28 дней

«Another brick in the wall»

(Pink Floyd, «The Wall»)

«…Грустно собаке; она живет за счет одного рождения, как и я».

(А. Платонов, «Котлован»)

Утро

«Д-з-з-з-з… Время – просыпаться. Четыре – тридцать. Д-з-з-з-з… Время – просыпаться. Четыре – тридцать. Д-з-з-з-з…»

Не открывая глаз шарю по тумбочке, нахожу дребезжащую виброзвонком «сотку» и на полуслове пресекаю эту гнусную фразу: «Д-з-з-з-з… Вре…»

Тишина.

Кто-то прошаркал по коридору. Заворочался за фанерной стенкой сосед, тоже разбуженный этим кощунственным призывом.

«Издевательство: живого человека, к шести утра, на работу, да это… Да за это… На фиг, на фиг…» Прижимаюсь лицом к подушке и сознание тонет в темных, теплых водах сладкого забытья.

…Я стою посреди цветущего луга. Горячее солнце, будто вплавленное в янтарь, застыло в зените, венчая купол глубокого ультрамаринового неба. Воздух, неподвижный и будто бы густой, напоен пряным ароматом трав, дыханием лета, томной негой июльского полдня. Шмель, покрытый золотистой пыльцой, лениво перелетает с цветка на цветок. Юркая ящерица проворно взобралась на камень и замерла, подставив солнцу пестрые бока.

Через луг, босиком по желтой песчаной тропинке шагает карапуз лет четырех, ярко-рыжий, веснушчатый, с ведерком и сачком для ловли бабочек.

Там, куда он идет, за этим лугом, – там очень хорошо, там льется нежный, ласковый свет и – счастье – как вечность…

«Д-з-з-з-з… Время – просыпаться. Четыре – тридцать – пять… Д-з-з-з-з…»

…Я в темной, холодной комнате. Тумбочка у кровати. Фанерный потолок. Полоска света под дверью.

Отключаю будильник.

Не буду просыпаться. Делайте со мной, что хотите, но я не встану. Не нужно мне ни душа, ни завтраков ваших суррогатных; скажите только, что Завод взорвался, что море вышло из берегов и поглотило его. Что можно еще хоть немного поспать…

Лежу. Волны сна мягко покачивают, а где-то в мозгу уже проснулся Сотрудник и ухмыляется корпоративно: «Вставай, бедолага. Пора. Завод сам себя, знаешь ли, не построит».

– Ну и пусть, – говорю ему, – пусть не построит. Плевать. Уеду домой, буду вечерами сидеть на лавочке… с пивом.... Чтобы клены, фонарь и тень от листьев на асфальте.

Все же, страдая, выбрался из-под одеяла, уселся на край кровати и сгорбился, прикрыв глаза.

Вот так – каждое утро, день за днем, и с каждым разом – все меньше, и ближе, и тревожно от смутного чувства вины перед кем-то, за что-то упущенное, не сделанное, невозвратное…

А сколько-ж я спал-то? Часа четыре с половиной, наверное. Ведь договаривались вчера: по пиву – и все, и по домам…

Мысли спутались, в голове – гул, во рту – мерзкий привкус от выкуренных сигарет.

На столе сгрудились бутылки из-под «Балтики». Беру одну и кидаю в мусорное ведро. От удара ведро опрокинулось, бутылка вывалилась и закатилась под стол. Ногой отправляю ведро следом за бутылкой, достаю из шкафа зубную щетку, пасту и выползаю из комнаты.

Коридор уже наполнялся восставшими ото сна сотрудниками. Прошла, стыдливо потупившись, юная дева в шелковом халатике с вырезом. Прошаркал заросший щетиной усатый мужик с опухшим лицом. Где-то, за одной из дверей, бубнит телевизор.

Новый день восставал из пепла в тысячный раз.

В душевой над раковиной стоит человек в синей футболке. В его темных восточных глазах – глубокая скорбь, в руке – бритва. Заметив меня он вздохнул обреченно, и провел бритвой по горлу, снимая щетину. Человек этот – Руслан, мой друг, соработник и иногда – психотерапевт: один из немногих, благодаря кому я не сбрендил здесь окончательно.

– Нуте-с, коллега… – сказал я, открывая тюбик с пастой. – Что скажете?

– А ничего… Даже странно.

– Алкаш вы, батенька. А я – болею…

– Что-то вы, друже, совсем расклеились. А еще – спортсмен…

Глянул в зеркало: взгляд мутный, лицо помятое, мешки под глазами, спутанные патлы на плечах. Не брился неделю. Бороду, что ли, отрастить… Борода, говорят, мужественности придает.

