и название предмета я всегда знаю, – начал оправдываться Колян, – и всегда, кстати, на всякий случай уточняю перед зачетом или экзаменом, чтобы не попасть впросак.
– Это обнадеживает, – иронично подметил старик.
Все время, пока мы общались с Леонидом Ивановичем, меня не покидало чувство, что он как будто понимает все, о чем мы говорим, как будто видит нас насквозь, но не показывает этого, а в какой-то степени подыгрывает нам. Его глубокий, проницательный взгляд из-под густых седых бровей просвечивал, словно рентген. Казалось, он изучает нас, а когда мы покинем стены музея, он сядет за массивный дубовый стол и будет писать продолжение диссертации на тему «Современная молодежь. Жизнь в кредит. Взгляды и суждения общества тотального потребления». Я почему-то не сомневался: он определил, что мы накуренные, и в какой-то момент я испытал смущение и неловкость, и с чувством стыда мне захотелось покинуть этот музей. Как будто этот простой на первый взгляд старичок затронул своими рассказами что-то в глубине моей души, и это вызвало кратковременную реакцию, на секунду я задумался о своей жизни и последнем разговоре с мамой… Может, это и называется «совесть»?
– Парни, надо, наверное, собираться потихоньку, а то уже обед. Хочется есть, – сказал я своим приятелям.
– Могу вас угостить бутербродами с чаем, – предложил Леонид Иванович.
– Да нет, нам надо идти, а то еще дома к завтрашним занятиям готовиться, – поддержал меня Илюха, и я был ему благодарен.
– Ну, смотрите сами, если захотите, приходите еще. Буду рад вас видеть в любое время.
– Спасибо вам большое, – в один голос поблагодарили мы старика и спешно покинули музей.
Выйдя на улицу, молча закурили по сигарете и простояли так несколько минут, не проронив ни слова, каждый думал о чем-то своем. Видно было, что Леонид Иванович в каждом из нас оставил какой-то след, что-то неосязаемое, но очень важное, о чем можно было бы долго размышлять, но не сейчас.
– Блять, жрать-то как охота, – прервал тишину Колян, – я бы сейчас такого же кабана, как в том музее, сожрал.
– Такая же херня, – поддержал его Илюха.
– Ладно, пойдем еще по паре плюх дернем и поедем жрать, – предложил я.
Вечером дома я довольно отчитался маме о выполненном поручении, которое она давала по поводу музея. Но не увидел в ее глазах особой радости от этого события, особенно после того как сказал, с кем я туда ходил. О Колючем она знала со слов декана и методиста универа и считала, что наша с ним дружба не идет мне на пользу, а про Илюху слышала краем уха, но тоже не была от него в восторге.
– Лучше бы с девушкой какой сходил, – подвела итог моего красочного рассказа мама.
– Блин, тебе постоянно все не нравится, все тебя не устраивает.
– Просто я считаю, что от этого толку было бы больше, чем от твоих дружков.
– Все, не начинай, пожалуйста, – ответил я и пошел к себе в комнату.
Придя в комнату, я все же задумался над мамкиными словами, и в моей голове созрела идея пригласить Алису в этот музей. Конечно, это был не элитный ресторан, но по своей оригинальности идея мне показалась довольно привлекательной. Оставалось только красиво преподнести приглашение и надеяться, что она клюнет.
***
Я возьму краски, я возьму кисти,
Нарисую деревья, на них черные листья.
Желтое небо, зеленые тучи…
Я нарисую, и мне станет лучше.
Бледно-синее солнце с кривыми лучами
Мрачно повисло над сухими ручьями,
А рядом с ним нарисую луну —
Она мягко упала на морскую волну,
И море окрасилось в оранжевый цвет.
В этом безумии прозрачного нет.
Воздух превратился в фиолетовый дым,
А запах цветов внезапно стал голубым.
Кроваво-красным дождем питаются лужи,
