Кутейкин даже опешил от удивления.
– Как?! Вы не слышите это полнозвучное «а»?
Поэт пожимает плечами, потрясенный отсутствием слуха, точнее – полной профессиональной непригодностью газетчика. Но, заметив, что редактор багровеет и набирает в легкие воздуха, Кутейкин идет на попятную:
– Ну, хорошо. Не нравится рифма – будем считать стихи белыми. И Пушкин ими баловался, и Державин…
Редактор разъярен. Ему бы крикнуть: «Мартовские коты подсказали тебе эти стихи, а не Пушкин!» Но приходится держать себя в рамках. Он бросает умоляющий взгляд на Полунникова. Тот, поняв шефа без слов, покидает кабинет. Через минуту на столе у Сергея Крутова звонит телефон.
– Что?! Заседание исполкома? Без меня не начинают?! Да что ж это такое!!!
Возмущению редактора нет предела. Он в сердцах бросает трубку и жалуется Кутейкину:
– Вот так всегда! Только соберешься поработать… Извините, Степан Сидорович. Не-мо-гу! – Схватив папку, редактор кидает в нее ручку и уже в дверях добавляет. – Степан Сидорович, вы поэмку оставьте, мы подберем для нее подходящее местечко.
Выскочив в коридор, Сергей Анатольевич ныряет в корректорскую и подносит палец к губам:
– Сапожник…
Корректор, не отрываясь от работы, кивает. Он в газетном деле давно – работал в нескольких редакциях. По этой причине корректор не только безошибочно выбрасывает из материала все самое интересное, но и понимает начальство с полуслова.
Минут через десять редактор выглядывает в коридор. Убедившись в безопасности, он приосанивается, одергивает пиджак и с наигранной беспечностью возвращается в кабинет.
Но свято место пусто не бывает!
На стуле, где только что восседал Кутейкин, Сергея Крутова поджидает новый посетитель. Согнувшись, словно в приступе аппендицита, гость внимательно изучает половицу с невысохшей лужей от ботинок Кутейкина. Голова с круглым ежиком волос напоминает ядро, готовое протаранить любую преграду.
Хозяин кабинета подпускает на лицо гостеприимную улыбку. Заметив ее, посетитель в ответ тоже радостно расцветает и, поднимаясь со стула, представляется:
– Здравствуйте! Не признали? Валентин Кулебяка… Да-да! Тот самый маньяк и убийца, о котором вы сообщили в прошлом номере....
– Извините, не совсем понимаю…
– Что же тут непонятного?
Посетитель ныряет рукой за пазуху. Пошарив там, извлекает многократно сложенную газету.
– Вот смотрите, что вы написали в прошлом номере: «Опасаясь возмездия, Валентин Кулебяка вместе со вторым участником этой жуткой драмы, таким же, как и он, пьяницей Сидорчуком, расчленил труп бездыханной жертвы и упаковал окровавленные куски в полиэтиленовый мешок…»
– Извините, но тут же ясно сказано: «В целях неразглашения следствия, настоящие фамилии заменены на вымышленные». Причем здесь вы?
– Как причем?! Фамилия-то моя! И имя мое! Что мне теперь говорить соседям?! Они интересуются, на сколько частей я расчленил жертву и почему до сих пор гуляю на свободе?
– Это недоразумение! Откуда автор мог знать, что в городе проживает человек с вымышленной фамилией? – Но, заметив, что его слова не произвели должного впечатления, редактор соглашается:
– Хорошо, хорошо. Дадим опровержение, что вы никого не расчленяли…
– …А только задушил и перед этим выпил две бутылки водки! Где автор?! – Ежик на голове Кулебяки воинственно ощетинился. – Он у меня быстро окажется в полиэтиленовом мешке!
