– А что, кстати, с Вовкой стало?
– Он как вернулся из Чечни пошел в бандиты. Тачки угонял. Сейчас вроде бы сидит или уже ушел в мир иной. Обидно мне за наше поколение.
– Лучше подумай, какие у нас будут дети? Если вообще будут.
– Вот этого не надо, – Лёня допил пиво. – Всё будет, когда время придет.
– Я понял, – вдруг сказал Власов. – Мы же все прибитые. Властью прибитые. Царями и генсеками. Целые поколения униженных и оскорблённых. Вот где корень гламуров и всего прочего распила. Всему виной наша униженная и озлобленная душа. Аня права. Это болезнь духа. Мы же все думаем, что лучше других. А на самом деле нет. Это говорит в нас наш недуг. И я такой же. Я тоже болен.
– Что-то тебя занесло совсем. Я вот тоже нашел себе женщину и у нас с ней всё серьезно. Так что не только у тебя одного есть отношения.
– Поздравляю.
Дальше разговор потерял смысловую ценность и скатился в обсуждение быта.
В один из дней упадничества Михаил захватил Черновик, чтобы скрасить своё ночное бдение. Он сидел в кабинете и уже заканчивал бутылку коньяка. В кабинет вошел Зайцев.
– Уже бухой? – растерянно спросил Зайцев.
– Отстань! – Власов с трудом мог что-либо выговаривать.
Зайцев вышел из кабинета с презрительным выражением лица, Власов налил себе очередной стакан и залез в Черновик. Он удивился. Ему попалась запись сделанная Петровым.
“…… У общества отбивается желание участвовать в политической жизни и занимать какую-либо гражданскую позицию. Постепенно политическая дискуссия уходит из телевизионного пространства, но если такая дискуссия и появляется, то используются только максимально отфильтрованные программы. Так нужный общественный фон будет сохраняться. В телевизионном контенте должны превалировать развлекательные передачи, реалити-шоу. Интеллектуальный дискурс необходимо задвинуть куда подальше. В результате такого воздействия формируется специфическая информационная среда. Особое внимание я хочу уделить культуре. В ней должны блокироваться любые “идеологически неправильные” мнения. В первую очередь это касается всего, что относится к сфере нашей истории …….”
В конце концов, это всё же случилось и произошло издевательски шаблонно и предсказуемо, отчего ещё омерзительней, чем могло бы произойти. Внезапно Михаил услышал, как выбили дверь, затем раздался пронзительный женский крик. Были слышны странные возгласы: “На пол!”, “Лежать!”, “ Лежать, сука!” и другие интересные лозунги. Дверь в его кабинет резко открыли ударом ноги, в помещение ворвались вооруженные омоновцы. Правда, Михаил был уже настолько пьян, что вообще не понимал происходящего. Омоновцы казались ему расплывчатыми черными тенями, тыкающими в него игрушечными автоматами.
– ЛЕЖАТЬ, СУКА! НА ПОЛ! – проорал крепкий омоновец в маске.
– Чё? – Власов попытался встать со стула, но сразу получил резкий удар прикладом по лицу.
Боль от удара растворялась на уровне затылка, так и не наполнив его тело мучительным ощущением. Михаил свалился на пол, от резкого падения он почувствовал себя ужасно. Весь выпитый им алкоголь попросился наружу. Чтобы не валятся лицом в рвоте, Власов решил встать, но когда он попытался сделать это, тут же получил удар ногой по печени, после чего был резкий удар прикладом по голове, от которого Михаил потерял сознание.
Михаил очнулся в автозаке, затем было сизо, где Власова оформили по всем правилам. Михаил не понимал, за что его взяли. Он попытался спросить у милиционеров в курсе ли они, но рядовые полицейские только разводили руками. На третий день пребывания в изоляторе один подвыпивший лейтенант с внешностью простого деревенского парня объяснил ему, что сидит он за воровство в особо крупных размерах. На следующий день ситуация вроде бы прояснилась. Власову разрешили позвонить Зайцеву, он рассказал ему, что ФСБ совместно с отделом МВД по борьбе с экономическими преступлениями проверяло их предприятие и выявило страшное уклонение от налогов. Власов конечно не поверил в это, потому что вёл дела по закону. Даже в условиях российского правового нигилизма.
