История Гражданской войны в США. 1861–1865

«Я считаю, что… союз этих штатов вечен… мы не можем разделиться… Доверенные мне полномочия будут использованы для того, чтобы контролировать, занимать собственность и территории, принадлежащие правительству, и владеть ими».

© Rhodes James Ford, 1917

© Бавин С. П., перевод на русский язык, 2017

Предисловие

Это не сокращенная версия трех моих томов о Гражданской войне, а новое исследование темы, в котором я использовал свою прежнюю работу как один из многих источников. Во всех случаях, когда я заимствовал предложения, параграфы и страницы из нее, я делал это потому, что после изучения первоисточников оказывалось, что мне не удастся изложить свое мнение лучше, чем в предыдущей работе.

После публикации трех томов, соответственно в 1895, 1899 и 1904 годах, на свет появилось множество новых оригинальных материалов и новые важные характеристики определенных периодов Гражданской войны. Считаю своим долгом особо отметить «Официальные документы флотов Союза и Конфедерации» (Official Records of the Union and Confederate Navies); «Дневник Гидеона Уэллса» (The Diary of Gideon Welles); книгу «Жизнь Джона А. Роулинса» (The Life of John A. Rawlins), которую Дж. Уилсон великодушно позволил мне прочитать в рукописи до ее публикации; письма и дневники Джона Хэя; «Черты личности Авраама Линкольна» (Personal Traits of Abraham Lincoln) мисс Николай; «Жизнь и письма генерала Мида» (The Life and Letters of George Gordon Meade); «История Гражданской войны» (Story of the Civil War) У. Ливермора; «Кампания при Чанселорсвилле» (The Campaigne of Chancellorsville) Д. Биджелоу-мл.; «Жизнь Джона Хэя» (The Life of John Hay) У. Тэйера; «Воспоминания Карла Шурца» (The Reminiscences of Carl Schurz).

Я благодарен моему сыну Дэниэлу П. Родсу за литературное редактирование этого тома. Считаю своим долгом выразить благодарность Д. М. Маттесону за ценную помощь в исторических изысканиях, внимательное чтение рукописи и за замечания. Признателен за помощь моей секретарше мисс Уаймэн, а также библиотекарю Чарлзу К. Болтону, мисс Уайлдмэн и мисс Каттанач – сотрудникам Boston Athenaeum.

I

Важнейшей предпосылкой уничтожения рабства стало избрание в 1860 году Авраама Линкольна президентом от Республиканской партии.[1] Он выступил против распространения рабства на территориях. Территориями назывались административные единицы в пределах национальных границ, которые не обладали необходимыми качествами для образования штата в силу малочисленности населения или иных препятствий и находились под управлением конгресса и президента. Республиканцы были против любого вмешательства в институт рабства в тех штатах, где оно существовало, но требовали свободы для огромных неорганизованных территорий к западу от реки Миссури. О том, как проходили выборы Линкольна, я уже подробно писал в своей «Истории Соединенных Штатов от Компромисса 1850 года до окончательного восстановления самоуправления на Юге в 1877 году»[2] и более кратко – в первой из моих Оксфордских лекций.[3] Это была частичная победа, поскольку Линкольн не получил ни одного голоса выборщиков в десяти из одиннадцати штатов, которые впоследствии отделились и образовали Конфедерацию. Чарлстон (Южная Каролина), где были крайне сильны рабовладельческие настроения и стремление к сепаратизму, наравне с городами Севера радовался победе Линкольна, но в то же время приветствовал Южную Конфедерацию.[4] В этом его жителей поддерживало население всей Южной Каролины, которое видело в избрании Линкольна атаку на оберегаемый институт рабства и было совершенно не заинтересовано в союзе с теми, кто намеревался избавить их от уже привычного зла. Они рассматривали своих рабов как имущество и полагали, что имеют такое же конституционное право брать это имущество на общие территории, как и северные поселенцы, которые гонят с собой лошадей и мулов. Линкольн, став президентом, намеревался лишить их этой привилегии; иными словами, он собирался отказать им в равноправии. В своих выступлениях он клеймил рабство; считая его злом, он должен был бороться с ним там, где оно существовало, и безусловно ограничивать его распространение. Могут ли свободные люди, спрашивали южане, терпеть столь откровенную несправедливость? Разве они все не привержены духу 1776 года и не должны выступать против любого явного акта агрессии? У всех на языке было слово «революция». Кризис был сопоставим с тем, что описывал Фукидид: «Изменилось даже привычное значение слов в оценке человеческих действий. Безрассудная отвага, например, считалась храбростью, готовой на жертвы ради друзей, благоразумная осмотрительность – замаскированной трусостью, умеренность – личиной малодушия, всестороннее обсуждение – совершенной бездеятельностью. Безудержная вспыльчивость признавалась подлинным достоинством мужа».[5] На волне огромного энтузиазма народ Южной Каролины почти единодушно требовал отделения своего штата от Федерального Союза. Ее власти отреагировали незамедлительно. Надлежащим образом был созван конвент и принято постановление о сецессии, провозглашена Декларация независимости штата Южная Каролина.[6] Этот акт в глазах жителей этого и других хлопковых штатов был основан на праве, отнесенном к компетенции штата «по договору, делегированному конституцией». Принятие постановления о сецессии сопровождалось военными маршами, кострами, оружейной стрельбой, фейерверками, иллюминацией, криками радости и ликования. Население Чарлстона праздновало начало революции в таком же приподнятом настроении, как в 1776 году.[7]

