– Я думаю, ты бы запомнил мать. Красавица.
– Почтовый штемпель Элко, – сказал Эрни. – Зачем приезжать в наш мотель из Элко?
– Может, они не живут в Элко. Были там прошлым летом, проезжали через Элко недавно, собирались заглянуть к нам, но времени не хватило. И отправили фотографию оттуда.
– Без записки.
– Да, странно, – согласилась Фей.
Эрни взял у нее фотографию:
– К тому же это поляроид. Проявляется через минуту, после того как снимешь. Если бы они хотели оставить снимок нам, то сделали бы это сразу.
Открылась дверь, и в мотель вошел человек с копной курчавых волос и кустистыми усами, дрожавший от холода.
– Остались еще номера? – спросил он.
Пока Фей регистрировала гостя, Эрни с фотографией ушел за дубовый стол. Он собирался взять почту и подняться на второй этаж, но почему-то остался у стола и принялся разглядывать лица на снимке.
Был вечер вторника, 10 декабря.
8
Чикаго, Иллинойс
Брендан Кронин отправился на работу санитаром в детскую больницу Святого Иосифа. Только доктор Макмерти знал, что перед ним священник. Врач пообещал отцу Вайкезику сохранить все в тайне и торжественно заверил, что Брендана нагрузят работой – и неприятной работой – как обычного санитара. Поэтому в первый же день Брендан выносил судна, менял пропитанные мочой простыни, помогал физиотерапевту делать пассивные упражнения с пациентами, прикованными к кровати, кормил с ложечки восьмилетнего полупарализованного мальчика, возил кресла-каталки, подбадривал подавленных пациентов, убирал рвоту двух юных раковых больных, только что прошедших химию. Никто не ублажал его, не называл «отцом». Сестры, доктора, санитары, волонтеры и пациенты называли его Бренданом, и он чувствовал себя неловко, словно самозванец, участвующий в маскараде.
В первый день его одолевали жалость и боль при виде детей в больнице, дважды он ускользал в туалет для мужского персонала, запирался в кабинке и рыдал там. Скрюченные ноги, распухшие суставы – последствия ревматоидного артрита, мучителя невинных детей, – были для него слишком ужасным зрелищем. Страдающие мышечной дистрофией, жертвы ожогов с загнивающими ранами, избитые дети, над которыми издевались родители, – он плакал обо всех.
Он не мог понять, с чего вдруг отец Вайкезик решил, будто эти обязанности помогут ему вернуть утраченную веру. Напротив, вид стольких страдающих детей только усиливал его сомнения. Если сострадательный католический бог и в самом деле существует, если есть Иисус, почему Он допускает, чтобы невинные корчились в муках? Брендан, конечно, знал все обычные богословские доводы. Человечество само наслало на себя зло всевозможных видов, говорила церковь, потому что отвернулось от божественной благодати. Но богословские доводы мало чего стоили, когда ты смотрел в глаза маленьких жертв судьбы.
На второй день персонал продолжал называть его Бренданом, а дети окрестили Толстячком – давно забытое прозвище, о котором он поведал им, рассказывая одну забавную историю. Им нравились его истории, шутки, стишки и глупые каламбуры, он обнаружил, что почти всегда смешит их или по меньшей мере вызывает улыбки. В этот день он тоже плакал в мужском туалете, но лишь один раз.
На третий день Толстячком его называли уже не только дети, но и персонал. Будь у него другое призвание, кроме служения Богу, он бы нашел себя в больнице Святого Иосифа. Кроме обычных обязанностей санитара, он развлекал пациентов комической болтовней, дразнил их, отвлекал от болезней. Куда бы он ни приходил, его встречали криками «Толстячок!», и это было наградой получше денег. В тот день он плакал только в номере отеля, который снял на время необычной терапии отца Вайкезика.
К середине среды, седьмого дня, он уже знал, почему отец Вайкезик отправил его в больницу. Понимание пришло, когда он расчесывал волосы десятилетней девочки, искалеченной редким заболеванием костей.
Ее звали Эммелайн, и она по праву гордилась своими волосами, густыми, глянцевыми, цвета воронова крыла, – их здоровый блеск, казалось, был протестом против истощавшей ее болезни. Она с удовольствием расчесывала волосы каждый день, совершая по сто движений расческой, но нередко суставы пальцев или кисти так воспалялись, что она не могла держать расческу.
В среду Брендан посадил девочку в кресло и отвез в рентгенологию, где проверяли, как новое лекарство действует на ее костный мозг, а через час, в палате, стал расчесывать ей волосы, легонько проводя расческой по шелковистым локонам. Эмми смотрела в окно, зачарованная зимним пейзажем.
Скрюченной, как у восьмидесятилетней старухи, рукой она показала на крышу другого, более низкого крыла больницы:
– Видишь снежное пятно, Толстячок?
