– Ты ошибаешься, осуждая своих подруг, – произнес он. – Они познали женщину в себе. Согласились с ее желаниями и потребностями. Приняли свою сущность такой, какой она есть.
– Мой лорд, – удивленно протянула Лизетта.
– Ледышек из числа высокородных леди хватает, – хмыкнул он. – Думаешь, к вам идут только за развлечением? Ты за столько лет не поняла мужчин?
Он сам не понял, почему сорвался и не мог найти оправдания тому неведомому чувству жалости к этой хрупкой фигурке. Мужчина будто окунулся в мрачный мир очаровательной спутницы и увидел ее нежелание жить. Это знание настолько ошеломило его, что на лбу выступил пот.
– Те, кто приходит сюда, ищут не только впечатлений и удовольствия, они идут за тем, чего не получают дома. Хоть один обидел вас? Обращался жестоко?
Лизетта покачала головой. Ни один из клиентов не позволял себе грубости, наоборот, с ними обращались трепетно, будто куртизанки были фамильной ценностью.
– Твоя обида на разбившиеся мечты девочки, которая желала любить и быть любимой, не так ли?
Женщина вздрогнула и резко поднялась с пола. В ее глазах горел огонь некой решимости, чего-то, что она хотела скрыть, но передумала. Не было плавных движений, она двигалась рывками, будто птица, бьющаяся в силках охотника.
– Вы говорите о любви? – глухим голосом переспросила она. – О чувстве, которое сметает все на своем пути, охватывает тело и отравляет разум, сжигает все желания, оставляя лишь одно – дышать избранником?
Запрокинув голову, Лизетта расхохоталась. Лорд зачарованно следил за начинающейся истерикой куртизанки.
– Сохрани меня господь от любви! – оборвав смех, прошептала женщина. – Я видела, к чему она приводит.
Она сделала шаг в сторону, прикрыла глаза.
– Моя обида… Мой лорд, вы ошиблись, мне не на кого обижаться. – Ее губ коснулась легкая улыбка. – Мне позволено только ненавидеть.
В этот момент она распахнула свои зеленые глаза, которые вмиг потемнели, напоминая по цвету малахит.
– Кто дал вам право распоряжаться чужой жизнью? Только оттого, что мы напоминание вашего греха, вы лишаете нас обыкновенного человеческого существования! Один лорд, искавший утешения в моих объятиях, заявил, что однажды уже видел эти глаза, видел эту улыбку… много лет назад!
Лизетта рухнула на пол и уже оттуда горько продолжила:
– Тот лорд не знал, что молоденькая служанка, к которой он воспылал чувствами, понесла от него. Новорожденную девочку отобрали у матери и скрыли от отца ее существование. Мой кровный дед собственноручно подписал приговор всем нам.
– Род Лерстарьи… – потрясенно прошептал мужчина.
В его памяти вспыхнуло событие, шокировавшее все общество. Единственный сын, наследник рода, застрелил отца, а позже повесился сам. Так вот что послужило причиной чудовищного преступления…
– Переспать с собственной дочерью! Плавиться в руках кровного отца! – рыдания душили женщину.
– Довольно! – вскакивая с кровати, потребовал лорд.
– Ни одного из высокородных не заботит, что стало с их дочерьми. Бастарды – отбросы, вечное напоминание о позорной слабости!
– Лизетта, очнись! Ты сама себе противоречишь. – Мужчина поднял ее с пола и, сев на кровать, бережно прижал к себе. – Успокойся, милая.
– Он думал только о себе, – приглушенно ответила женщина. – Его нет в этом мире, а я должна жить и помнить.
– Ложись, тебе нужен отдых, – аккуратно укладывая куртизанку на подушки, нежно сказал он. – Я позову Серену, тебе нужна помощь.
Мужчина бросил мимолетный взгляд на мокрые от слез щеки блондинки, накрыл ее покрывалом и поднялся с ложа.
– Мой лорд, – звонкий голос Лизетты настиг его на пороге, – когда она пройдет обучение, изменится настолько, что и сама себя не узнает. Это будет совершенно иной человек. Но… если она станет чарити, как и две другие воспитанницы во время моего обучения, то ни вам, ни одному из покровителей не видать ее как своих ушей. Девочка обретет свободу, которую никто не сможет отобрать. И полученные знания останутся при ней. Помните это, мой лорд.