Тем временем сенат Соединенных Штатов в лице деятельного и представительного Комитета тринадцати работал над компромиссом в духе прежних дней. По словам Джефферсона, в 1820 году над идеей Союза прозвучал похоронный звон; вопрос о рабовладении, говорил он, «подобно пожарному колоколу в ночи разбудил меня и наполнил ужасом». Но Союз был спасен Миссурийским компромиссом.[8] В 1850 году, когда Север и Юг столкнулись в жестком противостоянии по тому же вопросу о рабовладении и южане в открытую угрожали распадом Союза, противоречие вновь разрешилось Компромиссом Клея.[9] Теперь, в 1860-м, северяне и жители пограничных рабовладельческих штатов, ратующие за сохранение Союза, надеялись, что конгресс каким-то образом разрешит спор, как это ему уже дважды удавалось ранее. Сенатский Комитет тринадцати тут же принял единственное решение, которого следовало ожидать для сохранения шести хлопковых штатов в составе Союза.[10] Им стал Компромисс Криттендена, названный по имени его автора, сенатора от Кентукки; тот его пункт, который должен был примирить разногласия, касался существования рабовладения в территориальном смысле. Криттенден предложил конституционную поправку, смысл которой заключался в том, что давняя линия Миссурийского компромисса по 36°30' северной широты должна стать границей между рабством и свободой на территориях; к северу от нее рабство должно быть запрещено, к югу – защищено законом. Статья удовлетворила как сенаторов-демократов от северных штатов, так и представителей пограничных рабовладельческих штатов, которые вместе занимали шесть мест в комитете. Два сенатора от хлопковых штатов тоже согласились бы с ней, осознав, что защита рабовладения распространится на все территории, которые будут приобретены в будущем южнее линии компромисса. Пять сенаторов-республиканцев выступили против территориальной статьи, а поскольку существовала договоренность, что для утверждения любого предложения требуется согласие большинства из этих пяти, комитет не смог принять это необходимое для компромисса предложение. Несомненно, что Уильям Г. Сьюард,[11] один из тринадцати, лидер республиканцев в конгрессе и будущий глава кабинета Линкольна, поддержал бы эту статью, если бы заручился поддержкой Линкольна, но тот, готовый идти на компромисс по всем прочим дискуссионным проблемам, не проявил гибкости в территориальном вопросе, а именно в отношении земель, которые могут быть присоединены в будущем. Он вовсе не считал, что территории, принадлежащие Соединенным Штатам в 1860 году, должны были, выражаясь словами Уэбстера, оставаться свободными в соответствии с «законами природы» и «волей Божьей»; он готов был дать рабовладельцам возможность создать политическое рабовладельческое государство в Нью-Мексико – территории, находившейся южнее линии Миссурийского компромисса.[12] Но он опасался, что, если эта географическая параллель будет признана официальным актом как граница между свободой и рабством, «вопреки нашим стремлениям, южане загорятся стремлением к разбойным захватам и созданию рабовладельческих штатов». «Не пройдет и года, – написал он позже, – как принятие Кубы станет условием того, чтобы они, хлопковые штаты, согласились оставаться в Союзе». Таким образом, Линкольн, используя свое косвенное влияние как избранного президента, призвал сенаторов-республиканцев провалить в комитете Компромисс Криттендена; они были вынуждены заявить, что не могут согласиться с предложенным планом урегулирования. После этого Криттенден призвал поставить план на всенародное голосование. Желание сохранить Союз было столь велико, что, если бы предложение прошло, подавляющее большинство проголосовало бы за компромисс; пусть даже это голосование было бы неофициальным, оно стало бы указанием, против которого сенат не смог бы устоять. Сенат не поставил на голосование предложение Криттендена, решительно настроенного добиться выражения общественного мнения. Сенаторы-республиканцы просто тихо саботировали его. Таким образом, последний шанс сохранить шесть хлопковых штатов в составе Союза оказался упущен.[13]

