– Конечно, конечно… – Солдат кивнул и отправился на обход. В каждое его ночное дежурство он видел «шедшего мимо» старшего сержанта.
Фильтры как магнит притягивали к себе Габриэля. Старший капрал Ландрад объяснил ему, как проста, даже элементарна система, позволяющая определить наличие в воздухе угарного газа и арсина[13 - Арсин, мышьяковистый углерод, – химическое соединение мышьяка и водорода. При нормальных условиях очень токсичный бесцветный газ.]: «На самом-то деле все будет зависеть от нюха часовых, главное, чтобы на них не напал насморк!»
Ландрад служил в инженерных частях и был по профессии электротехником. Он разносил плохие новости и «ядовитые» слухи с уверенностью истинного фаталиста и, зная, как сильно Габриэль боится химической атаки, не упускал случая сообщить ему все, что узнавал сам. Скорее всего, это доставляло ему некоторое извращенное удовольствие. Накануне он заявил следующее: «Фильтры должны перезаряжаться по мере использования, но вот что я тебе скажу: никто не сумеет сделать это достаточно быстро, чтобы защитить весь форт. Готов спорить на что угодно!»
Ландрад был странным типом, внешность имел необычную – рыжеватая, туго закрученная прядь волос, похожая на запятую, делила его лоб точно пополам, носогубные складки залегали очень глубоко, тонкие губы напоминали лезвие бритвы – и, по правде говоря, он слегка пугал Габриэля. Они четыре месяца жили в одной казарме, и капрал с самого начала был неприятен ему в той же степени, что и Майенберг. Гигантский подземный форт вызывал в воображении Габриэля образ страшного чудовища с разинутой пастью, готового пожрать всех, кого пошлет ему в качестве жертв Генеральный штаб.
Девятьсот солдат, жившие в форте, без конца мотались по галереям, спрятанным под тысячами кубометров бетона. День и ночь гудели блоки питания, резонировали железные пластины, издавая звуки, напоминавшие стоны про?клятых, вонь от дизельного топлива смешивалась с запахом сырости, затрудняя дыхание. В Майенберге свет дня истаивал уже через несколько метров, и глазам смотрящего открывался сумрачный коридор, по которому с жутким грохотом курсировал поезд, подвозивший к огневым точкам 145-миллиметровые снаряды, которые должны пролететь двадцать пять километров, когда наконец покажется вечный враг Франции. В ожидании этого момента ящики со снарядами передвигали, открывали, пересчитывали, проверяли, закрывали и снова передвигали, не зная, что еще с ними делать. Поезд под названием «метро» транспортировал норвежские котлы, в которых разогревался суп. Все помнили приказ, предписывавший войскам «обороняться на месте, даже в окружении и полной изоляции, без надежды на помощь и подкрепление, пока не закончатся боеприпасы», но с некоторых пор никто не мог вообразить обстоятельства, при которых солдатам придется его выполнять. В ожидании гибели за отечество личный состав форта скучал.
Габриэль не боялся войны – никто здесь ее не страшился, поскольку линия Мажино считалась неприступной, – но с трудом выносил атмосферу форта, чья обстановка больше всего напоминала подлодку: те же духота и теснота, стояние на посту, складные столики в коридорах и скудный запас питьевой воды…
Габриэлю не хватало света: по инструкции он, как и все остальные, имел право выходить на воздух на три часа. На поверхности люди заливали бетон, разматывали километры колючей проволоки, призванной задержать вражеские танки. Печальной участи «огораживания» избегали зоны проживания крестьян и их сады с огородами: возможно, французы надеялись, что их уважение к труду земледельцев и подношения в виде фруктов и овощей заставят противника огибать эти зоны. В землю вертикально вкапывались железнодорожные шпалы: если единственный экскаватор был занят на другом участке, а погрузочная машина в очередной раз выходила из строя, в ход шли саперные лопатки, годившиеся только для песка. Производительность труда была соответствующая…
В свободное время (если таковое оставалось) военные убирали курятник с крольчатником, а небольшая свиноферма даже удостоилась упоминания на страницах местной газеты.
Хуже всего Габриэль переносил возвращение под землю: «внутренности» форта наводили на него дрожь.
Мысль о газовой атаке неотступно преследовала его. Иприт пробирается под маску и одежду, горчичный газ разъедает глаза, кожу, сжигает носоглотку, трахею, проникает в легкие. Габриэль поделился страхами с военврачом: усталым, бледным, как смерть, и мрачным, как гробовщик, но майор находил совершенно нормальным, что в этом мире, где «все было не так», никто не чувствует себя хорошо. Он оделял пациента аспирином и приглашал заходить еще: «Я люблю компанию…» Два-три раза в неделю Габриэль выигрывал у доктора в шахматы, но тот не огорчался – ему нравилось проигрывать. Старший сержант пристрастился к игре прошлым летом: он не чувствовал физического недомогания, но условия существования нагоняли на него тоску, и он искал в санчасти поддержку и утешение. Влажность в это время года достигала ста процентов, и у Габриэля регулярно случались приступы удушья. В форте было невыносимо жарко, люди обильно потели, спали на влажных простынях, одежду и белье почти не стирали – вещи сохли тысячу лет, в личных шкафчиках пахло плесенью. Вентиляция работала, но положения не спасала, каждое утро, в четыре часа, с завыванием включался аэродинамический насос, устраивая в казарме преждевременную побудку. Габриэль всегда спал очень чутко, и форт превратился для него в ад.
