– Это моя мама, Нико. – Он позвал: – Мария… Мария Сантеро!
Они догнали ее, Хосе забрал тюк с бельем и быстро прошептал что-то ей на ухо, пытаясь объяснить, в чем дело. Николас понял, что это задача не из легких. На изнуренном смуглом лице, которое четко очерченные брови и гладкие черные волосы делали еще темнее, удивление сменилось растерянностью и даже страхом. Больше ничего сказать Хосе не успел, так как они свернули в узкий проход и стали взбираться по бесконечной каменной лестнице между шоколадного цвета стенами. Поднявшись наверх, Хосе свободной рукой открыл узкую дверь.
– Гляди, Нико! – радостно воскликнул он. – Это наш дворец. Всего две комнаты. Но зато лучший в городе вид.
Они вошли в странное помещение с низким потолком – сочетание кухни с железной плитой в одном конце и гостиной с диваном, обитым выцветшим желтым плюшем, – в другом. Накрытый для ужина лакированный стол и стулья из того же светлого дерева теснились в центре на деревянном полу. Светло-зеленые стены были увешаны фотографиями в украшенных ракушками рамках, там же висела коробочка с чучелом колибри и еще одна – с бабочками, пара ловушек для пелоты, спортивный календарь и несколько цветных картинок религиозного содержания. У окна, сидя на низком табурете, глубокий старик в круглой черной шапочке вязал длинными костяными спицами, а у плиты черноглазая грудастая девочка лет двенадцати что-то помешивала в дымящемся чугунке.
– Педро… и Пакита, – сказал Хосе Николасу, снимая с плеча тюк. – А остальные где?
– Еще из школы не вернулись, – ответила Пакита, не переставая помешивать в кастрюле, и удивленно уставилась на Николаса. – Ты сегодня рано.
– Да, пожалуй, – небрежно ответил Хосе.
Не снимая шали, Мария встревоженно позвала Хосе:
– Пойдем, сынок, нам нужно поговорить.
Не успели они выйти в другую комнату, как на лестнице послышался топот. Дверь открылась, и в комнату вбежали четыре девочки в полотняных передниках, у каждой в руках потрепанный учебник, катехизис и квадратный белый лоскуток для шитья.
Николаса бросило в жар и холод одновременно. Никогда еще его так тесно не окружало столько девочек разом. Он растерялся, не зная, как реагировать, и хмуро уставился на бабочек, чувствуя, как краснеет. Неожиданно ему на выручку пришел старик.
– Как тебя зовут, молодой сеньор?
– Николас.
– А это сестры Хосе. Хуана младшая, ей пять лет, доброй Луисе семь, потом умная Елена, ей еще нет девяти, и, наконец, озорница Бьянка – эта на два года моложе Пакиты.
Без тени смущения девочки окружили Николаса, с неприкрытым любопытством изучая его, разглядывали галстук, подтяжки, шнурки ботинок и засыпали вопросами.
– Откуда ты, мальчик?
– А зачем ты пришел?
– Скажи же, Бога ради, кто ты?
Последний вопрос, выпаленный озорной Бьянкой, показался ему самым заслуживающим внимания.
– Я сын Харрингтона Брэнда, – сухо ответил он. – Консула Соединенных Штатов в Испании.
– Ого! – восхитилась Луиса. – Молодой сеньор-американец. Сын хозяина Хосе!
Девочки почтительно отошли и тихо заговорили между собой. Николас сделался еще краснее, ведь они наверняка говорили о нем. Слава Богу, в комнату вернулись Хосе с матерью, и, хотя беспокойство не совсем покинуло Марию, по их лицам он понял, что все устроилось.
– А теперь всем ужинать. – Настороженность сменилась на лице Марии доброй улыбкой. – Надеюсь, Николас, тебе нравится олья подрида.
Они сели за стол, и Мария, не спеша, держа вместительный чугунок белыми распаренными руками – даже ногти побелели от стирки, – каждому по очереди положила в тарелку порцию тушеного мяса с овощами. Хосе, сидя во главе стола, нарезал толстыми ломтями черный хлеб, который Николас пробовал на реке – как же давно, как далеко это было! – потом добрая Луиса произнесла благословение, и все начали есть.
Не было ни соуса, ни вина, а черный хлеб слегка смазывали оливковым маслом вместо сливочного. Мясо в рагу темное и жилистое, явно не лучшего сорта, да и не так уж много, но до чего аппетитное, с луком и кусочками красного перца – такую вкусную еду Николасу редко доводилось пробовать.
Мария, как он заметил, взяла себе очень скромную порцию, и Педро, с выражением знающего свое место человека, предостерегающе поднял руку, чтобы ему не положили слишком много. Только Хосе – единственному настоящему мужчине в доме – была предложена добавка.
Подражая остальным, Николас вытер тарелку последним кусочком хлеба. Пакита встала, взяла с плиты керамический кувшин и налила каждому чашку обжигающего кофе. Это ошеломило Николаса – он знал, что такие напитки не для детей. Но ни за что на свете не желая отличаться от других, он, не поморщившись, отхлебнул варево с крошками и вкусом горелых зерен.
