– А что, это так заметно?
– Долина Омо – у вас на груди, милая барышня. Или по меньшей мере одна из величайших тайн, которые она скрывает.
Кейра немного помолчала, а потом залилась смехом.
– Айвори, я уже почти вам поверила. Вы говорили так убедительно, у меня даже мурашки по коже бегали. Я понимаю, в ваших глазах я всего лишь юная археологиня, которая вдобавок опаздывает на встречи, но всё же… У нас нет ни малейшего основания предполагать, что этот предмет имеет хоть какую-нибудь научную ценность.
– Я снова хочу задать вам вопрос. Как вы объясните, что этот предмет так великолепно отполирован, если известно, что он гораздо старше, чем можно вообразить? Почему от него не удалось отделить ни единого фрагмента даже при помощи самой современной техники, не удалось и определить его возраст, хотя мы воспользовались весьма надежным методом?
– Признаюсь, меня это заинтриговало, – согласилась Кейра.
– Я очень рад, что вы тоже задавали себе этот вопрос, дорогая Кейра. И еще более я рад, что познакомился с вами. Видите ли, сидя в моем скромном кабинете наверху, я уже почти не надеялся, что успею сделать свое последнее открытие, – согласитесь, это маловероятно. Однако благодаря вам я тоже сумел опровергнуть законы статистики.
– Мне это приятно, – сказала Кейра.
– Я не имел в виду ваш кулон. Узнать, что он такое, – это ваше дело.
– Но тогда о каком же открытии вы говорите?
– О встрече с потрясающей женщиной!
Айвори поднялся и вышел из-за стола. Кейра смотрела ему вслед, он обернулся в последний раз и едва заметно помахал своей новой подруге.
Лондон
У нас оставалась последняя неделя, чтобы подать документы на конкурс. Работа над проектом не оставляла мне времени ни на что другое. У нас с Уолтером установилась привычка ежедневно, ближе к вечеру, встречаться в библиотеке Академии, там я рассказывал ему о том, что успел сделать за день. Затем следовала репетиция моего выступления, часто перераставшая в споры, и наконец мы шли ужинать в соседний индийский ресторанчик. У тамошней официантки было такое смелое декольте, что ни я, ни Уолтер не могли оставаться к нему равнодушными. После ужина, как обычно не удостоившись ни единого взгляда упомянутой официантки, мы отправлялись на берег Темзы, где наши беседы продолжались. Даже в дождь мы не отменяли наши ночные прогулки.
Но в тот вечер я приготовил моему спутнику сюрприз. Моя MG уже несколько дней капризничала, как это часто случается с пожилыми дамами, поэтому на станцию Юстон, что неподалеку от вокзала Кинг-Кросс, нас доставило такси. Время поджимало, и, вместо того чтобы отвечать на заданный в сотый раз вопрос Уолтера «Куда мы едем?», я схватил его за руку, и мы понеслись со всех ног к перрону, откуда отходил наш поезд. Вагоны вздрогнули и едва заметно поползли вперед, я втолкнул Уолтера на площадку последнего вагона и сам запрыгнул на нее, уцепившись за поручень. Рельсы уже скрежетали под колесами поезда.
Остались позади предместья Лондона, следом уплыли и сельские пейзажи, уступив место пригородам Манчестера.
– Манчестер? Что мы собираемся делать в Манчестере в десять часов вечера? – удивленно спросил Уолтер.
– А кто вам сказал, что мы уже на месте?
– Вы разве не слышали, как контролер объявил: «Конечная остановка. Прошу всех выйти из вагона»?
– Вы забыли, дорогой Уолтер, что существуют пересадки? Хватайте вашу сумку, и поживее, у нас от силы десять минут.
Мы снова пустились бежать, на сей раз по подземным переходам вокзала. И вскоре уже сидели в поезде, увозившем нас на юг.
На маленькой станции Холмс-Чепл в тот вечер, кроме нас, не было ни души. Начальник вокзала, дунув в свисток, отправил состав, из которого мы вышли. Огоньки уходящего поезда скрылись в темноте. Я с нетерпением поглядывал на часы, ища взглядом машину: нас должны были встречать. По-видимому, тот, кого я ждал, опаздывал.
– Итак, сейчас половина одиннадцатого, вместо ужина вы мне подсунули этот ужасный сэндвич с пересушенной индейкой и мокрым огурцом – очень мило с вашей стороны! Мы в деревенской глуши, это выражение в данном случае более чем уместно. Вы намерены мне объяснить, что мы здесь делаем, – да или нет?!
– Нет!
Уолтер метал громы и молнии, а я испытывал истинное удовольствие, наблюдая, как он бесится. Наконец на узкой дороге, идущей вдоль путей, показался старенький «хиллман»[7 - Марка автомобилей, выпускавшаяся одноименной британской компанией, которая закрылась в 1976 году.] 1957 года выпуска. Я тотчас же его узнал. Значит, Мартин не забыл о встрече, которую я назначил ему накануне по телефону.
– Извините, я опоздал, – проговорил он, вылезая из машины через багажник. – Мы все занимались тем, что привело вас сюда, и я не мог освободиться раньше. Полезайте же скорее в машину, а то все пропустите! Простите, но я вынужден просить вас воспользоваться дверцей багажника, остальные не открываются с тех пор, как я случайно оторвал от них ручки, а запасных частей к этим машинам давно не выпускают.
