– То есть?
– Давайте я познакомлю вас с тем, кто лучше осведомлен об этом. С журналистом. Годится?
Эрика одним движением надела куртку, сунула в карман ключи от автомобиля и, прихватив материалы дела, открыла перед Миллером дверь, а Корваля оставила шарить по сайтам турфирм, хоть он никогда в жизни не покидал Па-де-Кале. В коридоре Бастьен по-прежнему испытывал смущение за свое провальное первое выступление в роли руководителя.
– Ваш бронежилет, оружие, наручники и нарукавная повязка доставлены еще вчера. Когда выдастся минутка, надо будет сходить за ними в кладовую оружия… – Она помедлила, а потом продолжила: – Или послать кого-нибудь, кому, например, больше нечего делать.
Миллер колебался всего долю секунды, прежде чем смекнул, что важно отбить удар, чтобы подчиненный не взял на себя роль альфа-самца. Он вернулся и с размаху распахнул дверь кабинета.
– Корваль, пока мы будем отсутствовать, будьте любезны сходить к оружейникам и забрать у них мое снаряжение. И положите все в служебный сейф.
– Мне сегодня надо уйти пораньше, – пробурчал толстый бездельник.
– Тогда не теряйте времени.
Широко улыбаясь и пребывая в полной уверенности, что пометил свою территорию, Миллер спустился по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и вышел на парковку, где его поджидала Эрика с самокруткой в зубах. Она трепалась с тремя фликами, среди которых он даже со спины узнал солидную фигуру руководителя бригады по борьбе с преступностью.
– Мое почтение, лейтенант.
– Здравствуйте, Пассаро.
– Малышка сказала нам, что вы оставляете себе дело Кевина Перша?
– Пока оно не переквалифицировано в покушение на убийство, не вижу причин слишком сильно волноваться по этому поводу.
– Ого, опербригада, которая пашет, это меняет дело, – усмехнулся один из фликов, входивших в группу Пассаро. – Каждый раз, когда вашему предшественнику предлагали дело, он сматывался, семеня, словно маленькая девочка, которая хочет пи-пи.
Руководитель бригады по борьбе с преступностью досадливо глянул на напарника с гладко выбритым черепом и представил присутствующих:
– Простите, лейтенант. Представляю вам Кортекса[20 - Cortex (фр.) – кора головного мозга.], это наш умник, который никогда не знает, когда следует заткнуться. А позади него, на капоте нашего нового автомобиля, который, однако, очень скоро отрихтует свой вид, сидит Спринтер.
Тот, жилистый как канат, поднялся и приветствовал Бастьена болезненно ощутимым рукопожатием.
– Разумеется у них есть настоящие имена, но я их давно забыл, – завершил процедуру знакомства Пассаро.
– А вы? – с любопытством спросил Миллер.
– А он Анестезиолог, – развеселилась Эрика. – В команде по регби говорят, что его удар отшибает мозги. Короче, это зверь.
Пассаро расхохотался, даже не подумав возразить на такой комплимент. Эрика направилась к их машине без опознавательных знаков, уверенным движением согнала восседавшую на крыше чайку, и Бастьен сел в салон под укоризненные крики птицы.
12
Бастьен следовал за Эрикой по коридорам редакции местной газеты «Северное побережье», как за экскурсоводом в музее. Возле стола секретаря она достала полицейское удостоверение:
– Соедините, пожалуйста, с Тома Лизьоном.
Секретарь набрала номер, и спустя несколько минут журналист уже вел их к своему кабинету. Эрика снова взяла разговор в свои руки.
– Том, представляю тебе моего нового начальника, лейтенанта Бастьена Миллера.
– Так это вы спасли Кевина? Как раз в тот момент, когда его карма решила отомстить за себя, – усаживаясь в кресло, пошутил журналист.
– У меня складывается впечатление, будто на меня за это почти сердиты, – сыронизировал Бастьен.
– Именно поэтому мы здесь, Том, – пояснила Эрика. – Расскажешь лейтенанту, что тебе известно?
– А что я с этого буду иметь?
– Вечно одна и та же песня. Ты предсказуем, как восход солнца. Тебе не кажется, что в твоих интересах иметь добрые отношения с фликами?
Едва заметно улыбнувшись, Лизьон сдался и, кликнув мышкой, включил компьютер.
– Я распечатаю вам опубликованные статьи, это избавит вас от необходимости записывать. Вкратце: Кевин Перш состоял в сообществе «Разгневанные жители Кале», пока его оттуда не вышвырнули. Но если мы начнем с Кевина, я вас запутаю. Вы располагаете временем?
– Это наше единственное текущее дело, – ответил Бастьен.
Журналист налил две чашки крепкого кофе для себя и нового лейтенанта, который, и это ему зачтется, уже подержал город за пульс, прежде чем подумать о том, сможет ли он установить здесь подобие порядка.
– С закрытием в две тысячи третьем году лагеря в Сангатте[21 - Французский Красный Крест открыл лагерь в Сангатте в 1999 г. 31 декабря 2002 г. бараки, в которых размещался лагерь, были снесены.] приток беженцев не прекратился. Разумеется, он продолжался, однако принимать их было уже негде, а люди по-прежнему хотели попасть в Англию. А значит, оставаться вблизи портов, чтобы пересечь Ла-Манш. В результате они принялись самовольно занимать все пустующие жилые дома, все заброшенные здания, сады, парки, мосты – и это очень скоро стало невыносимо. Тогда потребовалось найти какое-то место, куда их можно было бы загнать. Вдоль побережья, вдали от центра города, между лесом и дюнами, по соседству со свалкой располагалось старое кладбище. При помощи бульдозеров государство сровняло его с землей и спустя год предложило беженцам обосноваться там. Они прибывали тайком. Поначалу было не больше сотни любопытствующих, потом информация распространилась по миру, и нахлынули тысячи. Так родились «Джунгли».