– Совсем вы себя не жалеете, Витенька, – выговаривал я своему отражению, орудуя щеткой. – Распустились. Все пьете. А раньше-то…

На миг вспомнилось: острый, как нож, скальный гребень, покрытый снегом и льдом, над морем сияющих под солнцем облаков. Звон забиваемых крючьев разносится в разряженном воздухе…

– Не для меня это место, – оправдывалось отражение. – Все силы высосало, как упырь…

Я обернулся к Руслану: "Друг мой, почему нельзя, чтобы было хорошо без того, чтобы потом было плохо?

– За все надо платить, однако, – резонно ответил он. – Но за хорошее – больше..

Руслан собрал бритвенные принадлежности в пластиковую сумочку и направился к выходу. В дверях обернулся: «Володя, сменщик, звонил. На той неделе он заедет».

– А ты, значит, домой?

– Ага. Хотя… домой вообще не хочется. – Руслан с тоской огляделся: «и здесь – не  хочется…»

***

Вернувшись в комнату, долго искал чистые носки и пропуск. В конце концов, пропуск нашел под кроватью, носки же надел грязные; чистые закончились.

Кое-как собрался, сальные волосы не стал собирать в хвост и пополз на остановку, шаркая стоптанными рабочими ботинками по мокрому асфальту. По пути купил в продуктовом ларьке упаковку китайской лапши: завтрак.

Одно и то же, одно и то же изо дня в день.

Сейчас построимся в шеренги, погрузимся в автобусы, чтобы через пол часа вывалиться из них заспанной массой, пройти вдоль заборов с рядами колючей проволоки, под мертвенным светом прожекторов, мимо плакатов, с которых улыбаются и показывают большие пальцы люди в касках, влиться в ворота проходной, расползтись по своим местам и до вечера твердой рукой устранять, исправлять, улучшать и смотреть в будущее соколиным взглядом потомственных пролетариев.

Все как всегда: как вчера, позавчера, и неделю назад, и завтра и вовеки веков: извечный «день сурка».

***

В огромном зале без окон, обшитым белым пластиком, в этот ранний час было почти безлюдно: светились экраны мнемосхем, из чрева пультов управления доносился монотонный гул, с потолка безразлично пялились лампы дневного света под матовыми плафонами. Ведущий инженер ночной смены сдавал вахту инженеру смены дневной. Еще один человек примостился у пульта, торопливо дописывая данные в вахтовом журнале. За столиком у входа сидел заспанный охранник с журналом регистрации входа-выхода. Отсюда, из «нервного центра» Завода, окружающий мир виден через экраны камер наружного наблюдения: люди, стоящие в курилке; люди, вяло бредущие в темноте через проходные; охранники проверяющие их металлоискателями; столбы отпарных колонн, увешанные гроздьями желтых огней, и пылающие в черном небе факела, которые освещают Завод трепетным, мутно-красным заревом.

Так: пройти мимо охранника. Не дышать. Поздороваться с ведущим инженером. С человеком у пульта – тоже. Залить лапшу кипятком из чайника…

Ничего интересного за ночь, как обычно, не произошло. Почтовый ящик пополнился лишь дежурными рассылками: “Daily Company News”; “Internet Security Tips”; “Executive Assistant”… Удалил все, не читая.

Ничего не хочется, только спать. Утомленный мозг подернулся мыслью и завис, мешая Маркеса с Платоновым: «Терпеливая тщетность Бытия».

Третья неделя вахты. Время, когда начинает казаться, что жизнь глумлива и бессмысленна. Каждый новый день рождается в муках, будто приходит в движение разлаженный, проржавевший механизм. По утрам колесо шестеренки страгивается с лязгом и скрежетом, сточенными зубьями упираясь в пазы, напрягаясь и стеная. Заедая на наростах ржавчины и хрипя, шаг за шагом толкает себя сквозь время, минута за минутой, час за часом, перетирая воспаленными деснами пресную похлебку бытия. День тянется бесконечно долго. Шестеренку наполняет сознание собственной ненужности и ничтожности в тисках огромного Завода. Исчезнешь – никто и не заметит. Так проходит еще один день в мире, где отдельно взятый человек становится все менее значим. Для сотрудника – день жизни. Для Завода – оборот шестеренки.

А этот день, между тем, только начинается. Настроение паршивое, нервы натянуты уже с утра, и до отбоя – пол суток.

В операторную вбежала Лера, переводчик ночной смены: волнистые локоны цвета воронова крыла, агатовые глаза, улыбка.

– Привет, Витенька! Приятного аппетита! – она чмокнула меня в щеку и положила пред клавиатурой половинку «Сникерса».

– Превед и тебе, Лерчик.

– Как вчера вечер прошел? Гуля-яли небось, редиски, а я тут, сижу, понимаешь, одна, всеми покинутая и забытая… Вот… – она коротко вздохнула и обиженно выпятила нижнюю губку.

– Ой, Лер… лучше бы я вчера помер.

– Опять за свое! Хватит уже тоску нагонять, пессимист, блин!

– Ладно, ладно, исправлюсь. Что там у тебя? Дали, поди, прикурить?

