«Центр не сообщил А. Харнаку длину собственной волны радиопередач, без чего связь с берлинцами принимала односторонний характер. В Берлине при всём желании не могли принять и расшифровать указания Москвы, если бы они и последовали. Оборудованная в районе Бреста приёмная станция для А. Харнака перестала существовать в первые же дни войны. Другого приёмного пункта у внешней разведки не было» – написано в «Очерках истории Российской внешней разведки».
Вполне естественно. Не один же год на официальном уровне уверенно говорилось о том, что если мы будем воевать – то исключительно на чужой территории, сразу же нанеся агрессору сокрушительный ответный удар в приграничных боях. Как кажется, идеология – а может, и одна только «мудрость вождя», – перечёркивала все доводы здравого смысла. Зачем нам были нужны узлы связи «в глубине обороны», когда мы сразу же перейдём в решительное наступление? Или вы что, дорогой товарищ, сомневаетесь, не верите?..
Не сомневались. Верили. Или делали вид, что верили – ну и получили в итоге за свою доверчивость…
«Такого начала войны советская внешняя разведка вряд ли ожидала. Просчёты, исключавшие захват противником обширных территорий нашей страны, дорого обошлись всем: и военным, и разведчикам всех основных ведомств – политическому (Первое управление НКГБ), военному, военно-морскому… Чтобы выправить положение, потребовались неимоверные усилия. Маломощные радиопередатчики не покрывали увеличивающееся расстояние, и связь с ценной агентурой была прервана. Введённое повсюду оккупантами чрезвычайное положение затрудняло использование связников, а если они и пересекали линию фронта, сведения их оказывались часто устаревшими… Но бесполезно было выискивать виновных в этом положении, говорить: мы предупреждали, а вы больше искали врагов внутри страны, чем обращали внимание на очевидного и самого страшного врага. Это стало ясно многим…» – указывается в том же вышеназванном источнике.
Конечно, тогда уже было не до поиска виновных – требовалось срочно исправлять ошибки и спешно делать то, что должно было быть сделано задолго до войны. Виновные были известны, но они находились на столь высоком уровне, на котором в нашей стране никто никогда за свои ошибки уже не отвечает…
Между тем решение вопроса оказалось, как говорится, лежащим на поверхности. Определяя по географической карте, где нужно расположить узлы связи, следовало смотреть не только на восток, но и в другие стороны света. И тут стало очевидно ясно, что Стокгольм или Лондон – о чём ранее как-то не задумывались – находятся к Берлину гораздо ближе, нежели сданный уже гитлеровцам Минск, или Москва, или тем более Куйбышев, куда вскоре начнут эвакуировать правительственные учреждения. Руководство разведки решило воспользоваться радиостанциями своих «легальных» резидентур в Великобритании и Швеции, и лично Берия дал на то своё указание.
Однако напрасно вслушивались в эфир радисты стокгольмской резидентуры – ни одного сигнала радиостанции «Корсиканца» им зафиксировать не удалось. Лондонская же резидентура вдруг сообщила, что услышали слабые сигналы берлинской радиостанции, но это было всего лишь один раз, и больше они уже не повторялись…
Но это совсем не значит, что антифашисты «Rote Kapelle» зачехлили свои рации и принялись спокойно ждать, когда Москва вспомнит о них и вновь наладит связь с ними… Это была их страна – и эти люди, фактически брошенные на произвол судьбы, продолжали свою борьбу против нацистской оккупации Германии.
«Фитин»
Одним из первых вопросов, что Коротков задал коллегам, явившись на Лубянку прямо с вокзала, было нетерпеливое: «Что слышно из Берлина?»
В ответ получил малоутешительное: ничего не слышно. В буквальном смысле слова. И неудивительно. Минск немецкие войска захватили уже 28 июня. К тому времени, когда два эшелона с советскими гражданами наконец вернулись в Москву, вся зона уверенного приёма сигналов станций Д-5 и Д-6, с радиусом из Берлина примерно в тысячу километров, уже была оккупирована германскими войсками.
