Он подошел посмотреть поближе на единственную висевшую на стене вещь – бледно-желтый солнечный свет падает на снег сквозь нагие ветви серебристых берез.
– Это… гм… картина?
– Это фотография, – сказал я.
– О! Правда? Похожа на картину. – Он отвернулся и сказал: – Где бы вы стали жить, будь у вас сто тысяч фунтов?
– Я уже сказал ей, что мне не нужны эти деньги. – Я посмотрел на него, неуклюжего, беспомощно стоявшего передо мной. На сей раз он был одет не в свой рабочий черный костюм, а в твидовый пиджак с декоративными кожаными заплатками на локтях. Но под этим тупым видом сообразительности все равно было до конца не скрыть, и я рассеянно подумал, не выбрал ли он эту маску из-за того, что собственная проницательность его смущает.
– Садитесь, – я показал на софу, и он сел, подобрав свои длинные ноги, словно я ему одолжение сделал. Я уселся на подушку, набитую маленькими мягкими шариками, и сказал: – Почему вы ничего не сказали мне о деньгах, когда встречались со мной в Сандауне?
Его чуть не скорчило.
– Я… просто… в смысле, подумал, что лучше сначала взять вас на кровные узы, знаете ли…
– А если бы не удалось, вы попробовали бы на жадность?
– Вроде того.
– И тогда вы просекли бы, с кем имеете дело?
Он заморгал.
– Понимаете ли, – вздохнул я, – я ведь все с полуслова понимаю, так, может, вам просто… бросить дурака валять?
Он расслабился и впервые стал вроде бы естественным и слегка улыбнулся мне – в основном глазами.
– Это становится привычкой, – сказал он.
– Так я и понял.
Он еще раз окинул взглядом комнату. Я сказал:
– Ладно, скажите, что вы видите.
Он так и сделал, не дергаясь и не извиняясь:
– Вы любите одиночество. Эмоционально холодны. Вам не нужна поддержка. И, хотя вы и делаете снимки, тщеславие вам чуждо.
– Принимаю.
– Ой-ой.
– Ладно, – сказал я. – Итак, зачем вы пришли?
– Ну, очевидно, чтобы заставить вас сделать то, чего вы делать не хотите.
– Найти сестру, о которой я не знал?
Он кивнул.
– Зачем?
После короткой паузы, в которую, как я мог представить, он провернул кучу «за» и «против», он сказал:
– Миссис Нор настаивает на том, чтобы ее наследство досталось тому, кого нельзя найти. Это… это желание невозможно удовлетворить.
– Почему она настаивает?
– Не знаю. Она дала такие указания моему деду. Его советов она не слушает. Она стара, надоела ему дальше некуда, моему дяде тоже, потому они спихнули все это на меня.
– Аманду не смогли отыскать три детектива.
– Они не знали, где искать.
– Я тоже, – ответил я.
Он внимательно посмотрел на меня:
– Вы должны бы знать.
– Нет.
– Вы знаете, кто ваш отец? – спросил он.
Глава 4
Я сидел, повернув голову к окну, глядя на небогатую событиями спокойную жизнь Даунса. Тяжелое молчание ушло. А Даунс будет здесь всегда.
– Я не хочу связываться с семейством, к которому не чувствую себя принадлежащим, – сказал я. – И мне не нравится, что это родство затягивает меня в свою паутину. Старуха не затащит меня назад лишь потому, что подобное ей пришло в голову, после стольких-то лет.
Джереми Фолк не дал прямого ответа. Когда он встал, в его движениях снова появилась привычная неуклюжесть. Но не в голосе.
– Я привез отчеты, которые мы получили из трех детективных бюро, – сказал он. – Я их вам оставлю.
– Бесполезно.
– Согласен, – сказал он. Снова окинул взглядом комнату. – Я ясно вижу, что вы не хотите вмешиваться в это дело. Но, боюсь, я буду отравлять вам жизнь, пока вы не согласитесь.
– Делайте ваше грязное дело.
Он улыбнулся:
– Грязное дело свершилось около тридцати лет назад, разве не так? Еще до того, как оба мы родились. А сейчас грязь просто снова всплыла.
– Наше вам спасибо.
Он вытащил длинный пухлый конверт из внутреннего кармана своего деревенского твидового пиджака и осторожно положил его на стол:
