– Но зачем? Зачем полицейским проделывать такое с пожилым человеком, у которого случился инсульт за рулем?
Пловец
Помогите. Дайте мне руку.
Умоляет. Он видит всех как в тумане.
А сам где-то на глубине, вроде акулы.
Кое-как передвигается. Ноги и руки налиты свинцом.
Их голоса до него слабо доносятся.
Говорить не может, гортань запаяна.
Конечности с трудом преодолевают липкую водную среду.
Он никогда не был хорошим пловцом. И дело уже не поправишь.
Но дышать кое-как пока удается.
В горле проделали дырочку и воткнули туда соломинку. Через нее воздух доходит до мозга, поддерживает в нем жизнь.
Ошибочка. Дырочка проделана в трахее. И в нее вводят какую-то жгучую кислоту.
В ноздри вставлены легкие пластиковые трубочки для подачи кислорода.
Катетер связан непосредственно с сердцем. Оно ритмично сокращается.
Они вскрыли его черепную коробку. Он слышал звуки дрели. Втягивал запахи паленой кости. Свисал лоскут кожи. Кровь с шумом втягивалась через соломинки.
Остается надеяться, что они полностью удалили из вен старую зараженную кровь. Всю ночь работают помпы, точно насосы в выгребной яме.
Бесконечная ночь. И дни воспринимаются так же.
Дикая усталость! Но сдаваться он не собирается…
Наконец (в очередной раз?) он всплывает почти к самой поверхности. Видит бурлящие слепящие буруны, сквозь которые он должен пробиться…
А по ту сторону – лица, голоса.
Уайти, дорогой!
Папа!
Вечеринка
– Мама и София едут со мной.
– Постой! Маму отвезу я.
– Ты ее утром отвозила. Она сама предложила поехать со мной.
– Но нам с мамой надо поговорить!
– Ах, вам с мамой надо поговорить.
Вот так она вдруг превратилась в пассажира, которого куда-то отвозят.
И говорят о ней в третьем лице.
– Давай я тебя накормлю. Пожалуйста! Я уже несколько дней не включала плиту.
В холодильнике яйца, бекон. В морозилке копченый лосось, любимая еда Уайти. И зерновой хлеб с фермерского рынка.
Она страшно устала. Голова кругом. И при этом (несчастная, отчаявшаяся) жаждет выступить в качестве хозяйки дома.
Она будет рада сейчас, когда все в напряжении, приготовить еду – ничего изысканного, простой «ночной завтрак» для детей.
Кто получил бы наибольшее удовольствие от этого импровизированного застолья в старом доме, с любимыми сырами (проволоне, чеддер, бри) и любимыми шведскими крекерами? Кто достал бы из холодильника упаковку с шестью бутылками темного немецкого эля и раздал бы всем фужеры?
Уайти, кто же еще. Вот такие незапланированные, незатейливые семейные посиделки сильно порадовали бы ее мужа.
– Мама, нет! Даже слушать не желаем.
– Мам, ты садись. Мы тебя накормим.
Заранее все планируя, Беверли еще раньше привезла несколько замороженных пицц, на которые все набросятся, как голодные коршуны, несмотря на материнские протесты.
Они усадили ее за стол.
Еще не хватало, чтобы она за ними ухаживала.
– Нет, мама.
– Но…
– Тебе же говорят. Нет!
Вот выйдет Уайти из больницы, приедет домой, и тогда она будет ему готовить его любимые блюда. Будет ухаживать за ним. Со всем удовольствием.
Поначалу Уайти будет трудно подниматься на второй этаж. У него, судя по всему, отказала правая нога. Остается надеяться, что временно. Восстановление наверняка будет долгим.
Джессалин уже спланировала, как переделать гостевую на первом этаже в комнату для мужа. Оттуда можно выйти на веранду из красного дерева. В окно от пола до потолка видно речку, текущую вдоль холма.
Ей, конечно, придется перебраться в эту комнату, поскольку Уайти не привык спать один.
Помнится, он уехал из города – это было связано то ли с бизнесом, то ли с политикой. Заночевал в Олбани, под Нью-Йорком. Позвонил сказать, как он по ней скучает.