С 9 января по 1 февраля 1861 года конвенты штатов Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас приняли постановления о сецессии. В начале февраля были образованы Конфедеративные Штаты Америки (КША). Делегаты шести хлопковых штатов[14] собрались в Монтгомери и должным образом сформировали правительство, краеугольным камнем которого стало убеждение, что «великая истина… в том, что рабство – естественное и нормальное состояние негров». Они избрали президентом Джефферсона Дэвиса[15] и приняли конституцию по образцу Соединенных Штатов, но отошли от этого документа прямым признанием рабства и права на отделение.[16]

4 марта состоялась инаугурация президента Линкольна. Он столкнулся со сложной ситуацией. Избранный Союзом тридцати трех штатов, президент тут же лишился лояльности семи. Будучи убежденным, что «ни один штат не может никаким образом законно выйти из Союза без согласия остальных и что долг президента… управлять всем механизмом»,[17] он должен был определить линию поведения в отношении штатов, которые объявили себя Южной Конфедерацией. Но выработка политики осложнялась желанием сохранить в составе Союза пограничные рабовладельческие штаты – Мэриленд, Виргинию, Кентукки и Миссури, а также Северную Каролину, Теннесси и Арканзас, которые имели тесные связи с четырьмя пограничными штатами. Все семь тяготели к Северу в силу теплого отношения к Союзу, к Югу – благодаря общности интересов в отношении рабовладельческой системы. Одна из задач Линкольна состояла в том, чтобы любовь к Союзу перевесила симпатию к отделившимся рабовладельческим штатам.

Трудно представить, как бы Линкольн мог тоньше проводить политику, тон которой он задал в инаугурационной речи. «Я считаю, – сказал он, – что союз этих штатов вечен… мы не можем разделиться… Доверенные мне полномочия будут использованы для того, чтобы контролировать, занимать собственность и территории, принадлежащие правительству, и владеть ими».[18] Эта последняя декларация, пусть и неизбежная для президента в его положении, перевесила все его слова умиротворения и лишила смысла недавний патетический призыв к «недовольным согражданам» не доводить страну до гражданской войны.[19]