Неожиданно раздался грохот. Вздрогнув, мужчина повернулся и тут же отшатнулся. Лизетта была мертва. Невероятно! Как можно было скатиться с кровати и упасть, свернув шею? Резко вдохнув, он подошел ближе, чтобы опровергнуть собственные мысли. Но один взгляд на распахнутые и пустые глаза женщины лишил его надежды. Какая нелепая смерть…
– Покойся с миром, девочка, – закрывая ее веки, прошептал лорд.
Вдруг его обоняние привлек аромат магнолии. Лизетта никогда не пользовалась подобным парфюмом, следовательно, запах навеянный! Но кем?
Аккуратно убрав покрывало, мужчина изучил тело женщины. Наконец он нашел то, что искал: практически исчезнувшую, но все еще источавшую аромат цветка руну. Когда-то он уже сталкивался с подобным. Лизетта нарушила клятву молчания. Но что из сказанных ею слов является бесценным и сокровенным знанием?
Всего на секунду лорд замер, а затем поднялся и, не оглядываясь на тело мертвой любовницы, вышел.
Глава шестая
Шаловливые солнечные блики беззастенчиво прыгали по моему лицу. Просыпаться не хотелось катастрофически. Вместо того чтобы протянуть руку и нащупать колокольчик, который бы предупредил сестер Ордена о моем пробуждении, я перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. После ночного кошмара сновидений больше не было. Честно говоря, я не ожидала, что смогу уснуть еще раз. И все же мне удалось не только задремать, но и хорошенько выспаться. Чувствовала себя просто чудесно, пусть и немного лениво.
Тишина в спальне не удивляла. Скорее всего, матушка Гелла распорядилась, чтобы меня не тревожили, а посему никто не спешил будить Бледную Моль. Хотя кто-то раздвинул тяжелые шторы, впустив свет морозного солнца в полумрак комнаты.
Не знаю, сколько мне дадут поваляться в кровати, но звать никого не собиралась. Мне выпал шанс обдумать и свое положение, и поведение наставницы.
Уже несколько дней меня не покидало ощущение, что она сильно изменилась. Вроде и интонации голоса прежние, и нежность рук та же, но что-то не так. Конечно, все можно было списать на долгую разлуку, однако я привыкла доверять своей интуиции. И если мое сердце тревожно сжимается от предчувствия, значит, в действительности меня ждет неприятный сюрприз.
Помню, сестра Гелла всегда рьяно скрывала мою внешность, не давала пропускать сеансы натирания тела и вытравления натурального цвета волос. А ведь несколько раз я бунтовала, не желая подчиняться ее воле. Со мной никто не хотел играть, меня никто не замечал. И мне, девочке, привыкшей к пристальному вниманию, это не могло понравиться. Аргументом, послужившим безропотному смирению перед издевательством над телом, стало обещание названой матушки, что я обрету семью. Это в период моего детства. Уже позже это обещание заменилось обещанием получить свободу от Ордена Магнолии и самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Интересно, почему моя память хранила воспоминания всеобщего восхищения, но не оставила ни одного момента, где бы ко мне обращались по имени? И жалкие попытки вспомнить имя, данное мне при рождении, превращаются в нестерпимую боль, словно тысячи острых игл впиваются в сознание. Даже сейчас, когда я мимолетно подумала об этом, в голове будто тревожный колокольчик сработал, отдаваясь болезненным эхом.
Но теперь поведение наставницы разительно отличается от того, к которому я привыкла. Взять хотя бы ее рассуждения и требования касательно моего образа и действий, когда мы с ней не наедине: никогда не забывать свое место; никогда не делать больше, чем положено; никогда не вступать в споры; быть всегда незаметной; не забывать пользоваться косметическими средствами; всегда держать мысли при себе и прежде чем показывать свое отношение к ней, убедиться, что нас никто не видит.
