У перегородки он расписался на обороте чека, заполнил необходимые бланки и передал все это молодому кассиру, сказав с улыбкой:
– Здесь немного, но как-никак – начало.
В это время он заметил, что Эньюрин Рис из глубины комнаты наблюдает за ним. И когда он уже повернулся к дверям, длинноголовый директор подошел к перегородке, держа в руках чек. Тихонько его разглаживая, он искоса поглядел на Эндрю через очки:
– Добрый день, доктор Мэнсон. Как поживаете? – Пауза. Директор втянул в себя воздух через желтые зубы. – Гм… Вам угодно внести эту сумму на свой личный счет?
– Да, – ответил Эндрю с некоторым удивлением. – А что, разве сумма слишком мала, чтобы открыть текущий счет?
– Нет-нет, доктор! Дело не в сумме. Мы очень рады иметь вас в числе клиентов. – Рис замялся, рассматривая чек, затем посмотрел Эндрю в лицо своими маленькими недоверчивыми глазками. – Э… Вы желаете внести это на свое имя?
– Ну разумеется!
– Прекрасно, прекрасно. – Лицо его внезапно изменило выражение и осветилось бледной улыбкой. – Я только так подумал… Хотел проверить. Какие чудные дни стоят, не правда ли? Будьте здоровы, доктор Мэнсон, будьте здоровы!
Мэнсон вышел из банка озадаченный, спрашивая себя, что нужно было от него этому лысому, застегнутому на все пуговицы субъекту. Но только через несколько дней он получил ответ на этот вопрос.
XII
С тех пор как Кристин уехала на каникулы, прошло уже больше недели. Эндрю так был занят родами Сюзен Морган, что успел зайти к ней только на несколько минут в самый день отъезда. Он не поговорил с ней. А теперь, когда ее не было, тосковал по ней всем сердцем. Лето в этом городе было ужасно мучительным. Весенняя зелень, увянув от зноя, давно стала грязно-желтой. Горы словно пылали в лихорадке, и когда в неподвижном, истомленном зноем воздухе эхом раскатывались из рудника или каменоломни ежедневные взрывы, они, казалось, заключали город в сверкающий купол звуков. Рабочие выходили из шахт с лицами, покрытыми, будто ржавчиной, рудной пылью. Дети играли как ни в чем не бывало. Старый Томас, кучер Пейджа, заболел желтухой, и Эндрю приходилось всех больных обходить пешком. Шагая по раскаленным улицам, он думал о Кристин. Что она думает о будущем, о возможности счастливой жизни вместе с ним?
И вдруг, совсем неожиданно, он получил записку от Уоткинса с просьбой зайти к нему в контору.
Управляющий принял его любезно, пригласил сесть, пододвинул ему через стол пачку сигарет.
– Вот что, доктор, – начал он дружеским тоном, – я давно уже хотел поговорить с вами, и давайте обсудим это дело раньше, чем я представлю смету на будущий год. – Он остановился, чтобы снять с языка желтую полоску табака. – Ко мне приходило множество наших ребят, и во главе всех Имрис Хьюз и Эд Уильямс, просят зачислить вас штатным врачом нашего предприятия.
Эндрю выпрямился на стуле, охваченный волнением и радостным удовлетворением:
– Вы хотите передать мне практику доктора Пейджа?
– Не совсем так, доктор, – медленно возразил Уоткинс. – Видите ли, положение создалось трудное. Мне приходится считаться с рабочими. Я не могу исключить из штата доктора Пейджа, так как есть много рабочих, которым это не понравится. Поэтому я в ваших интересах попробую просто как-нибудь ухитриться втиснуть и вас в штат. Тогда те, кто захочет, могут очень легко перейти от доктора Пейджа к вам.
Оживление исчезло с лица Эндрю. Он нахмурился, сидя все в той же напряженной позе:
– Но вы же понимаете, что этого я не могу сделать. Я приехал сюда в качестве помощника Пейджа. Если я выступлю его конкурентом… Нет, ни один порядочный врач не сделает этого!
– Другого выхода нет.
– Но почему вы не хотите передать мне его практику? – настаивал Эндрю. – Я бы охотно уплатил ему за нее часть своих доходов. Это было бы совсем другое дело.