Обитатели казематов томились от скуки, выполняли тяжелую и неприятную работу, не слишком внимательно следили за дверями, которые должны были задержать взрывную волну во время вражеской бомбежки, и, поскольку дисциплина сильно хромала, между двумя дежурствами в офицерскую столовую набивалось много «разночинного» народа (офицеры закрывали глаза на нарушение субординации). Часто англичане и шотландцы из частей, расквартированных на расстоянии многих десятков километров от Майенберга, заявлялись среди ночи, чтобы как следует гульнуть, напивались вусмерть, и «по домам» их развозили на машинах «скорой помощи».
Форт стал вотчиной главного капрала Рауля Ландрада. Габриэль так и не узнал, каким он был на гражданке, но здесь очень быстро превратился в главного спекулянта, организатора и посредника во всех махинациях. Такой вот характер был у человека, рассматривавшего жизнь как живорыбный садок, неистощимый источник всех афер.
Начинал он карьеру как игрок в бонто[14 - Бонто – карточная игра: нужно угадать, где находится одна из трех перевернутых карт, что-то вроде «трех листиков».]. Но если ему попадался ящик, три стаканчика, орешек, сухой боб или камешек – годилось все, – он тут же затевал игру «в три скорлупки»[15 - «Игра в три стаканчика», или «Наперстки», – игрок должен угадать в каком из стаканов или наперстков спрятан шар. Изначально она называлась «игра в три скорлупки», поскольку горошину перекатывали и прятали, используя скорлупки грецкого ореха.]. Ландрад мог втянуть в нее кого угодно, внушив человеку непреодолимое желание указать на карту или выбрать «выигрышный» стаканчик. Скука и безделье вовлекали в организуемые им забавы все больше азартных любителей. Его знали даже в частях, расквартированных вне стен форта, хотя там недолюбливали солдат из Майенберга, считая их «белой костью». Ловкость рук главного капрала завораживала всех, снизу доверху, а в бонто и скорлупки он играл на такие смешные суммы – монета-другая, – что проигравшие улыбались и продолжали делать ставки, а Ландрад зашибал за день до трехсот франков. Все оставшееся время он делал дела с управляющими ближайших ресторанов и кафе и с некоторыми унтер-офицерами интендантства и официантами из офицерской столовой. А еще ухлестывал за девушками. Кое-кто считал, что у капрала подруга в городе, другие уверяли, что он не вылезает из борделя. Как бы там ни было, Рауль всегда возвращался с широкой улыбкой на устах, и никто не знал, с чего он так веселится.
Ландрад часто продавал свои дежурства нуждавшимся товарищам, и командиры закрывали на это глаза. Высвободившееся таким образом время он посвящал снабженческим комбинациям. Созданная им сложная система скидок и уступок при поставке бочек, комиссионных и чаевых при покупке-продаже – а Майенберг потреблял четыреста пятьдесят литров пива в день! – помогла этому хвату скопить состояние. Капрала интересовали и другие сектора. Он аккуратно инвестировал в кухонное дело, гордясь, что может достать почти все. Офицеров Рауль обеспечивал деликатесами, солдат, которые дважды в день ели говядину, кое-какими продуктами, разнообразившими рацион. Армия погружалась в болото рутины, личный состав в сонную скуку, а капрал обеспечивал их гамаками, посудой, матрасами, одеялами, прессой, фотоаппаратами. «Рауль Ландрад достанет все!» – таким был его девиз. Зимой прошлого года он «поставил» в промышленных масштабах батареи резервной отопительной системы и ножовки (все продукты были морожеными, и вино приходилось резать ломтями), после чего предложил закупить осушители воздуха. Проку от них не было никакого, но расходились они как горячие пирожки. Кондитерские изделия – шоколад, марципаны, кислые леденцы, сласти всех видов – тоже шли на ура, особенно у унтер-офицеров. К завтраку личному составу полагалось сто граммов водки, а к обеду и ужину – бутылка вина[16 - Четверть литра.]. Дешевое, в основном красное, вино и водка поступали в форт в невообразимых количествах, запас на складах обновлялся с фантастической скоростью. Ландрад присваивал немало товаров, которые толкал хозяевам ближайших кафе и ресторанов, местным фермерам и иностранным журналистам. Продлись война еще год, старший капрал смог бы выкупить весь Майенберг.
