Мужик налетел, уронил противника на пол, подмял под себя и ударил. Гость поднял руки, все еще защищаясь, а не атакуя.
– Я научу тебя уважать старших! Научу, – удар по рукам, – уважать, – удар в лицо – и что-то хрустнуло. – Старших!
Гость все еще молчал, и только хриплое дыхание срывалось с разбитых губ. И это бесило мужчину. Он хотел слышать мольбе о пощаде, он привык их слышать. Это доставляло удовольствие, охлаждало ярость. Они должны были хныкать и просить. Он здесь хозяин. Он и только он будет решать, когда остановиться. Но упрямый молодчик в черной рубашке продолжал молчать.
– Сопляк! – удар.
Темно-серые глаза встретились с черными, небо с землей. Что они увидели друг в друге? От чего занесенная рука пьяного чуть дрогнула? Неизвестно. Но мужик бы все равно ударил, на этот раз чужая безмолвная боль не приносила удовлетворения.
Из-за спины нападавшего появилось лезвие, поймало искусственный свет телевизора и четким движением прочертило на горле хозяина горизонтальную линию. Кожа разошлась, в стороны, окатив лицо и руки гостя, алой кровью. Булькнуло, челюсть клацнула, и прежде, чем мужик с остановившимся взглядом повалился вперед, пришедший успел подумать лишь об одном: «Почему кровь такая горячая? Разве она может быть такой горячей?»
Макс рывком поднял голову от подушки. Все еще ощущая на коже обжигающее прикосновение чужой смерти. Сердце грохотало в ушах, во рту было сухо, пальцы сжимали край одеяла.
Что было? Сон? Явь? Мечта?
Парень сел и протер лицо руками. День начинался так, что впору совсем не вставать с кровати.
Телефон зазвонил за полчаса до полудня, ровно в тот момент, когда он сидел в палате матери, а человек в серой форме корпуса правопорядка сообщал, что этой ночью в их доме был убит его отец, Грошев Вирон. Не ответить он не мог, пусть мать, едва замечая, что происходит вокруг, цеплялась за руку, как заведенная повторяя одно и тоже:
– Нет! Боги, нет! Макс, нет, пожалуйста!
Парень поднес телефон к уху.
– Серый тенвер на больничной стоянке, – сказал хриплый голос. – Избавься от формы, в ней ты привлекаешь внимания больше, чем клоун в трико, – голос замялся, но все же добавил. – И постарайся не привести «следака», что сидит напротив.
Макс опустил аппарат. Пальцы матери впились в его запястье, из глаз катились слезы, на рвущее грудь дыхание не хватало дыхания. Она мотала головой, не слушая, что говорил офицер. Не желая слушать, и все еще повторяя:
– Нет! Нет! Нет! Максим!
Будто он что-то мог изменить.
Конструкция вокруг ее колена шевельнулась, когда она попыталась приподняться, но парень положил руки на плечи, удерживая на месте, и едва заметно кивнул капитану корпуса. Слава богам, тот все понял.
В палату вошли трое, соседка с напуганным лицом, доктор и медсестра, сменившая Гроша у кровати, и также старающаяся удержать мать на месте.
– Как он умер? – спросил Макс, выходя вместе с офицером из палаты.
– Ему перерезали горло, – ответил мужчина.
Парень до боли стиснул зубы, стараясь отогнать картинку того, как из ровного, словно прочерченного по линейке, разреза толчками выходила кровь. Макс оглянулся, матери как раз делали укол, а она продолжала плакать.
– Один из соседей видел около дома молодого человека в черной форме, – мужчина средних лет демонстративно осмотрел рубашку Макса.
– Я всю ночь был здесь.
– Знаю, – капитан, кад-арт которого был спрятан под форменной рубашкой, жестом предложил студенту пройтись по коридору. – Твоя мать уговорила врачей нарушить правила. Но это не значит, что ты не мог выбраться.
– Не значит, – согласился Макс.
– Сестрички на дежурстве заскучали и решили позвать тебя в свою теплую компанию, живой псионник, и все такое, – мужчина позволил себе легкую улыбку. – И было это в аккурат около двух часов ночи.
– Я не был в сестринской.
– Точно, у них руки не поднялись тебя будить. Но этим своим любопытством они сделали тебе алиби.
– А оно мне нужно?
– Этот же сознательный сосед видел, как пару дней назад Грошев старший спустил свою жену с лестницы. И он же вызвал ей скорую, – они остановились у окна. – Рвать волосы от горя ты вроде не собираешься, так что сам скажи, нужно тебе алиби или нет.
Макс отвернулся.
– Когда ты в последний раз виделся с отцом?
– В прошлом году в августе, приезжал на побывку.
– Не начинай врать, – строго предупредил офицер. – Тебя видели у дома вчера в десять утра, через час после прибытия автобуса из Шоромы.
– А вы многое уже успели, – кивнул Грош. Сквозь оконное стекло была видны часть стоянки и серебристый тенвер, стоящий с правого угла здания. – Видели меня? Или человека в черной форме?
– После того визита Грошев был жив и здоров, он даже успел полаяться с соседкой Ехивановой, – сказал капитан. – Не понимаю, зачем тебе это скрывать.
– Не зачем. Только вот незадача, я там не был и не мог быть. Автобус три часа простоял под Листовцом. Я приехал в начале двенадцатого.
Мужчина крякнул.
– Н-да, успел многое, но не все, – он улыбнулся, только глаза остались цепкими, оглядывая каждый сантиметр черной формы.
– Хотите взять в лабораторию? – предложил парень. – Убийство – грязнее не придумаешь, а всю кровь не смоешь.
– Хочу, – не стал отнекиваться офицер.
В подсобке собранная раскладушка и сумка с вещами все еще соседствовали с оцинкованными ведрами и швабрами. Пока Грошев переодевался в клетчатую рубашку и серые джинсы, капитан внимательно осмотрел вещи.
– У тебя есть нож? – задал он вполне ожидаемый вопрос.
– Конечно, – Макс расстегнул боковой карман, вытащил складной нож, выигранный в споре и, положив поверх стопки черной одежды, передал следователю.
– Теперь все?
– Пока да. Город не покидать.
– Это вряд ли, – Макс достал выданную Арчи бумагу. – Через три дня я вернусь в лагерь, а еще через месяц – в Академию.
– Значит, поторопим лабораторию.
– Меня задержат?
– А что, очень хочется? – на этот раз улыбка офицера была искренней. – Алиби плюс добровольное сотрудничество со следствием, еще кое-какие детали, которые я не вправе раскрывать – все это заставляет меня не торопиться с выводами.