В процессе сецессии все форты, арсеналы, таможни и прочая собственность федерального правительства в границах хлопковых штатов перешли во владение этих штатов и, со временем, в собственность Южной Конфедерации. Таким образом, к четвертому марта под контролем Линкольна осталось четыре военных форта, из которых самым важным был форт Самтер, господствующий над Чарлстоном.[20] С самого начала процесса сецессии внимание Севера было приковано к Южной Каролине. Многие годы, находясь в составе Союза, она проявляла своенравный характер; ее главный город Чарлстон был свидетелем раскола демократического национального конвента[21] и последовавшего разделения партии, что обеспечило определенный успех республиканцам в 1860 году, который, в свою очередь, привел к сецессии штата и образованию Южной Конфедерации. Форт Самтер привлек особое внимание Севера событиями декабря 1860 года. Майор Андерсон с небольшим гарнизоном армии Соединенных Штатов занял форт Молтри; однако, будучи уверенным, что не сможет удержать форт в случае нападения со стороны Чарлстона, в ночь после Рождества тайно перевел свои силы в более мощный форт Самтер. Наутро, когда передислокация была обнаружена, Чарлстон вскипел от ярости, в то время как Север, услышав эту новость, торжествовал и провозгласил Андерсона героем.[22] Линкольн признал важность владения фортом Самтер, но в то же время предложил использовать все средства, за исключением компромисса, для сохранения в составе Союза пограничных рабовладельческих штатов, а также Северной Каролины, Теннесси и Арканзаса. Три последних были настроены против Виргинии, где в данный момент проходила сессия конвента, готового принять любые действия, которые потребует складывающаяся ситуация. Возникла фундаментальная сложность. Для Линкольна удержать форт Самтер было священным долгом; для виргинцев он был гарантией против применения насилия, а насилие в данном случае означало принуждение желающего отделиться штата остаться в составе Союза. Если бы Виргиния почувствовала проявление подобного насилия, она бы присоединилась к Южной Конфедерации. Конфедеративные Штаты уже рассматривали старый Союз как иностранную державу, и владение ею фортом с развевающимся американским флагом на своей территории воспринимали как ежедневное оскорбление. Конфедераты попытались завладеть фортом Самтер, вступив в непрямые переговоры с правительством в Вашингтоне. Определенные надежды им подавал Сьюард, государственный секретарь и наиболее доверенный советник Линкольна. Если бы Линкольну стало известно о намеках Сьюарда на то, что Самтер может быть эвакуирован, которые звучали почти как обещание, он бы возмутился и потребовал прекратить переговоры и не вводить в заблуждение эмиссаров южан. 1 апреля дополнительное беспокойство ему доставил документ под названием «Некоторые мысли на рассмотрение президента», который Сьюард неофициальным образом представил ему как набросок коррекции политического курса. Вкратце она сводилась к следующим шагам: эвакуация форта Самтер; укрепление других позиций на Юге; немедленное истребование объяснений от Испании и Франции и, в случае их неудовлетворительности, созыв специальной сессии конгресса для объявления войны этим странам; объяснения также должны быть запрошены у Великобритании и России. С тем же опрометчивым пренебрежением к своему шефу и слепой верой в собственные представления о ведении государственных дел, демонстрируемые им в переговорах с судьей Кэмпбеллом, через посредство которого велись переговоры с посланцами Юга, направленными в Вашингтон Дэвисом, Сьюард дал президенту недвусмысленный намек на то, что реализация этой политики должна быть делегирована определенному члену кабинета – и этим членом является он сам. Предлагаемая внешняя политика была необдуманной и абсолютно неуместной. Наши отношения с названными четырьмя державами были совершенно мирными; можно вспомнить слова самого Сьюарда, сказанные менее трех месяцев назад: «Нет ни одной нации на Земле, которая не вызывала бы у нас восхищения и дружеского интереса».[23] Сьюард взял себе в голову, что если наша страна развяжет войну с иностранным государством, то хлопковые штаты объединятся в согласии с Севером и как братья выступят против общего врага под старым флагом. Линкольн, разумеется, понял все безрассудство и нелепость предлагаемой политики, но не стал на это указывать в своем тактичном ответе на «Некоторые мысли…»; он сохранил в строгом секрете само существование документа;[24] он не потребовал отставки госсекретаря; у него даже не нашлось для последнего ни слова упрека или сарказма.

Президенту приходилось тратить время и силы на нескончаемую борьбу за должности. «Этажи, холлы, лестницы, кабинеты Белого дома, – писал Сьюард, – заполонили искатели мест»; Линкольн говорил: «Я словно сижу во дворце, распределяя апартаменты назойливым претендентам, в то время как все здание в огне и вот-вот обратится в пепел».[25] Президенту было необходимо сосредоточенно обдумать правильное отношение к отделяющимся штатам, и как же ему мешали бесконечные корыстные требования сторонников и иррациональные предложения руководителя его кабинета!

