Государство. Что о нем пишут философы

1. Дар

Платон

Платон (427–347 гг. до н. э.) был аристократом, происходил из царского рода Кодра. Он считал, что в хорошем государстве должна быть иерархия. Самые благородные, воспитанные и умные должны определять строй дел и событий. Философы знают, как им существовать в мире, и потому могут сотворить из государства настоящий стройный космос, по-гречески «прекрасный порядок». В диалоге «Государство» он настаивает на среднем размере идеального государства, но в своей жизни он пытался быть советчиком разных греческих государств, и Афинского, и Сиракузского.

Платон пришел к выводу, что государству нужно умное управление, но законы еще нужнее, потому что законы – это ближайшее достояние всех граждан. Управлять можно и хозяйством, горячо или равнодушно, но если дело начинается с законов – возникает профессиональная политика, вовлекающая в себя всех жителей государства.

Итогом жизни и творчества Платона стал диалог «Законы». Там, в отличие от других произведений Платона, не участвует Сократ: вероятно, Платон хотел дать инструкции будущим государствам, которые Сократ не застал. В диалоге он честно рассматривает все проявления власти и дает три разных, но равно содержательных определения власти.

Первое определение власти – власть есть знание. Мы знаем это определение по афоризму Фрэнсиса Бэкона (1561–1626) «Знание – сила», вдохновленному «Законами» Платона. Ведь невежественный человек все делает невпопад, тогда как знающий все расставляет по порядку. Знание – не только знание природы вещей, но и знание всего уместного, уместности каждой вещи, ее надлежащего места:

…Я думаю, должен править сильный, а слабый ему подчиняться.

К тому же это самая распространенная и сообразная с природой власть для всех живых существ, как некогда сказал фиванец [поэт] Пиндар. Но главнейшим требованием является, по-видимому, чтобы несведущий следовал за руководством разумного и был под его властью. Впрочем, о мудрейший Пиндар, по моему мнению, это, пожалуй, и не противоречит природе.

Если, забыв меру, слишком малому придают что-либо слишком большое: судам – паруса, телам – пищу, а душам – власть, то все идет вверх дном; исполнившись дерзости, одни впадают в болезни, другие – в несправедливость, это порождение высокомерия. Но к чему мы клоним речь? Вот к чему: смертная душа, друзья мои, не может по своей природе, если она молода и безответственна, вынести величайшей среди людей власти; разум ее преисполняется тяжелейшим недугом неразумия, и она начинает ненавидеть ближайших друзей, а это вскоре губит ее и уничтожает всю ее мощь. Только великие законодатели, познав соразмерность, могут этого остеречься.

(…) Если у человека величайшая власть соединяется с разумением и рассудительностью, возникают наилучший государственный строй и наилучшие законы – иного не дано[1].

Это больше похоже на власть современного директора, а не политика. Сам Платон говорит, что власть над миллионами людей невыносима для смертного царя. Такой царь либо должен уподобиться богам, став великим законодателем, либо сойдет с ума или лишится сил от усталости и стремления всем помочь.

Платон признает настоящей властью только законодательную: исполнители и судьи для него – не власть, а царь-законодатель – власть. Но есть в этом произведении и два других понимания власти.

Во втором понимании власть противостоит свободе: власть ограничивает свободу человека, не позволяя ей превратиться во вседозволенность. Свобода, в свою очередь, ограничивает власть человека, не давая ей стать тиранией. Такое понимание подразумевает и исполнительную власть: ведь каждый должен ограничивать свою свободу, исполняя поручение или осуществляя функцию внутри целого.

В такой версии власть – внутреннее обязательство, почти что совесть, в противовес свободе, которая содействует внешнему успеху и перерастает во вседозволенность, если все вокруг хотят только успеха. Настоящая власть добросовестна до медлительности и поэтому противостоит вседозволенности. Чем старательнее и тщательнее работает власть, тем быстрее достигается равновесие интересов в государстве:

Ради этого мы выбрали, с одной стороны, самый деспотический, а с другой – самый свободный государственный строй. Посмотрим же теперь, какой из них более правильный. Если ввести и там и тут некоторую умеренность, в одном из них ограничить власть, а в другом – свободу, тогда, как мы видели, в них наступит особое благополучие; если же довести рабство или свободу до крайнего предела, то получится вред и в первом, и во втором случае.

Как мы видим, власть понимается как необходимое ограничение свободы, не позволяющее людям дойти до опасных крайностей. Власть и свобода – два начала, которые дополняют друг друга и создают меру человеческих дел, позволяя миру гармонично развиваться.

Такое понимание власти мы можем сопоставить с нынешним понятием порядка, как мы говорим, например, в химии о порядке молекулярной структуры, имеющей определенные степени свободы. Исполнительная власть не наводит порядок в широком смысле. Она наводит порядок в узкой сфере.

