Ни Мартына, ни Пашки я так и не дождалась – звонки на мобильники проходили, но трубку мои спутники брать отказывались. Девушку за стойкой бара сменила полноватая женщина с синими волосами, я купила горячий бутерброд с неизвестным мясом, и от меня еще на какое-то время отстали.
К тому времени как над лежащими на горизонте горами поднялось красное солнце, я поняла – никто не придет. Осталось решить, что делать дальше. Целитель и змея могли как выслеживать Влада, так и сидеть в подвале у его отца. В этом случае я ему не завидовала.
Выбор невелик: слоняться по Подгорному или исчезнуть, третьего, как говорится, не дано. Единственное место, куда можно пойти, лежало в паре часов ходьбы на запад.
Допив очередную, не помню, какую по счету, порцию чая, я встала, пригладила высохшие волосы и вышла. Из трактира. Из Подгорного. Из стёжки. Из восточных пределов.
Дождь кончился ночью, под скупым утренним солнцем земля просыхала медленно и неохотно. Не скрываемая больше завесой дождя Вепрева Пустошь выглядела неприветливо, особенно по сравнению с Подгорным. Черные, какие-то подгнившие дома, лужи, грязь и пустота. Тут праздных прохожих не бывает, а все свои на учете.
От напряженных взглядов горела кожа. Это и имела в виду явидь, когда просила не шататься в одиночку. Я словно отмотала время назад, вернулась в свой первый час на стёжке, первый день, первую неделю, в то время, когда каждая прожитая минута казалась достижением.
Тетка с замотанной красным платком башкой и колючими глазами огрызнулась, но все же указала мне на дом измененного. На дом, в котором он когда-то жил. Раз еда сама идет к столу, мешать ей у нас не принято.
На выгнутых досках крыльца влага собралась в лужицы, в которых плавали размокшие ветки, ошметки коры, рваными кусками валявшейся тут же. Улыбчивый староста был дома, и даже постарался не очень удивиться моему визиту без спутников.
Его дом был полон книжных полок и затертых фолиантов, пыли и запахов. Ароматов мокрой псины и шерсти. Дом Изменяющегося, того, кто превращается в животное. И как, интересно, у волка в семье родился человек?
Я присела на краешек накрытой ковром софы. Мужчина отдернул занавеску, и на меня упал тусклый утренний свет. Судя по всему, палач даже не ложился. Я посмотрела на его мятую рубашку и, вздохнув, заговорила.
– Варианта два, – выслушав меня, ответил Ксьян. – Либо твои спутники загуляли, либо съедены восточниками.
– Не очень обнадеживающе.
– И реагировать мы можем так же. Подать кляузу хозяину. Или ждать. Если закричим «волки», а дичь останется жива, ни мне, ни северу этого не забудут до конца времен. – Он посмотрел в тусклое окошко. – А как с вашим делом? – Темные глаза блеснули. – Нашли Тура?
– Боюсь, никто о Туре говорить не хочет. – Я передернула плечами. – Сразу переводят разговор на какой-то артефакт. – И тут же попросила: – Не покажете?
Староста опустил голову и выругался, длинно, красиво, с чувством и на незнакомом языке.
– Этого следовало ожидать, – сказал палач, на этот раз улыбка вышла горькой, но не менее искренней, он указал рукой на одну из полок: – Смотри.
Рассохшиеся доски, прикрытые серой занавеской, крепились к стене с помощью металлических уголков. Вся поверхность была заставлена всякой всячиной. В основном, коллекцией свечей разной степени оплавленности, в подсвечниках и без. Выросший в другом веке, Ксьян не до конца доверял электричеству и прогрессу. Огарки соседствовали с блюдцами с отбитыми краями, пустыми банками, баллонами, комками пыли, книгами с загнутыми краями и крупинками соли, сахара или манки, рассыпанной и не убранной вовремя.
Длинные пальцы мужчины обхватили лежащую там округлую железную штуковину. Он поднял предмет и повертел в воздухе.
Трио скрепленных между собой колец образовывали широкую трубку, которую при желании пролезет и рука, и нога, и шея, если отпилить голову. По центральному кольцу шло гребенчатое уплотнение с выступающим, когда-то наверняка острым шипом.
Даже не знаю, с чем сравнить этот артефакт, может, с частью блестящей гофрированной трубы, которую я видела в магазине сантехники? А может, с доспехом?
– Налокотник доспеха ушедших, – развеял сомнения староста. – Или не ушедших, больно уж невелика цена за его магию.