Главной проблемой теперь оказался Самтер. Как с ним следовало поступить? На следующий день после инаугурации президенту передали – Андерсон считает, что для обороны форта требуется дополнительно 20 000 человек.[26] Их необходимо перебросить морем и с боем пробиться к форту. Власти Южной Каролины настойчиво занимались размещением на островах бухты Чарлстона артиллерийских батарей и укреплением фортов, стоящих напротив Самтера. Более того, запасов провианта у Андерсона хватало не более чем до середины апреля. Главнокомандующий генерал Скотт выступал за эвакуацию Самтера в качестве логичного шага в рамках той политики в отношении Юга, защитником которой выступал он и другие влиятельные лица и которую он определял фразой «упрямые сестры расходятся миром».[27] На заседании кабинета 14 марта президент поинтересовался у советников, возможно ли обеспечить продовольствием форт Самтер и разумно ли будет попытаться это сделать. Четверо поддержали Сьюарда и сказали «нет»; только двое ответили утвердительно. Линкольну, несомненно, уже приходила в голову мысль о неизбежности эвакуации форта.[28] Имея в виду Виргинию, конвент которой, как он надеялся, мог воздержаться от действий, он мог пообещать одному из ее представителей, что уберет Андерсона, взамен чего конвент Виргинии, продолжающий угрожать отделением, разошелся бы на неопределенный срок. Свидетельства слишком противоречивы, чтобы что-то положительно утверждать, но если такое предложение и было сделано, оно никогда не было передано конвенту и не рассматривалось им.[29]

Для принятия окончательного решения необходимо было учитывать и настроения северян. Оставление Самтера могло быть воспринято как готовность к мирному разводу, как победа принципа суверенности штатов и сецессии. В итоге при активной поддержке кабинета Линкольн принял мудрое решение. Посылка подкреплений была непрактична с военной точки зрения – прорываясь к форту, Север мог совершить «первый выстрел». Но в качестве политической меры президент решил «послать Андерсону хлеб»,[30] чтобы форт не пришлось эвакуировать из-за нехватки продовольствия. В соответствии со своим прежним обещанием[31] он сообщил о своем намерении губернатору Южной Каролины. Борегар, командующий войсками Конфедерации в Чарлстоне, ознакомленный вместе с губернатором с официальным извещением, телеграфировал об этом военному министру Конфедерации в Монтгомери и через два дня, 10 апреля, получил приказ требовать эвакуации форта Самтер и – в случае отказа – вынудить гарнизон к этому.

Требование было предъявлено. Андерсон, написав отказ подчиниться ему, заметил представителям Конфедерации, которые доставили ноту Борегара: «Если вы не разнесете форт на куски вместе с нами, мы все равно через несколько дней перемрем с голоду».[32] Борегар, проявляя осторожность, передал это признание в Монтгомери. В ответе была продемонстрирована аналогичная осторожность и стремление не проявлять поспешной враждебности: «Мы не желаем без необходимости бомбардировать форт Самтер. Если майор Андерсон укажет сроки, в которые… он эвакуирует Самтер… вы вольны избежать кровопролития». 11 апреля в без четверти час ночи адъютанты Борегара вновь потребовали эвакуации и вновь получили отказ, но Андерсон написал: «Я… эвакуирую форт Самтер ровно в полдень 15-го… если не получу до этого времени руководящие указания от моего правительства или дополнительное продовольствие».[33] Адъютанты расценили эти оговорки как «явно несерьезные»[34] и, действуя в соответствии с письменными приказами, отдали приказ форту Джонсон открыть огонь; первый снаряд был выпущен в половине пятого утра 12 апреля. Этот выстрел – сигнал к началу бомбардировки – вызвал глубокое возбуждение в Соединенных Штатах и фактически обозначил начало четырехлетней Гражданской войны.[35]

Бомбардировка не была необходимой. Самтер мог быть взят и без нее. Борегар напрасно встревожился отправлением экспедиции, которая везла хлеб для Андерсона. Он опасался приближения к берегам Южной Каролины «флота Соединенных Штатов, который расположился у входа в гавань», поскольку полагал, что перед ним стоит задача укрепления форта Самтер. Один из его адъютантов сообщил, что «четыре больших парохода открыто стоят за молом». Жители Чарлстона говорили, что дальше от берега находится шесть военных кораблей.[36] В связи со всеобщей тревогой на берегу любопытно отметить реальную неудачу отправленной на помощь форту экспедиции. В ее состав должны были входить четыре боевых корабля, три паровых буксира и грузовой пароход «Балтик». Командующий экспедицией Г. В. Фокс, находившийся на борту «Балтика», прибыл к Чарлстону за полтора часа до начала бомбардировки, но обнаружил там лишь один военный корабль.[37] Второй[38] подошел в 7 утра; но без «Поухатана»,[39] самого мощного из кораблей, загруженного необходимым снаряжением, ничего сделать было нельзя, и никаких попыток доставить в форт провизию предпринято не было. Причиной неудачи экспедиции стали административная неэффективность и безграмотное вмешательство Сьюарда, а также сильный шторм. Фокс и его спутники наблюдали за бомбардировкой, досадуя на свое бессилие оказать помощь братьям по оружию.