Внутри здания было тепло, и почти весь снег стал рыхлым и сполз по наклонной крыше, но на темной черепичной дранке осталось большое снежное пятно.
– Похоже на корабль, – сказала Эмми. – По форме. Ты видишь? Красивый старый корабль с тремя белыми парусами, скользящий по черепичному морю.
Некоторое время Брендану не удавалось увидеть то, что видела она. Но Эмми продолжала описывать воображаемое судно, и когда он в четвертый раз оторвал взгляд от ее волос, то вдруг понял, что пятно снега и в самом деле очень похоже, восхитительно похоже на плывущий под парусами корабль.
Длинные сосульки, свисавшие с окна палаты Эмми, представлялись Брендану прозрачными решетками, а больница – тюрьмой, в которой она отбывает пожизненное заключение. Но для Эмми эти сталактиты были чудесным рождественским украшением, создавая, по ее словам, праздничное настроение.
– Бог любит зиму так же, как Он любит весну, – сказала Эмми. – Смена времен года – это Его подарок нам, чтобы мы не скучали в этом мире, один из подарков. Так нам сказала сестра Катерина, и я сразу же поняла, что это правда. Когда лучи солнца попадают на сосульки, у меня на кровати появляются радуги. Ах, какие красивые радуги, Толстячок! Лед и снег похожи… они похожи на драгоценные камни… и на горностаевые мантии, которыми Господь накрывает мир зимой, чтобы мы ахали и охали. Вот почему Он никогда не создает две одинаковые снежинки. Это способ напомнить нам, что мир, который он создал для нас, – удивительный, удивительный мир.
И, словно по команде, с серого декабрьского неба, вихрясь, посыпались снежинки.
Несмотря на ее почти неподвижные ноги и скрюченные руки, несмотря на боль, которую ей приходилось терпеть, Эмми верила в доброту Бога и во вдохновенную правильность мира, созданного Им.
Сильная вера и в самом деле была свойственна почти всем детям в больнице Святого Иосифа. Убеждение, что заботливый Отец наблюдает за ними из своего Небесного Царства, придавало им сил.
В голове Брендана звучал голос отца Вайкезика: «Если эти невинные так сильно страдают и не теряют при этом веры, какие жалкие оправдания можешь привести ты, Брендан? Возможно, в своей невинности и наивности они знают то, о чем ты забыл, получая образование в Риме. Может быть, тебе стоит извлечь из этого урок, Брендан? Ты так не считаешь? Подумай. Хоть какой-нибудь урок?»
Но урок был недостаточно действенным, чтобы вера вернулась к Брендану. Он действительно был глубоко тронут удивительным мужеством этих детей перед лицом таких испытаний, но это отнюдь не убеждало его, что заботливый и сострадательный Бог на самом деле существует.
Он сто раз прошелся расческой по волосам Эмми, потом еще десять раз – ей было приятно, – потом переложил ее из кресла в кровать. Натянув одеяло на несчастные скрюченные ноги девочки, он почувствовал прилив ярости, как во время мессы в Сент-Бетт в позапрошлое воскресенье. Если бы под рукой у него оказалась священная чаша, он бы снова, не задумываясь, швырнул ее о стену.
Эмми охнула. Брендана вдруг посетило странное чувство, будто она читает его богохульные мысли.
– Ой, Толстячок, ты ударился!
Он моргнул, глядя на нее:
– Ты о чем?
– Ты не обжегся? Руки. Когда ты обжег руки?
Сбитый с толку ее вопросом, он посмотрел на свои руки с тыльной стороны, перевернул их и удивился: в середине каждой ладони было красное кольцо – воспаленная, распухшая кожа, – четко очерченное, диаметром в два дюйма и шириной не более чем в полтора: идеальный круг, причем кожа вокруг и внутри кольца была вполне нормальной. Отметины казались нарисованными, но когда Брендан кончиком пальца прикоснулся к одному из колец, то ощутил волдырь, образовавшийся на ладони.
– Странно, – сказал он.
Доктор Стэн Хитон, дежурный врач в отделении скорой помощи больницы Святого Иосифа, стоял у смотрового стола, на котором сидел Брендан, и с интересом разглядывал странные кольца на его руках. Наконец он спросил:
– Болит?
– Нет. Ничуть.
– Зуд? Ощущение жжения?
– Нет. Ничего такого.
– Может, хотя бы щиплет? Нет? Раньше такого не было?
– Никогда.
– У вас есть какая-нибудь аллергия? Нет? Мм… на первый взгляд похоже на слабый ожог, но вы бы запомнили, если бы оперлись на что-нибудь настолько горячее. Вы бы почувствовали боль. Значит, исключено. Как и контакт с кислотой. Вы сказали, что возили маленькую девочку в радиологию.
– Да, но я не находился в кабинете, когда делали рентген.