Уоткинс упрямо покачал головой:
– Блодуэн этого не допустит. Я уже раньше говорил с ней. Она знает, что ее положение прочно. Почти все наши старые рабочие, как, например, Энох Дэвис, стоят за Пейджа. Они верят, что он поправится. Попробуй я только его уволить, как вспыхнет забастовка. – Он помолчал. – Обдумайте это дело до завтра. Завтра я буду посылать новое штатное расписание в наше правление в Суонси. Если список будет отослан, ничего нельзя будет сделать до будущего года.
Эндрю с минуту смотрел в пол, затем медленно сделал отрицательный жест. Его надежды, минуту назад так высоко занесшиеся, теперь были повержены в прах.
– Нечего откладывать до завтра. Я не могу на это согласиться, хотя бы раздумывал целые недели.
Ему горько было принимать это решение и объявлять его Уоткинсу, выказавшему столько участия. Но нельзя было уйти от того факта, что возможность показать себя на работе в Блэнелли он получил в качестве помощника доктора Пейджа. Выступить теперь против последнего, хотя бы и при таких исключительных обстоятельствах, было немыслимо. Если бы Пейджу удалось все же вернуться к работе, хорош был бы он, Эндрю, отбивая у старика его пациентов! Нет! Нет! Он не может и не должен соглашаться на это предложение.
Все же весь день он был в тяжелом настроении, негодовал на бесстыдные вымогательства Блодуэн, говорил себе, что он попал в невозможное положение и что лучше бы Уоткинс не предлагал ему ничего. Часов в восемь вечера он с горя отправился в гости к Денни. Он не видел его уже довольно давно и чувствовал, что ему станет легче от разговора с ним, который, может быть, ободрит его уверением, что он, Эндрю, поступил правильно. Он добрался до Денни в половине девятого. Как всегда, вошел в дом, не постучав, и направился прямо в гостиную.
Филип лежал на диване. Сначала, не разглядев его в полумраке, Мэнсон подумал, что Денни спит после трудного рабочего дня. Но Филип в этот день ничего не делал. Он лежал на спине, тяжело дыша, закрыв лицо рукой. Он был мертвецки пьян.
Эндрю, обернувшись, увидел позади квартирную хозяйку Денни, встревоженную и озабоченно смотревшую на него.
– Я услышала, как вы вошли, доктор. Вот лежит сегодня весь день! И не ел ничего, ни крошки. Не знаю, как и быть с ним.
Эндрю не знал, что сказать. Он стоял и глядел на бессмысленное лицо Филипа, вспоминая его циничное замечание в амбулатории при первой встрече.
– Вот уже десять месяцев прошло со дня его последнего запоя, – продолжила хозяйка. – А между запоями он капли в рот не берет. Но уж когда запьет – беда. И на этот раз, как на грех, доктор Льюис уехал на праздники. Придется, видно, вызвать его телеграммой.
– Пришлите сюда Тома, – наконец сказал Эндрю. – Мы уложим его в постель.
С помощью сына хозяйки, молодого шахтера, который, видимо, отнесся ко всей этой истории как к чему-то очень забавному, он раздел Филипа и надел на него пижаму. Затем они снесли его, сонного и валившегося, как мешок, в спальню.
– Главное – смотрите, чтобы он больше не пил. Понимаете? Если понадобится, заприте его на ключ, – сказал Эндрю хозяйке, когда они с Томом воротились в гостиную. – А теперь не дадите ли вы мне список адресов, куда его вызывали сегодня?
С ученической грифельной доски, висевшей в передней, он списал адреса больных, которых Филип должен был сегодня навестить, и вышел, рассудив, что, если поспешить, он успеет сделать все визиты до одиннадцати.
На следующее утро, сразу после амбулаторного приема, он пошел на квартиру Денни. Хозяйка вышла ему навстречу, ломая руки:
– Не знаю, где он достал виски. Я не виновата, я сделала для него все, что могла.