Габриэль отправился проверить смену караула. В прежней жизни он преподавал математику, был приписан к войскам связи, принимал и распределял входящие звонки телефонограммы. Война в форте сводилась к выдаче заданий на внешние работы и выписыванию увольнительных, что делалось непозволительно часто.
Габриэль выяснил, что бывают дни, когда в форте отсутствует больше половины офицеров. Если бы немцы выбрали подобный момент для наступления, они взяли бы Майенберг за два дня, а Париж – через три недели…
Габриэль вернулся в казарму. Он спал на верхней койке, напротив старшего капрала Ландрада. Внизу «жил» Амбресак, тип с мохнатыми, вечно насупленными бровями, большими руками землепашца и на редкость сварливым характером. Следующим был Шабрие, худой живчик с узким, как у ласки, личиком. Когда с ним заговаривали, он смотрел на собеседника так, словно ждал реакции на еще не отпущенную шутку. Почти все чувствовали себя неловко, ежились, топтались на месте и в конце концов издавали сдавленный смешок. Такой манерой поведения Шабрие добился репутации записного шутника… ни разу ничем ее не подтвердив. Амбресак и Шабрие были «адъютантами» Рауля Ландрада, а казарма – его Генштабом. Габриэль никогда не хотел участвовать в темных делишках сослуживцев, поэтому стоило ему войти – и разговоры смолкали. Неловкость ощущали все. Тлетворная атмосфера была и причиной, и следствием множества мелких происшествий, из которых ткалась жизнь в казематах. Несколько недель назад один солдат из их части пожаловался на пропажу печатки со своими инициалами – он подозревал кражу. Беднягу обсмеяли – его звали Поль Делестр, и инициалы (П. Д.) выглядели двусмысленно. Люди существовали в тесноте и «в обиде», и каждый подумал: «Золотая печатка? Так тебе и надо, болван!»
Рауль сидел на койке и вел подсчеты.
– Ты вовремя, – обрадовался он. – Это данные объема подаваемого воздуха, я что-то никак не соображу…
Габриэль взял карандаш и быстро получил результат 0,13.
– Ну и дерьмо!.. – бросил ошарашенный Рауль.
– В чем дело?
– А вот в чем: я засомневался насчет электрогенераторов, которые должны будут обслуживать систему очистки воздуха, если начнется газовая атака, усек?
Габриэль был так очевидно встревожен, что Ландрад снизошел до объяснений.
– Придурки выбрали двухтактные двигатели. Им не хватит мощности, придется обеспечивать доппитание. Получится…
Габриэля затошнило от страха, он сделал пересчет и получил тот же результат – 0,13. В случае газовой атаки очищенного воздуха едва хватит на очистку… электростанции. Весь остальной форт будет отравлен.
Рауль с сокрушенным видом сложил бумажку с цифрами и произнес:
– Ладно… делать нечего…
Габриэль был уверен, что никто и пальцем о палец не ударит, чтобы поменять оборудование: воевать придется с тем, что есть.
– Мы укроемся на заводе. – (Так коротко называли электростанцию.) – Но вы, связисты…
У Габриэля пересохло во рту. Он понимал, что его страх иррационален: войны, скорее всего, не избежать, но это не значит, что немцы сразу пустят в ход газ, – и все-таки боялся.
– Ты в случае чего сможешь присоединиться к нам…
Габриэль поднял голову.
– У нас код, – продолжил Рауль. – Стучать нужно в южную дверь завода. Не ошибешься с условным знаком – мы тебе откроем.
– И что за код?
Рауль на шаг отодвинулся от Габриэля:
– Баш на баш, старина…
– ?..
– Информация. Ты в курсе всех телодвижений интендантства, знаешь, что покидает склады и что туда возвращается, что закупает Майенберг «за стенами» и когда происходит доставка. Нам бы очень пригодились такие сведения, понимаешь? Чтобы подготовиться…
– Я не могу… это… конфиденциально. Секретно.
Габриэль пытался найти правильные слова.
– Я не предатель.
Прозвучало выспренно, и Рауль заржал:
– Поставка говяжьей тушенки – секрет Министерства обороны? Ничего не скажешь, в нашем Генштабе сидят умные головы…
Рауль сунул Габриэлю листок с расчетами:
– Держи… Окажешься у южных дверей завода, будет что почитать…
Ландрад вышел, оставив Габриэля в «разобранном» состоянии. Капрал всегда напоминал ему хищное, плотоядное растение с сильным, щекочущим нервы ароматом.
Габриэля не покидало ощущение тревоги.
Прошло три недели. Однажды утром в ду?ше он подслушал разговор Амбресака и Шабрие об «испытаниях воздуховодов боевых блоков огнеметами».
– Катастрофа! – уверял Амбресак.