Итак, что мы имеем в итоге? Первое, взять крема и мази мне неоткуда, а матушка Гелла перестала их поставлять. Следовательно, моя настоящая внешность медленно, но верно восстанавливается. Уверена, что понадобится не один месяц, чтобы измученный мазями и кремами организм вернул прежний облик. Для чего ей возвращать то, что она так долго скрывала, для меня остается непостижимой загадкой. Второе, пусть она отошла от одного запрета, попросту сняв его, но вступать в споры я по-прежнему не должна. О чем красноречиво говорил ее жест во время обеда: сжатие моей ноги под столом. Третье, я неоднократно нарушила правило о выказывании истинных чувств к ней при посторонних. Ей это не понравилось, и она одернула меня ледяным обращением. И все же явное противоречие бросается в глаза. Она первая начала выказывать Бледной Моли то отношение, которое привыкла получать леди Инари. То есть я, но та, которая была сокрыта от чужих глаз.
Мне тяжело давалась двойная роль, казалось, что меня словно поделили на ту, что позволяет издеваться над собой, и ту, которая должна отстаивать свое мнение.
«Инари, не смей плакать, ты не в классе, – тоном, от которого у меня сжималось сердце, говорила матушка Гелла. – Я знаю, что ты можешь ударить в ответ».
Не могла, потому как в роли нападающего выступала женщина, которую я воспринимала не иначе, как родную мать.
«Инари, Бледная Моль осталась за дверями этой комнаты, – напоминала она, беря в руки очередной метательный снаряд, – слезы и мольбы оставь для других. Поднимайся, Инари, вы сегодня это проходили. Ты должна отработать удары».
И так было каждый раз, когда я пыталась предстать перед ней в образе Бледной Моли. Пощады ждать не стоило. Она была жестче, чем все учителя, вместе взятые, и несговорчивее, чем пансионерки. Между тем только от нее мне доставалась ласка и нежность. Только с ней я могла позволить себе выплеснуть все, что творилось на душе. И только с ней могла поделиться наблюдениями, сделанными за день.
Так однажды мне пришло в голову, что у сестры Анрессии есть возлюбленный. Почему я сделала такой вывод? Все просто. Ранее скупая на эмоции женщина словно обрела крылья и витала в облаках. Она спустя рукава вела лекции и, поддавшись непонятному для меня на тот момент порыву, заступилась за Бледную Моль, хотя всегда делала вид, что ничего не замечает. Но не это стало причиной, побудившей меня задуматься о личной жизни сестры Ордена Магнолии.
Фактором, который сыграл решающую роль в моем подозрении, стал ее ничем не прикрытый интерес к одному из покровителей. Она под любым предлогом оставляла Марианну после лекций. А та, в свою очередь, рассказывала пансионеркам, чем они занимались наедине. И на месте девушки меня бы остро взволновал вопрос, с чего бы сестре Ордена, которой запрещено иметь мужа, не говоря уже о любовнике, интересоваться мужчиной и личными беседами с воспитанницей.
И я оказалась права. Сестра Анрессия действительно тайно встречалась с покровителем Марианны. А ее беременность послужила поводом для изгнания женщины из Ордена Магнолии. О том, что леди ждет ребенка, мне уже рассказала наставница. Помню, как возмущалась несправедливому отношению к еще не рожденному младенцу. Конечно, он станет бастардом. Но даже если родится девочка, в стены пансионата ей не попасть. Сестру Анрессию лишили не только теплого и хлебного места, но и недвижимости, которая имелась у нее за пределами Ордена. Матушка Гелла в этом вопросе была категорична, заявив мне, что правила и традиции, существующие веками, возникли не на пустом месте и чтить, а также соблюдать их – прямая обязанность каждой из сестер. Те, кто приходит сюда работать, идут на это осознанно, соглашаясь с имеющимся устоем. И нужно обладать непомерной глупостью, чтобы пытаться обмануть главу Ордена.
Не знаю, в качестве кого хотел получить Марианну ее покровитель, но в итоге он отказался от попечительства над девушкой. Что касается самой воспитанницы, она не сильно огорчилась, потому что ее сразу же взял под свое крыло высокородный лорд. Радость пансионерки была запредельной, и ее ни капли не заботило, что стало с сестрой Анрессией и бывшим благодетелем.
А вот меня съедало незнание и мучила совесть. Впрочем, до мужчины мне не было никакого дела, но доля сестры Анрессии волновала несказанно. Тем более я ощущала свою вину, и она только усилилась, когда мне довелось узнать правду.