– Ой, и не говори! Всю ночь турбину пускали, носились, как сумасшедшие. Слушай, ты не обижайся, но я ночной отчет так и не успела перевести. Сделаешь, а? Только надо прямо сейчас, до собрания, чтобы дневная смена продолжила.

– ОК, you bet.

– Ну, ты не обижайся?

– Валерия, на Вас – никогда! Не волнуйся, сейчас сразу и начну.

– Ну, лана, мой хороший, тада я побежала. Не раскисай тут! – и она упорхнула из операторной. Мужики проводили ее долгими взглядами.

Молодец, Лерчик, – подумал я. – Наш Андрей в надежных руках.

Андрей – сменщик Руслана, и в недалеком будущем супруг Леры, человек душевный и позитивный, но увидев его впервые, – мрачного бородатого викинга в татуировках, – испытываешь вполне понятную робость.

Работа

День начался с собрания: важные лица. Бейджи на ленточках. Ощущение вселенской важности каждого сказанного слова.

Конечно, ни одно собрание не начнется, пока не будет оплачена дань технике безопасности. Слово взял иностранный консультант с благородными сединами, в белой джинсовой рубашке и джинсах с широким ковбойским ремнем. Он вопросительно посмотрел на меня, я кивнул в ответ: "Начинаем".

Начал консультант с того, что со значительным видом сообщил, что осень заканчивается и близится зима.

Присутствующие согласно закивали и стали оглядываться, словно желая убедиться, что сосед ничего не упустил: наступает зима.

Зима, также как весна, осень и лето, полна опасностей (опасных факторов, как он выразился): снег, туман, гололед, "низкие температуры" – все может навредить Компании и ее сотрудникам. Чтобы противостоять опасным факторам, необходимо следовать специально разработанным политикам и правилам, которые охватывают все сферы деятельности сотрудника на работе, равно как и в не рабочее время.

Вот, скажем, – гололед: что следует предпринять, чтобы снизить степень риска и устранить сопутствующие ему опасные факторы? Чтобы решить "данную" проблему, консультант предложил простой, логичный выход: не поднимать ног при движении по обледеневшим участкам…

В моем похмельном мозгу возникла картина: в предрассветной мгле, шеренги сотрудников в безликих форменных тулупах обреченно елозят ботинками, разбредаясь по рабочим местам.

Но – безопасность есть безопасность, она – святое, против нее не попрешь, поэтому возражать никто не стал и все снова важно склонили головы.

Консультант советовал: "закаливать организм", "использовать соответствующую одежду", носить перчатки "во избежание замерзания рук" и помнить о правиле трех точек опоры при движении по лестницам и пролетам: две ноги на ступеньках – рука на перилах; одна нога на ступеньке – две руки на перилах…

В завершение всем были выданы листовки на тему «Несколько советов по уборке снега лопатой».

Чем глубже погружаешься в дебри техники безопасности, тем больше  убеждаешься, что жизнь твоя, здоровье и благосостояние каждую секунду висят на волоске, со всех сторон подстерегаемые коварными опасными факторами: разогреть чашку кофе в микроволновке, спуститься по лестнице, приблизится к электрической розетке со штепселем в руке, – все может на век уничтожить сотрудника, если не следовать инструкциям и «Заповедям Эксплуатации», коих ровно десять. Десять заповедей от дяди Сэма…

Я чувствую себя обманутым. Беспомощно озираюсь, но вокруг – все те же непроницаемые лица, бейджи и джинсовые рубашки с логотипами. Все-таки, в толпе нахожу одного: рубашка не джинсовая, а обычная, мятая; ворот расстегнут, опухшее лицо и страдание в мутных глазах.

Брат…

Хочется сказать ему что-нибудь трогательное, задушевное: о тщетности бытия, о бренности человека пред лицом Вечности строящего замки из песка, о десяти «заповедях», о Звере в образе агнца…

Но «брат» сидит, безразличный ко всему происходящему, причастный тому, что лежит «за».

***

…День ехал по мне катком. «Они» лезли со всех сторон, с отчетами,  поручениями, докладами, осаждали по почте, – свои, чужие, электрики, механики, киповцы; они просили вкрадчиво, заглядывая в глаза, просили нагло, таскали от пульта к пульту, спорили, краснели, доказывали, почти ругались…

Чем чаще к человеку обращаться по работе, тем больше он будет понимать, какой он на самом деле вспыльчивый, неуравновешенный, раздражительный и, в конце концов, либо погонится за вопрошающим с бейсбольной битой, либо забьется в укромный  угол и там  возопит, закатив к небу глаза: «О, Боги, Боги мои! Яду мне! Яду!»

Больше всего я ненавижу слова: «переведи», и «это… скажи ему», а также их английские аналоги: «please, translate», и «could you tell him». От них меня тянет блевать. Меня выворачивает наизнанку от слова переводчик/translator, и я готов казнить всякого, кто осмелится произнести его…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.