– Как-то не слишком политкорректно. Кто придумал название?
– Не усматривайте в этом расизма, назвать так лагерь придумали сами иранские беженцы. Прибыв на место, они увидели участок леса и назвали его «Лес». На фарси «jangal». А мы здесь услышали это слово, как произнесенное по-английски, «jungle». Обычное квипрокво. А затем это было сознательно забыто. Но не всеми. Темой завладели средства массовой информации, Кале перестал быть украшением Опалового берега Франции[22 - Опаловый берег – 120 км прибрежной полосы от франко-бельгийской границы до бухты Сом с такими городами, как Дюнкерк, Кале, Сент-Омер, Булонь-сюр-Мер, Монрёй и др. Это название придумал в 1911 г. житель Ле-Туке, художник, писатель, ботаник Эдуар Левэк, сравнив особый цвет местных пейзажей с опалом.] и превратился в город мигрантов и проблем с их размещением. Туризм в рекордно короткие сроки закончился; и даже англичане, с тех пор как их таблоиды заговорили о гражданской войне, не торопятся приезжать сюда. Недвижимость упала в цене почти на сорок процентов, стали закрываться магазины и торговые склады. Самое крупное наше хозяйство и наш ресурс рабочих мест – это порт. Десять миллионов пассажиров в год пересекают Ла-Манш через Кале. Вдобавок это важнейший европейский порт транспортных грузоперевозок.
– Фургоны с грузами перемещаются в Англию на специальных судах, – пояснила Эрика Бастьену, в котором явно отсутствовала морская жилка.
– Но водители грузовиков умирают от страха, а транспортные компании ищут другие порты, стремясь избежать Кале.
– Что, именно из-за беженцев? – удивился Бастьен.
Лизьон бросил на него косой взгляд, как если бы только сейчас осознал, насколько недооценил масштаб пробелов в познаниях лейтенанта. Тон журналиста сделался почти снисходительным.
– Знаете, как им все-таки удается забраться в грузовики? Они берут тяжеловозы приступом. Нападают на водителей. Провоцируют несчастные случаи, сильно смахивающие на хорошо организованные захваты. Устраивают пробки и пожары на национальных трассах. Слыхали о таком?
– Видел репортажи по телеку, но подробностей, пожалуй, не знаю, – признал Бастьен.
– В таком случае эту часть пока отложим, ее возьмет на себя Эрика. А я возвращаюсь к «Разгневанным жителям Кале». Первой их задачей было заснять на видео и выложить в социальных сетях повседневную жизнь Кале. Тяжелые будни горожан в соседстве с вновь прибывшими без связей и без денег и попытки этих последних, порой крайне жестокие, перебраться в Англию. Потом к этому процессу присоединились экстремисты, «Охотники на мигрантов», которые организовывали погромы и «охоты на черных». Кое-кто называл это «сафари». Вот в этой-то атмосфере ненависти, подобно личинке комара в болоте, и развился Кевин. Однако очень быстро, в связи с реакцией в социальных сетях, сообщество «Разгневанные жители Кале» притихло, и свободные электроны оттолкнулись. Сегодня сайт по мере сил старается распространять только видеозаписи свидетельств, без комментариев. Я бы сказал, что время от времени это отдает ксенофобией, но они себя контролируют. Вдобавок они знают, чем рискуют, имея дело со мной.
– Плохая статья? – пошутил Бастьен.
Задетый за живое, журналист крутанулся на стуле и принялся перелистывать старые выпуски в поисках номера, который мог бы утереть нос зеленому флику. Он вытащил из стопки газету полугодовой давности и с гордостью выложил ее на стол. Серию фотографий пользователей Сети и текст, где дословно цитировались их расистские комментарии и призывы к жестокости по отношению к беженцам, обнаруженные на персональных и публичных страницах, предварял заголовок «Лики ненависти». И в первом ряду фигурировал Кевин Перш со своими близко посаженными поросячьими глазками. Его слова были жестоки: «Для тех, кто не утонул и не попал под грузовик, следовало бы предусмотреть концентрационные лагеря», а еще там красовался хештег «#labonneepoque»[23 - La bonne еpoque (фр.) – старые добрые времена.]. В свете подобных разнузданных высказываний свастика на груди этого парня дополняла картину робкого протеста.
– Именно после этих комментариев он стал нежелательным членом сообщества «Разгневанные жители Кале». Впрочем, сиротой он оставался недолго. До меня дошли слухи, что его приняли в ультраправую группировку «Поколение идентитаристов»[24 - Это движение зародилось во Франции в 2002 г. Своей главной целью идентитаристы провозгласили защиту собственной идентичности в условиях нашествия иммигрантов и политики мультикультурализма. Выступают против массовой иммиграции и исламизации. Идентитаристы напрямую поддерживают идеи культурного расизма, ксенофобии и расизма. Они также поддерживают создание государств только для белых и желают исключения и дискриминации иммигрантов и небелых людей в разной степени. Сторонники идентитаризма часто протестуют против ислама, утверждая, что он представляет угрозу европейскому обществу.]. У них есть отделение в Лилле.
– И вы выложили это на первую страницу? – недоверчиво спросил Бастьен.
– Это называется «Стена позора». Нечто подобное сделала немецкая газета «Бильд». Вас это оскорбляет, лейтенант?