Рассыпаясь в извинениях, редактор вскоре все-таки выпроваживает Кулебяку. Упав в кресло, он тупо смотрит на ворох бумаг, лежащий на столе:
– С ума сойти! Ей-богу, попрошу завхоза, пусть на пороге кабинета соорудит люк, а мне под ногу – педаль. Только появятся – я давлю на педаль… и летят они все в подвал… или куда там еще!
– Слабоват вы для этого будете, Сергей Анатольевич, – скептически заметил Полунников.
– Мягкосердечен, что ли?
– Да нет! Ногами слабоват. И опять же – ступни растопчете до размеров коровьей лепешки.
В кабинет заглянула Алина Левинтаева:
– Сергей Анатольевич, вы будете присутствовать на заседании литературного объединения?
– Нет, Алина. Хоть ты пожалей меня.
Встреча в трамвае
Сосед Пряхина – пенсионер Митрич – ехал на дачу. Обожал он золотые летние денечки. За городом колосятся поля, припекает солнышко, дышится полной грудью. Положишь грабли на плечи и – скорее к земле. Один такой день целый год кормит.
– Что ж ты, черт неумытый, делаешь?! – услышал Митрич в свой адрес. – Ты бы еще в трамвай с косой залез! Прямо по голове скребешь!
Эти слова вернули Митрича на землю, замутили радостное настроение. Обиделся он за «неумытого», ибо умывался регулярно, а смуглость лица – от постоянного пребывания на солнце. Но как это объяснить интеллигенту, привыкшему бить баклуши?! Ведь не поймет и не разделит радости от общения с природой. Стоит бледный, как поганка, галстук нацепил – пародия на человека да и только!
– Беречься надо, – вежливо ответил Митрич. – Пожрать, небось, все любите, а не знаете, каким оно трудом добывается! На грабли кривишься!
Таки добился интеллигентик своего – умолкла музыка в душе Митрича. И ведь не соображает, что огород расположен за пять километров от дому, велосипед поломался, а земля – она не ждет, пока ты нагуляешься. Не прикроешь влагу вовремя – шиш тебе, а не урожая! А потом еще удивляются, почему в магазинах все так дорого! Думают продукты, как сыроежки, сами из земли вылазят.
– Да что ж это такое! Костюм граблями рвете!
– А я здесь при чем? Трамвай дергается, поручни сломаны. Недолго и в окно вылететь. А тут еще за твоим костюмом следи!
– Осторожно, мужик! Не в биллиард играешь, держаком в глаз метишь!
Прямо как сговорились! Ну и публика! Сейчас им грабли не такие, осенью – мешки не нравятся. Поставишь мешок с картошкой на сиденье – начинают возмущаться. Не понимают, что его с земли поднимать тяжелее. Потаскали бы сами – живо бы эту науку освоили. А то разоденутся и твердят одно и то же: «Ой, вы мне колготки тележкой порвали!» А как их не порвешь?! Тележка – она без глаз, что попадается, то и рвет: колготки так колготки, штаны так штаны.
– Не нравится в трамвае ездить – бери такси, или ходи пешком! – огрызнулся Митрич.
Согласитесь, обидно, когда их, дармоедов, кормишь, а они тебя еще и выговаривают.
– Что я, собаку везу, или пьяный хулиганю?!
– Представляю, если бы ты еще и пьяный был! Всех бы нас тут загреб!
Вот же подлый народ! Хлебом не корми, только дай в душу нагадить!
Вышел Митрич из трамвая, а хорошего настроения – как не бывало. Не ликует душа, не радуется солнышку. Поправил старик инструмент на плече, оглянулся назад и еще сильнее огорчился – отломали-таки зуб у граблей! И трамвай уже уехал – черта с два теперь крайнего найдешь!
После выхода Митрича с граблями пассажиры в трамвае еще долго возмущались. Лейтенант Фрункис – помощник капитана Лапохвата – вертелся, опасаясь за сохранность своего пиджака. Сегодня на нем был гражданский добротный костюм, надетый по случаю визита к фотографу. Опасения Фрункиса оправдались – разорвал-таки огородник одежду на спине.