– Невелика? – переспросила я.
– Мир вокруг тебя останется прежним, изменишься ты сам. Ушедшие обычно берут дороже. Думаю, доспех воина, прикрывавшего уход святых из этого мира.
– От кого прикрывал?
– Сие неведомо.
– Значит, Тур нашел то, что искал, – прошептала я.
«…заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею» – вспомнились мне слова из желтого дневника.
Ксьян пожал плечами.
– А что с моей просьбой? – Он отвернулся к полке. – Нашли охотника? Можно идти на зов амулета?
– Можете. – Я посмотрела на широкую спину с напрягшимися мускулами. – Уверены, что вам это надо?
Мужчина осторожно положил часть пыльного доспеха обратно на полку.
Помнится, мой тайник с серебром был из той же серии, хочешь что-то спрятать – оставь на виду. Жаль, что против нечисти это редко срабатывает. Но без второй части артефакт – не более чем древняя железка и может валяться в пыли хоть до следующей эпохи, чтобы найти артефакт, надо знать, что искать. И кто-то, безусловно, знает.
Не успела эта мысль встревожить меня, как грязные доски пола приблизились к лицу, резко встав на дыбы. Тело стало мягким, будто из него вытащили кости. Падения я не почувствовала, зато услышала, как в кармане весело заиграл, задергался сотовый.
– Уверен, – сказал, склонившись ко мне, Ксьян, его улыбка осталась такой же располагающей.
Моя ошибка. Слишком привыкла считать себя кем-то более значимым, чем обычный человек.
В Юково знали, кто я. Мать легенды зимы и старая игрушка хозяина, в которую он играет, хоть и редко, но выкинуть никак не соберется. Они знали, что даже беззубая добыча может укусить до крови, они, пусть и не сразу, но признали мое право на существование.
Здесь не дом, а Пустошь. Человек на северной стёжке, один, без явиди и целителя. И без метки гостя. Я не представилась, не ударила себя в грудь, не рассказала, как приятно греть постель хозяина. Оставалось только внутренне рычать от бессилия, хотя лицо оставалось неподвижным.
– Спать, – скомандовал палач и дотронулся пальцем до моего лба.
Касания я не почувствовала. Прошлое вернулось, на меня снова смотрели, как на ужин. Время стремительно отматывалось назад, все дальше и дальше, туда, где все начиналось.
Двадцать седьмое сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Эта дата выжжена в памяти. И иногда, когда я устаю, когда готова опустить руки и сдаться, меня отбрасывает в прошлое, заставляя снова и снова переживать тот день.
Открывая дверь, я едва не выронила ключи, сетка больно ударила по ногам. Черт! Там же яйца, за которыми пришлось отстоять немалую очередь в гастрономе. Войдя в полутемную узкую прихожую, я щелкнула выключателем, опустила сумку на трельяж и присела рядом. Ноги гудели.
– Алиса!
Молния на сапогах, где бегунок был давно заменен канцелярской скрепкой, застряла посередине.
– Мама пришла. Кирилл, помоги мне с… – Я замерла, только сейчас обратив внимание, что в квартире царят тишина и темнота.
Первый легкий укол тревоги коснулся кожи. Полурасстегнутый сапог остался на ноге, я сделала шаг вперед и замерла в дверном проеме. В комнате никого не было. Алиса не делала уроки, Кирилл не дремал на диване, прикрыв лицо газетой. Я машинально посмотрела на часы – без пятнадцати семь.
Пуста была и кухня, и санузел, и даже лоджия, куда я заглянула скорее для проформы, не понимая, чего боюсь больше, того, что родные могут выскочить из-за зимней резины, или того, что они этого не сделают.
Какой сегодня день? По четвергам у Алисы кружок танцев, их могли задержать, а Кирилл мог пойти встречать дочь. Но тогда бы он оставил записку на кухонном столе. Я осмотрела столешницу, раковину плиту, и даже заглянула в холодильник. Ничего. И сегодня пятница. Семь вечера.
Пальцы похолодели, сердце начало колотиться. Откуда столько страха?
Я бросилась из квартиры, по пути задев и опрокинув сетку с продуктами, но даже не обернулась на звук падения.
До школы минут десять быстрым шагом, пять – если бегом. Я дернула запертые двери раз, другой, третий. Окна на фасаде были темны, иногда учителя или технички задерживались в учебном заведении допоздна, но видимо, не сегодня. Внеклассные занятия закончились. Вечер пятницы, начало восьмого.