Коротков выяснил: приёмные станции зафиксировали несколько неуверенных, сбивчивых передач вызывного характера, не содержащих никакой иной информации. Операторы могли лишь отметить, что на рации в Берлине работал очень неопытный человек, даже не новичок, а так, вообще начинающий. Принял ли корреспондент ответ Центра – неизвестно.
И это – в самые тяжёлые дни и недели лета 1941 года, когда немецкие дивизии, невзирая на потери и сопротивление со стороны Красной армии, продвигались вперёд почти на всём протяжении огромного фронта. Как нужна была в эти дни информация из столицы Германии о подлинных потерях вермахта, ближайших планах его командования, их изменениях, коль скоро при очевидных успехах – разгроме кадровых частей и соединений Красной армии, захвате всей Прибалтики, значительной части Украины, Белоруссии, Молдавии, западных областей РСФСР – блицкриг не состоялся. То было единственным утешением. А Коротков хорошо помнил авторитетное мнение некоторых высокопоставленных немецких генералов: если Германия не разгромит Советский Союз примерно за восемь недель, ей войну не выиграть.
«Коротков»
Вскоре после начала войны часть подразделений внешней разведки – чуть ли не все основные службы – была передислоцирована в город Куйбышев, бывшую (и нынешнюю) Самару. Там, в частности, был расположен приёмо-передающий центр. А ещё туда вместе с оперативными делами 1-го управления был отправлен Павел Матвеевич Журавлёв, место которого во главе германского отдела в Центре занял Александр Михайлович Коротков.
«Фитин»
Глава 2. Горькое лето 41-го
Ещё в мае 1941 года Наум Исаакович Эйтингон, назначенный одним из заместителей начальника 1-го управления НКГБ СССР, как тогда именовалась внешняя разведка, получил личное указание Берии создать Особую группу для проведения диверсий в тылу вероятного противника. Он должен был установить связь с Генштабом Красной армии и пограничными округами, чтобы договориться о совместных действиях.
Однако кадровые и структурные реорганизации, начавшиеся в то время как в наркомате, так и в аппарате внешней разведки, помешали реализации этих планов.
За несколько дней до нападения нацистской Германии на Советский Союз вновь был поставлен вопрос о создании Особой группы при наркоме госбезопасности – но уже перед старшим майором госбезопасности Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Наума Эйтингона планировали назначить его заместителем.
Вспоминая об этом, Судоплатов писал: «Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении, которая должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. На тот момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача – не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. Немецкие провокаторы вышли в эфир с антигерманскими заявлениями, а затем расстреляли своих же уголовников, переодетых в польскую форму, так что со стороны всё выглядело так, будто бы на радиостанцию действительно напало одно из подразделений польской армии».
Выполняя поручение наркома, Судоплатов и его заместитель Эйтингон немедленно приступили к подбору кадров для ударной группы, которую можно было экстренно перебросить на границу. Официальное же оформление Особой группы последовало лишь 5 июля 1941 года, причём с некоторым пересмотром поставленных перед ней задач. В связи с нападением Германии на Советский Союз это специальное подразделение должно было уметь действовать как на линии фронта, так и в районах, оккупированных войсками противника.
В приказе НКВД СССР № 00882 от 5 июля 1941 года, подписанном народным комиссаром внутренних дел Союза ССР генеральным комиссаром государственной безопасности Л. П. Берией, в частности, говорилось:
«1. Для выполнения специальных заданий создать Особую группу НКВД СССР.
2. Особую группу подчинить непосредственно народному комиссару.
3. Начальником Особой группы назначить старшего майора государственной безопасности тов. Судоплатова П. А.
Заместителем начальника Особой группы назначить майора государственной безопасности тов. Эйтингона Н. И.».
«Павел Судоплатов»
Большое внимание ГКО (Государственный Комитет Обороны. – А. Б.) уделял руководству борьбой советского народа в тылу врага. Во многих городах прифронтовой полосы были образованы местные чрезвычайные органы – городские комитеты обороны, объединившие под своим руководством всю гражданскую и военную власть.