Это была уже не машина, а куча ржавого металлолома, по всему переднему бамперу шли длинные трещины. Уолтер дрожащим голосом спросил у меня, далеко ли нам ехать. Несколько коротких приветственных фраз – и Мартин первым заполз в машину, перевалившись через спинку заднего сиденья, и уселся за руль. Мы последовали за ним. Как только все оказались на месте, Мартин попросил Уолтера захлопнуть багажник, только не слишком сильно. Вокзал остался позади, и мы покатили по ухабистым дорогам Макклесфилда.
Уолтеру пришлось смириться с тем, что ему не за что держаться: кожаная петля над дверцей, висевшая на честном слове, оторвалась, едва он за нее схватился. Я наблюдал краем глаза, как мой несчастный спутник, на секунду заколебавшись, незаметно сунул ее в карман.
– Думаю, все обошлось, – сообщил он мне, когда развалюху Мартина на повороте едва не вынесло с дороги. – Индейка с огурцом окончательно помирились, видимо, навсегда.
– Извините, что я так гоню, но нам ни в коем случае нельзя пропустить это явление. Держитесь, скоро приедем.
– И за что же вы предлагаете мне держаться? – вскричал Уолтер, вынув из кармана петлю и потрясая ею в воздухе. – Куда мы все-таки едем?
Мартин удивленно покосился на меня, но я сделал ему знак, чтобы он молчал. Всякий раз, как мы выходили из виража, Уолтер испепелял меня взором. Злость его внезапно испарилась, когда перед нами возник гигантский силуэт антенны телескопа. Мы приехали в обсерваторию Джодрелл-Бэнк.
– Вот черт! – выдохнул Уолтер. – Никогда не видел это так близко.
Обсерватория Джодрелл считалась одним из подразделений факультета астрономии Манчестерского университета. Я провел там несколько месяцев во время учебы. Тогда я и подружился с Мартином: он устроился на работу в обсерваторию, в студенческие годы женившись на некой Элеонор Отуэлл, наследнице небольшой местной молочной империи. Элеонор бросила его после пяти лет безоблачного, как нам казалось, брака. Она уехала в Лондон с лучшим другом Мартина, как и она, богатым наследником, отпрыском семьи финансистов, обладавшим еще более крупным состоянием, чем она с ее молочными реками. Мы с Мартином никогда не касались этой болезненной темы. Обсерватория Джодрелл была единственной в своем роде. Ее самая важная часть, параболическая антенна, имела семьдесят шесть метров в диаметре. Над этой металлической колыбелью на семьдесят семь метров над землей вздымалась стрела радиотелескопа, третьего по мощности в мире. Рядом с главным телескопом стояли еще три, размером поменьше. Обсерватория Джодрелл была частью обширной системы антенн, размещенных на территории Англии; связанные друг с другом, они составляли единую сеть, собиравшую информацию, поступавшую из космического пространства. Сеть получила название Мерлин, увы, не в честь легендарного волшебника. В данном случае Мерлин – это акроним, сложенный из начальных букв фамилий ученых. Задача астрономов, работавших в обсерватории, состояла в обнаружении метеоритов, квазаров, пульсаров, гравитационных линз[8 - Гравитационная линза – массивное тело (планета, звезда) или система тел (галактика, скопление галактик), искривляющая своим гравитационным полем направление излучения, подобно тому, как искривляет световой луч обычная линза.] у границ галактик, а также в поиске черных дыр, образовавшихся при рождении нашей Вселенной.
– Мы увидим черную дыру? – завопил Уолтер в приливе энтузиазма.
Мартин улыбнулся и воздержался от ответа.
– Как там, в Атакаме? – спросил он меня, пока Уолтер, пыхтя, выползал из машины.
– Потрясающе, и команда что надо, – ответил я, внезапно загрустив, и мой давний коллега сразу же это почувствовал.
– А почему ты не хочешь присоединиться к нам? У нас, конечно, оборудование поскромнее, зато люди в команде удивительные.
– Я в этом не сомневаюсь. Никогда бы мне не пришло в голову сказать, что мои коллеги с плато Атакама в чем-то превосходят твоих собратьев по обсерватории Джодрелл. Мне не хватает чилийского воздуха, пустынных плато высоко в горах, прозрачных ночей. Но сейчас мы здесь, и я признателен тебе за это.
– Так что? – заворчал Уолтер, выбравшись на лужайку. – Мы пойдем смотреть на черную дыру или нет?
– Ну да, в некотором роде, – протянул я и полез наружу, тогда как Мартин, сидевший в машине, пытался подавить приступ смеха.
Коллеги Мартина поздоровались с нами и тотчас же вернулись к работе. Уолтер надеялся заглянуть в объектив телескопа и расстроился, когда я объявил, что ему придется удовольствоваться картинками на экранах мониторов, установленных в том зале, где мы находимся. Все волновались, и это чувствовалось. Каждый сидел у своей панели управления, не отрывая от нее глаз. Временами издали слышался скрежет антенны, которая поворачивалась на несколько миллиметров на своей гигантской металлической оси. Потом наступала полная тишина, и все прислушивались к сигналам, долетавшим до Земли из глубины времен.
Чтобы избавить коллег Мартина от назойливости Уолтера, донимавшего их бесконечными вопросами, я повел его в глубь здания.
– Почему они все так психуют? – шепотом осведомился он.
– Здесь вы можете говорить громко, вы их не побеспокоите. Нынче вечером они надеются увидеть рождение черной дыры. Это редкое явление в жизни радиоастронома.
– А членам комиссии вы расскажете о черных дырах?
– Обязательно.
– Тогда начинайте, я слушаю.
– Черные дыры – самое загадочное и малоизученное явление в астрономии. Они удерживают даже свет.