Дело против Власова продвигалось вяло. Суд постоянно переносил слушанья. Только Черновик, который Власов смог спрятать от милиции, как-то скрашивал обильное свободное время. Михаил провел много времени, размышляя о жизни.
– Так заканчивается российский гламур. И пусть они там ещё пляшут. В конце концов, все на нарах будут сидеть. Прав Лёня. Они всё нами наработанное постепенно присвоят в пользу переродившейся из ЦК КПСС и КГБ вертикали власти, – думал Власов.
Иногда в его голове появлялся страх от мысли о возможной встрече с реальными пацанами, которые в силу классовых различий указали бы Власову его место у параши в грубой форме с применением тяжких телесных повреждений. Хотя, в основном, контингент изолятора составляли алкоголики, бомжи и мелкие хулиганы. Через полгода Михаил вышел из тюрьмы. Дело против него развалилось, не успев дойти до суда.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Из Петербурга в Москву.
Как стало потом известно, Власова раскулачили по проверенной схеме. Каким-то образом удалось подделать документы об уплате налогов, проверка выявила страшные нарушения, далее было задержание одного из учредителей предприятия. Власова как бы взяли в заложники. И за то время пока он пребывал в заточении, Зайцеву поступали многочисленные предложения продать бизнес. Постепенно они перерастали в откровенные угрозы. Зайцев уступил бизнес за четверть от реальной цены непонятным людям из некой организации под названием “ОАО БАЙКАЛРАШЕНСЕЛИНГГРУП”. В конце концов, Михаил получил от этой сделки деньги и был оставлен с носом, но его фактически выбросили из реальности гламурной России.
Когда Власов, наконец, вернулся к себе домой, там его уже вовсю ждала Анна. Она особо не любила заниматься бытом, хотя всегда соблюдала чистоту. Поэтому Власов удивился ужасному бардаку в квартире. Михаил думал, что к нему приходили с обыском, но Аня сказала, что это она так нервничала и не могла найти какую-то свою одежду. У неё был неряшливый вид, из одежды на ней была только старая футболка Власова и трусики. Она уже успела расплакаться и бросится в объятья Михаила. За время своего пребывания в тюрьме обида от отказа Анны выйти за него замуж постепенно перестала существовать, а его прежнее чувство к ней воспылало с новой силой. Так что приветствие постепенно переросло в акт любви. И вот они уже счастливо лежали в объятьях друг друга, Власов гладил длинные каштановые волосы Анны и смотрел в её сверкающие жизнелюбием глаза. Михаил снова вроде бы почувствовал себя счастливым. Постепенно ему удалось стабилизировать свои отношения с Анной. Он смирился с тем, что ей по-прежнему была нужна некая свобода. Власов утешал себя мыслью о том, что через какие-то несколько лет она станет его женой.
Тюрьма подкосила в Михаиле зародившиеся на почве богатства чувство уверенности в себе. Его стали часто преследовать необъяснимые страхи. За первый месяц вольной жизни все его друзья, коллеги, знакомства и связи вдруг куда-то делись. Только Зайцев остался в его зоне дружбы.
Как-то Власов пил с ним пиво в очередной занюханной пивной.
– Не ожидал я, что так произойдёт, – начал Леонид.
– Это моя вина и не спорь с этим, ладно, – Власов чувствовал себя крайне паршиво.
– Всё равно рассуждать об этом бессмысленно. Это уже произошло, – Леонид отхлебнул пива.
– И чем теперь будем заниматься? – спросил Власов.
– Не знаю. У меня уже нет никакого желания что-либо делать в плане коммерции. Может, пойду на дядю работать. Ты лучше расскажи, как там на нарах?