Перед тем как покинуть Самтер, посланцы Борегара письменно уведомили Андерсона и его офицеров, что через час их батареи откроют огонь по форту. Андерсон, сопровождаемый офицерами, спустился в казематы, где спали солдаты, разбудил их, сообщил о предстоящей атаке и о своем решении не открывать ответный огонь до рассвета. Первый снаряд был выпущен из форта Джонсон; в половине пятого «он высоко взмыл в воздух и, пролетев по крутой дуге, разорвался почти прямо над фортом».[40] Следующий выстрел был произведен батареей на Каммингс-Пойнт. Как говорят, его лично сделал известный сецессионист из Виргинии, давно мечтавший о таком счастливом дне. Официальные сведения не подтверждают это распространенное мнение, но подполковник, командовавший батареей, писал, что «энтузиазм и личный пример» этого старого виргинца, который оказался на одной из батарей Каммингс-Пойнт «во время самого активного периода бомбардировок», «сильно подействовали» на его людей.[41] После выстрела с Каммингс-Пойнт все батареи открыли беглый огонь; Самтер оказался «в огненном кольце».[42] Тем временем защитники форта, взбудораженные невиданной сценой, наблюдали за тем, как вокруг рвутся снаряды, пока не осознали опасность нахождения на открытом пространстве и не скрылись за стенами, где стали ждать обычной переклички и сигнала к завтраку. Хлеба у них не было; на завтрак подали свинину и подпорченный рис. В 7 утра Андерсон отдал приказ, и из Самтера выпустили первый снаряд по Каммингс-Пойнт; далее был открыт интенсивный огонь. Через полтора часа огонь был открыт по форту Молтри, и с этого момента «интенсивная и непрерывная перестрелка… продолжалась в течение дня».[43] Для жителей Чарлстона, которые заполнили крыши домов и набережную, эта артиллерийская дуэль представляла величественное зрелище. Они утратили последние остатки любви к Союзу; они ненавидели американский флаг примерно так же, как венецианцы ненавидели австрийский; испытывая тревогу за своих мужей, сыновей и братьев, предвкушали приближение момента, когда противник больше не сможет удерживать форт, господствующий над гаванью и городом.

В середине дня огонь Самтера ослабел; стала ощущаться нехватка снарядов, «хотя шесть стволов в форте постоянно использовались» до тех пор, пока не были использованы вся «лишняя одежда батарейцев, вся грубая бумага и лишние госпитальные простыни».[44] С наступлением темноты Самтер прекратил огонь. Батареи конфедератов продолжали стрелять, но с большими интервалами. Были опасения, что с наступлением темноты и под прикрытием штормовой погоды «флот Соединенных Штатов почти наверняка попытается высадить десант на острова или перебросить войска в форт Самтер на лодках», а потому бдительность на островах Моррис и Салливан была усилена.[45] Рано утром в субботу 13 апреля бомбардировка возобновилась. Защитники форта доели последнюю свинину с подпорченным рисом и снова рьяно взялись за дело. «Форт Самтер рано возобновил жестокую канонаду и уделил особое внимание форту Молтри», – записал комендант Молтри.[46] Но вскоре от огня форта Молтри и других батарей в офицерских казармах начался пожар. Опасности подвергся пороховой склад. Андерсон приказал переместить пятьдесят бочек с порохом в казематы, двери снарядного погреба запереть и присыпать землей. Когда огонь охватил деревянные казармы, угрожая распространиться на казематы, он приказал сбросить в море все бочки с порохом, кроме пяти. В час дня был перебит флагшток и упал флаг, но его вскоре водрузили вновь. Это событие, наряду с дымом и огнем пожара, дало основание конфедератам полагать, что положение Андерсона бедственно. С Каммингс-Пойнт к нему был направлен парламентер с белым флагом. Еще троих из города направил Борегар. На последовавших переговорах сошлись на почетных условиях. «Я покинул форт в воскресенье, 14 апреля, ровно в полдень, – сообщал Андерсон, – с распущенными флагами и под барабанный бой, взяв с собой казенное и личное имущество, отсалютовав моему флагу из пятидесяти ружей».[47]