Третье понимание власти в «Законах» Платона – власть как предмет борьбы:

Так как в государствах этих происходила борьба за власть, то победители присваивали исключительно себе все государственные дела – настолько, что побежденным, как самим, так и их потомкам, не давали ни малейшей доли в управлении. Всю жизнь они были настороже друг против друга, ибо боялись, что кто-то восстанет, захватит власть и припомнит им тогда прошлые злодеяния. А ведь подобное положение вещей, как мы теперь утверждаем, не есть государственное устройство: неправильны те законы, что установлены не ради общего блага всего государства в целом. Мы признаем, что там, где законы установлены в интересах нескольких человек, речь идет не о государственном устройстве, а только о внутренних распрях и то, что считается там справедливостью, носит тщетно это имя. Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон – владыка над правителями, а они – его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать государствам боги.

Как мы видим, борьба за власть ведет к появлению профессиональных борцов, наглецов, которые преследуют только собственные интересы и разоряют государство. Такое понимание власти подразумевает наличие судебной власти: Платон говорит о законодателе, который должен уметь обуздывать наглецов.

Так появляется понятие о независимом суде, который судит людей так же, как судят людей боги. Поэтому Платон требовал, чтобы мифология была только нравственной, чтобы богам доверяли. Суверенитет богов означает, что философы, подражая богам, должны перестроить мироздание в соответствии с законами божественного разума:

Никакая человеческая природа – мы говорили об этом – не в состоянии неограниченно править человеческими делами без того, чтобы не преисполняться заносчивости и несправедливости; сознавая все это, Кронос [бог времени] поставил тогда царями и правителями наших государств не людей, но даймонов [духовных существ, божеств] – существ более божественной и лучшей природы. Мы в наше время поступаем так со стадами овец и других домашних животных, ведь мы не ставим быков начальниками над быками и коз – над козами, но сами, принадлежа к лучшему, чем они, роду, над ними властвуем.

Это сказание, согласное с истиной, утверждает и ныне, что государства, где правит не бог, а смертный, не могут избегнуть зол и трудов. А подразумевается здесь, что мы должны всеми средствами подражать той жизни, которая, как говорят, была при Кроносе… именуя законом эти определения разума.

Платон, как это было обычно в античности, видел золотой век культуры, в том числе и политической культуры, в далеком прошлом. Прошлое – эпоха древнего бога Кроноса, основателя исторического времени.

Мы видим, как именно Платон понимает власть: 1) как компетентность, достаточную для того, чтобы принимать правильные решения и не принимать ошибочных решений, 2) как способ ограничить свободу ради гармонии и человеческого сообщества, и всего мироздания, 3) как дар богов людям, позволяющий людям перейти от борьбы за ресурсы к справедливости. При этом образцы компетентности, гармонии и справедливости располагались в основном в прошлом. Но задачи, стоящие перед человечеством, должны быть решены в обозримом будущем.

Такое понимание власти всецело религиозно – боги оказываются его источником и они же обучают людей пользоваться этим даром. Сам по себе человек не справится с бременем власти: тебя даже собственные дети иногда не слушают, как ты сможешь властвовать над тысячами и миллионами? Только приобретя божественное достоинство, и никак иначе.

У Платона появляются и первые намеки на разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную. Так божественное величие нисходит на землю, к царям и судьям. Достоинство всех властителей состоит в том, чтобы не допускать ничего недостойного ни в законах, ни в решениях, ни в приговорах.

2. Точка отсчета справедливости

Аристотель

В отличие от Платона, Аристотель (384–322 гг. до н. э.) был метэком, то есть мигрантом в Афины, не имевшим права собственности. Поэтому он никогда не связывал свою судьбу с Афинами, но, напротив, стремился изучить и обобщить опыт всех греческих городов-государств (полисов). Его ученики ездили по этим городам, вели переписку и собирали сведения об их истории и политическом устройстве, которые Аристотель обрабатывал и обобщал.

Накопленный опыт позволил Аристотелю стать наставником Александра Македонского в науках, объяснив будущему всемирному монарху (греки считали, что Александр Македонский завоевал весь мир, кроме окраин), что различие обычаев в разных городах и у разных народов не препятствует единству политической жизни в мире. Александр Македонский и стал реализовывать это политическое единство на практике.

Аристотель в «Политике» понимал власть не как божественный дар, а как способ позаботиться о самом необходимом. Так как множество людей тоже думают о необходимом, то секрет власти прост: он состоит в понимании властителя со стороны подданных. Властитель начинает действовать и получает от граждан если не знак одобрения, то знак понимания:

Существует власть господина; под этой властью мы понимаем такую власть, которая проявляется относительно работ первой необходимости: правителю нет нужды уметь исполнять эти работы, он, скорее, должен пользоваться ими; в противном случае положение было бы вроде рабского; я имею в виду положение, когда свободный человек исполняет работы, подобающие слугам. Мы утверждаем, что есть разные виды рабов, так как существует и много видов работ. Одну часть этих работ исполняют ремесленники, именно те, которые, как показывает и самое наименование их, живут «от рук своих»; к числу их принадлежат и мастера. Поэтому в некоторых государствах в древнее время, пока там не была установлена крайняя демократия, ремесленники не имели доступа к государственным должностям[2].