– Страшно было, – честно признался Власов. – Вот что. Постоянно думал, что меня там придут и заебашут. Как бы выразилась Анечка. Но постепенно понял, что менты эти сами понимают, что всё это разводилово и как-то лояльно ко мне относились.
– Пайку дополнительную получал?
– Ну, ко мне в камеру нечисть всякую не подсаживали, в жратву не харкали и не пиздили. А могли мне жизнь искалечить за несколько дней. К тому же я – всего лишь обычный коммерсант. А не какой-нибудь оппозиционный политик там, – Власов выпил пива и закусил сухарем.
Леонид рассмеялся.
– Небось, почувствовал себя Ходорковским?
– Да какой из меня Ходорковский? – Власов снова отхлебнул пива. – Самое смешное, что среди наших товарищей по этим всем окломэриевским делам распильщиков хватало. Почти все были замешены в коррупционных схемах, а взяли нас. Мы там вообще непонятно каким боком уперлись! Только бабло им отстёгивали за крышевание и на всякую херню, а они нам – ноль! Вот это меня веселит страшно.
– Ты тупишь, – Лёня сделал долгий глоток. – Наоборот те, кто в схемах участвовал это свои люди для них. А мы, которые на задворках существовали с нашими терминалами, в их мутных делах не участвовали и были как раз лакомым куском. Вот какое дело. Там же всё схвачено. Эта система не хуже Госплана СССР. Скорее всего, она как раз и эволюционировала из теневой советской экономики. Помнишь хлопковое дело?
Власов прочувствовал эту мысль и допил пиво.
– Да. Видело бы нас всё то партийное старичье, которое клеймили на съездах народных депутатов в рамках борьбы с привилегиями, – Власов рассмеялся. – Помню, как Ахромеева ругали за то, что он у себя на даче имел казённый холодильник Зил, а он ещё и оправдывался потом.
– Ты вот не поднимай эту тему, – Леонид допил пиво. – Я вот Родину нашу люблю и уважаю, но совок ёбаный презирал всегда. Начиная, что они чуть род мой не сгноили по тюрьмам и войнам. И дедушку моего посадили за торговлю валютой.
– Оказывается коммерция это у вас семейное, – Власов рассмеялся.
– Да. Вот Миша когда твой папа в “Вестнике гласности” работал, я с ним был согласен на сто процентов. Но сейчас … и ты ещё ударился в ностальгию по всей этой колбасе за два двадцать. Ленин сделал всем укол в голову или забил всем в голову ржавый гнилой гвоздь. Наш советский уклад он был как мода на маленькую ногу у женщин в Китае или в Японии. Я не помню. Когда они там доски девочкам вставляли в стопы, и ноги потом росли криво.
– А как же НЭП?
– НЭП? Ленин это был демон. Он бы сто пудов, в конце концов, когда страна пережила бы голод и разруху от последствий военного коммунизма, свернул бы весь НЭП к чертовой матери, а ресурсы экспроприировал. Сейчас принято у наших либеральных деятелей ругать Сталина, но он был всего лишь учеником Ленина. И всегда это подчеркивал.
– В своих трудах Ленин никогда не упоминал о коллективизации с колхозами, а писал о кооперации. У папы моего была теория, что если бы не Сталин, а Бухарин или Луначарский возглавил бы СССР после Ленина, то это была бы страна, которая бы в итоге по своей передовой сути и развитию обогнала бы страны капитализма.
– Очередные интеллигентские бредни.
– Может быть. Я тоже не фанат Союза, но не могу до конца возненавидеть прошлое. Всё равно остаются светлые пятна. Не знаю. Может быть из-за того что мы говна хлебнули как раз в девяностые.
– Мы просрали экономику, Миша. Когда капиталистические страны от обустройства реального сектора экономики перешли к освоению виртуальной экономики и построению глобальной системы распределения труда. Мы ещё топчемся в реальном секторе. Всё никак не можем решить вопрос собственности на средства производства, пока они на форексах там миллионы долларов сколачивают из ничего. Мы отстали как минимум лет на сто и ещё не факт что догоним их.