Таким образом, Государственный Комитет Обороны руководил в годы войны деятельностью всех государственных ведомств и учреждений, направлял их усилия на всемерное использование материальных, духовных и военных возможностей страны для победы над врагом.
С 30 июня 1941 года (дня образования) по 4 сентября 1945 года (дня упразднения) Государственным Комитетом Обороны было принято около десяти тысяч постановлений и распоряжений.
Уже на одном из своих первых заседаний только что созданный Государственный Комитет Обороны СССР рассмотрел вопрос о внешней разведке и уточнил её задачи. Они были подчинены одной цели – скорейшему разгрому врага.
Внешняя разведка в этот период строила свою работу по двум основным направлениям. Первое – активизация деятельности «легальных» и нелегальных резидентур для своевременного получения важной политической и военной информации, а также результативного проведения активных мероприятий.
Разведывательные аппараты внешней разведки органов госбезопасности в США, Англии, Турции, Швеции, Иране, Китае и ряде других стран были нацелены на сбор сведений по Германии, Италии, Японии и оккупированным ими странам. Главной задачей ставилось создание агентурных возможностей в правительственных учреждениях, промышленных и научных организациях, разведывательных и контрразведывательных службах этих государств.
«Яков Серебрянский»
<В частности> в период Великой Отечественной войны в США действовали четыре «легальные» и две нелегальные резидентуры советской внешней разведки. Только в правительственных учреждениях страны они имели около тридцати источников ценной документальной информации.
В Великобритании резидентура НКВД поддерживала надёжную связь с членами «Кембриджской пятёрки». В годы войны они работали в самых секретных ведомствах страны и являлись для советской разведки самыми продуктивными источниками документальной информации. Только за 1941–1945 годы от «пятёрки» было получено более восемнадцати тысяч секретных и совершенно секретных документов.
В годы войны в Китае действовали 12 резидентур. Их сотрудники на регулярной основе получали надёжную информацию о деятельности в стране спецслужб США и Англии.
«Павел Судоплатов»
Вторым основным направлением деятельности внешней разведки в период Великой Отечественной войны являлись формирование и заброска на оккупированные немцами советские территории разведывательно-диверсионных отрядов и групп.
Для руководства зафронтовой работой органов государственной безопасности в составе НКВД в дальнейшем были последовательно созданы Особая группа при Наркоме внутренних дел СССР, 2-й отдел НКВД СССР и 4-е управление НКВД СССР.
Бессменный руководитель этих подразделений старший майор государственной безопасности Павел Анатольевич Судоплатов одновременно являлся заместителем руководителя советской внешней разведки. Костяк руководителей этих подразделений составляли кадровые сотрудники внешней разведки.
«Яков Серебрянский»
С первых дней Великой Отечественной войны видная советская разведчица подполковник Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина была прикомандирована к Особой группе. Она также была причастна к созданию и заброске в тыл противника одной из первых разведывательных групп, работавшей, кстати, под необычным – церковным прикрытием.
Вот как об этом Зоя Ивановна вспоминала в своих мемуарах:
«Я узнала, что в военкомат обратился епископ Василий, в миру – Василий Михайлович Ратмиров, с просьбой направить его на фронт, чтобы “послужить Отечеству и защитить от фашистских супостатов православную церковь”.
Я пригласила епископа к себе на квартиру. Беседовали несколько часов. Василий Михайлович рассказал, что ему 54 года. Сразу же после начала войны он был назначен Житомирским епископом. Но Житомир вскоре был занят немецкими оккупантами, и тогда его назначили епископом в Калинин. Он рвался на фронт и потому обратился в райвоенкомат.
Я спросила его, не согласится ли он взять под свою опеку двух разведчиков, которые не помешают ему выполнять долг архипастыря, а он “прикроет” их своим саном. Василий Михайлович подробно расспрашивал, чем они будут заниматься и не осквернят ли храм Божий кровопролитием. Я заверила его, что эти люди будут вести тайные наблюдения за врагом, военными объектами, передвижением войсковых частей, выявлять засылаемых к нам в тыл шпионов.
Епископ согласился:
– Если это дело серьёзное, я готов служить Отчизне.