Мы видим, что власть не распоряжается вещами так, чтобы перерабатывать их, как из зерна делают муку или из золота украшения. Власть контролирует вещи в соответствии с их свойствами. Так, рабам свойственно работать на черных работах. Ремесленникам свойственно создавать все необходимое для жизни страны. Тогда правители могут не работать руками, они вместо этого управляют людьми так, чтобы люди реализовывали свои свойства.

Рабы, согласно Аристотелю, не способны стать начальниками, потому что они узкие специалисты. Один раб умеет только копать, другой – только пасти овец. А вот ремесленники, которые умеют обращаться не только с глиной или шерстью, но и с деньгами, то есть находятся не просто в отношениях собственности, но и в отношениях распоряжения чужим имуществом, вполне могут прийти к власти в демократических государствах. Ведь они смогут правильно управлять всеми государственными ресурсами и следить, чтобы все работали.

Для нас система Аристотеля несправедлива: рабы в ней вынуждены всю жизнь оставаться чьей-то собственностью. Но для Аристотеля в основе государства лежит не город, не крепость, где хранятся избытки, а деревня. В деревне отношения простые, и крестьянин не видит ничего зазорного в том, чтобы пользоваться своим должником как рабом: если он не может отдать долг, то пусть работает сколько сможет.

Идея недопустимости рабства возникла только в городе, где каждому человеку приходится осваивать новые занятия, где на людей может внезапно свалиться богатство. Значит, иметь человека в собственности – безнравственно, вдруг это очень талантливый человек. Аристотель и сам в другом месте «Политики» признает безнравственность института рабства: ведь чтобы поработить человека, нужно применить насилие, а государство служит общему благу, исключающему грубое насилие. Аристотель так изображает происхождение государства и власти из деревни:

Общение, состоящее из нескольких семей и имеющее целью обслуживание не кратковременных только потребностей, – селение. Вполне естественно, что селение можно рассматривать как колонию семьи; некоторые и называют членов одного и того же селения «молочными братьями», «сыновьями», «внуками». Греческие государства потому вначале и управлялись царями (а в настоящее время то же мы видим у негреческих племен), что они образовались из элементов, признававших над собой царскую власть: ведь во всякой семье старший облечен полномочиями царя. И в колониях семей – селениях поддерживали в силу родственных отношении между их членами тот же порядок. Об этом именно и упоминает Гомер, говоря: «Правит каждый женами и детьми», ведь они жили отдельными селениями, как, впрочем, и вообще жили люди в древние времена. И о богах говорят, что они состоят под властью царя, потому что люди – отчасти еще и теперь, а отчасти и в древнейшие времена – управлялись царями и, так же как люди уподобляют внешний вид богов своему виду, так точно они распространили это представление и на образ жизни богов.

Общество, состоящее из нескольких селений, есть вполне завершенное государство, достигшее, можно сказать, в полной мере самодовлеющего состояния и возникшее ради потребностей жизни, но существующее ради достижения благой жизни. Отсюда следует, что всякое государство – продукт естественного возникновения, как и первичные общения: оно является завершением их, в завершении же сказывается природа. Ведь мы называем природой каждого объекта – возьмем, например, природу человека, коня, семьи – то его состояние, какое получается при завершении его развития. Сверх того, в осуществлении конечной цели и состоит высшее завершение, а самодовлеющее существование оказывается и завершением, и наивысшим существованием.

Как мы видим, Аристотель усматривает главный признак государства в его совершенстве. В таком государстве все могут прийти на помощь друг другу и спасти друг друга. Значит, государство выполняет свои обязанности до конца.

Аристотель не делает различия между главой семейства (патриархом), племенным вождем и царем – любой такой человек спасает всех подчиненных от бедствия. Например, вождь племени в случае неурожая повелевает племени переместиться в другое место; без вождя племя недооценит эту опасность и погибнет. В наши дни роль патриарха-вождя-царя выполняет наука. Она делает прогнозы, заставляя чиновников принимать спасительные для государства решения.

Итак, для Аристотеля достаточно, чтобы государство было единицей большей по размеру, чем семья, племя или деревня, и чтобы управлялось главой, – вот и все признаки государства. Но раз государство больше, чем дом или деревня, то на власть могут претендовать несколько человек. Кроме того, какие-то решения могут приниматься совместно: например, несколько «царей» деревень могут сойтись вместе и образовать «совет старейшин» нового государства. Так возникает политика как искусство государственного управления для всех, в котором надо совершенствоваться всем.