Филип был еще пьянее вчерашнего, отяжелевший, безучастный ко всему. После того как Эндрю долго пытался его растормошить и подбодрить крепким кофе, который в конце концов разлился по всей постели, пришлось опять взять список визитов. Кляня жару, мух, желтуху Томаса и Денни, Эндрю снова в этот день проделал двойное число визитов. К вечеру он вернулся домой измученный, сердито решив во что бы то ни стало добиться вытрезвления Денни. На этот раз он застал его верхом на стуле, в пижаме, все еще пьяного. Денни разглагольствовал, обращаясь к Тому и миссис Сиджер. Когда вошел Эндрю, Денни круто оборвал речь и уставился на него с хмурой насмешкой. Потом сказал хрипло:
– А, милосердный самаритянин! Полагаю, вы опять сделали вместо меня визиты. Весьма благородно с вашей стороны. Но с какой стати вы это делаете? Почему этот проклятый Льюис улизнул, а мы должны работать за него?
– Не знаю. – Терпение Эндрю начинало уже истощаться. – Знаю только одно, что лучше было бы, если бы вы делали свою часть работы.
– Я хирург. Я не какой-нибудь проклятый лекарь, лечащий от всех болезней. «Практикующий врач». Ух! Что это значит? Задумывались вы когда-нибудь над этим вопросом? Нет? Ну так я вам сейчас объясню. Это самый последний, самый стереотипный анахронизм, самая скверная и глупая система, когда-либо созданная человеком. Милые старые «врачи за все»! И милая старая британская публика! Ха-ха! – Он насмешливо захохотал. – Это она их создала. Она их любит. Она трясется над ними. – Денни раскачивался на стуле, его воспаленные глаза снова приняли злобное и мрачное выражение, он пьяно поучал слушателей: – Что же может сделать бедняга при таких условиях? Ваш драгоценный «практикующий врач», этот шарлатан и мастер на все руки? Он, может быть, окончил курс двадцать лет тому назад. Откуда же ему знать терапию, и акушерство, и бактериологию, и все современные достижения науки, и хирургию? Да! Да! Не будем забывать о хирургии. Такой врач время от времени пробует свои силы, делая какую-нибудь пустяковую операцию в сельской больнице. Ха-ха! Ну, скажем, мастоидит. Оперирует ровно два с половиной часа. Если найдет гной – он спаситель человечества. Если нет – пациента хоронят. – Денни повысил голос. Он был наполнен дикой, пьяной злостью. – К черту все, Мэнсон! И это тянется уже сотни лет. Неужели они никогда не захотят изменить систему? Впрочем, что толку? Что толку, я вас спрашиваю? Дайте мне еще виски. Все мы сумасшедшие. А я, кажется, к тому же еще и пьян.
Несколько минут царило молчание, потом Эндрю, подавляя раздражение, сказал:
– Не лучше ли вам теперь опять лечь? Пойдемте, мы вам поможем.
– Оставьте меня в покое! – угрюмо отрезал Денни. – Нечего укладывать меня в постель. Я этот способ слишком хорошо знаю – в свое время много раз его применял. – Он резким движением встал, пошатнулся и, ухватив миссис Сиджер за плечо, толкнул ее в кресло, затем, качаясь, грубо имитируя слащавую любезность, обратился к испуганной женщине: – Как сегодня ваше здоровье, дорогая леди? Немно-ого лучше, надеюсь? Пульс уже не так слаб. Хорошо ли спали? Гм… В таком случае придется прописать вам что-нибудь для успокоения нервов.
В этой нелепой сцене было нечто пугающее: худая фигура в пижаме и небритая физиономия Филипа, который, передразнивая светского доктора, склонялся с раболепным почтением перед съежившейся от страха женой шахтера. Том захлебнулся нервным смехом. Денни тотчас набросился на него и влепил ему пощечину:
– Вот тебе! Можешь смеяться! Смейся, пока не лопнет твоя дурацкая башка! А я на этом потерял пять лет жизни! О господи, как подумаю об этом, хочется умереть!
Он обвел всех сверкающими глазами, схватил одну из ваз, стоявших на каминной полке, и с размаху швырнул ее на пол. Через секунду в руках у него очутилась вторая ваза, которую он разбил вдребезги о стену. Он рванулся вперед, в глазах его пылала бешеная жажда разрушения.
– Ради бога, удержите его! – заплакала миссис Сиджер. – Удержите его!
Эндрю и Том бросились на Филипа, который стал с ними бороться с диким упрямством пьяного. Но затем внезапно ослаб и впал в плаксивую чувствительность.