За кофе начался разговор. Сыну консула, привыкшему у себя дома к долгому гробовому молчанию, вибрировавшему над полированной поверхностью стола из красного дерева, подобно камертону в могиле, очень понравилось, что здесь, за этим столом, все говорят одновременно. Девчонки, чьи худенькие тельца были полны жизни, украдкой поглядывая на гостя, рассказывали, что они делали в школе. Мария рассказывала Паките, какое платье она видела в витрине магазина в пассаже – из зеленого бархата, с бордовыми рукавами, о, клянусь мощами Пресвятой Девы, потрясающее платье! – а Хосе, повесив куртку на спинку стула и удобно откинувшись, обсуждал с Педро шансы Сан-Хорхе в ответном матче против Уэски. И Николас, несмотря на застенчивость, тоже оказался вовлеченным в этот разговор.
– Как ты считаешь, амиго мио? – спросил Хосе.
Николас набрал в грудь воздуха.
– Если будешь играть так, как в последней встрече, то вы наверняка выиграете. – Он запнулся, но храбро продолжил излагать мысль, давно зревшую у него в голове: – Тебе нужно играть в большом городе, Хосе. Будешь получать много денег.
Хосе широко улыбнулся, сверкнув зубами:
– Для большого города я недостаточно хорош. Да я бы там просто задохнулся. Мне лучше в деревне, Нико, – свежий воздух, хорошая рыбалка.
– Мы, Сантеро, всегда играли в пелоту. Но только ради игры, – мягко сказал Педро. – Отец Хосе был знаменитым игроком… Вот его фото. – Он указал на портрет коренастого мужчины с завитыми усами и коком надо лбом. – Да и я тоже был… Хотя и скромным, но игроком…
– Ты был лучше всех нас, дед! – возразил Хосе. – Расскажешь как-нибудь Николасу про свой матч с Сароссой.
Старик довольно улыбнулся.
– Ты не идешь на тренировку? – вдруг спросил он. – Хайме просил передать, что он там будет.
Но Хосе решительно помотал головой. А от его слов Николаса окатила теплая волна счастья.
– Сегодня я останусь с Нико. Эй, болтушки! Как насчет партии в эсталлидо? Покажем американцу, что мы умнее, чем он думает!
Предложение было встречено одобрительным хором. Бьянка сбегала к комоду и принесла потрепанную колоду карт. Стол быстро очистили, и, за исключением Марии, которая сказала, что ей нужно рассортировать и починить белье, вся компания включилась в игру.
Как только Николас усвоил несложные правила, игра пошла по нарастающей – все быстрее и быстрее, под шлепанье карт, возбужденные вскрики Хуаны, внезапные взрывы смеха. Сквозь открытое окно в комнату проникал несмолкаемый гул города: топот гуляющих у реки, крики мальчишек-газетчиков, читающих вслух вечерний выпуск, грохот тележных колес, звон колоколов. Внизу зажглись огни, протянувшись вдоль улиц сверкающими ожерельями, над театром вспыхивала и гасла вывеска. И эта окружающая яркость, вселявшая уверенность в то, что жизнь имеет смысл, и это дружелюбное веселье в комнате подбодрили Николаса. Подстерегавшие его ночные кошмары отступали все дальше и дальше, пока почти совсем не исчезли. Как могло случиться, что в этом убогом жилище, где на всем лежала печать бедности, после еды, едва ли насытившей его, среди этих простых работящих людей он чувствует себя весело и непринужденно? Не думая об этом, он упивался нечаянной радостью. Сверкая глазами, звонко хохоча, он хватал со стола карты.
Он и не заметил, как долго длится игра, но в девять часов, после окончания очередной партии, Мария, отложив шитье, встала со стула у окна.
– Достаточно, – мягко сказала она. – Пора спать.
Застигнутый врасплох, Николас замолчал, но остался с открытым ртом, глупо глядя на нее, пораженный ужасным непродуманным затруднением. Где они все будут спать в этом крошечном домике? Нет, это невозможно. Неужели его выгонят? Отправят в Каса Бреза в такой поздний час?
Его беспокойство было столь явным, что Хосе рассмеялся:
– Не волнуйся так, Нико. В жизни не встречал такого беспокойного парня. Все очень просто. Смотри! – Откинувшись на спинку стула, он протянул руку и открыл внутреннюю дверь. – Все женщины спят здесь.
Заглянув в другую комнату, Николас увидел, что она почти полностью занята двумя большими кроватями с латунными спинками. Да, все еще неуверенно подумал он, может, и поместятся.
– А мы? – вдруг воскликнул он.
Хосе указал на Марию, отодвинувшую рядом с плитой ситцевую занавеску с кистями, за которой обнаружилась квадратная ниша в стене со встроенной кроватью. Ее-то она сейчас и застилала свежими простынями.
– Здесь спим мы с Педро, – пояснил Хосе. – Но сегодня здесь будем спать мы с тобой. Педро уляжется на диван. Правда, дед?
