Хроники выживания

Каждый выбирает для себя Женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку – К.аждый выбирает для себя.

…Каждый выбирает для себя. Выбираю тоже – как умею. Ни к кому претензий не имею.

Каждый выбирает для себя Ю. Левитанский.

Люба(Все персонажи и обстоятельства реальны, имена изменены в целях конфиденциальности.) смотрела на себя в зеркало.

Смотрела не отрываясь, словно хотела запомнить каждую черточку своего лица, каждую морщинку и пятнышко.

Ей было непривычно столь пристально себя рассматривать, внешность не была для Любы чем-то важным. Кроме того, ей не хотела видеть, как сильно постарела и видоизменилась она в последнее время.

Но в тот день сразу в нескольких местах Любу назвали бабулей. И это было ново.

Тем более, что свои пятьдесят старушкой Люба себя не ощущала.

Люба посмотрела на свою лысину. Это была не просто плешь, а лысина на всю голову с одинокими седыми волосками, грустно подчеркивающими полное отсутствие шевелюры.

Она обнажала неровный рисунок кожи головы, напоминающий поверхность Луны с впадинами и возвышенностями.

Люба печально подумала, что если бы не химиотерапия, вряд ли бы у нее была возможность лицезреть свое «истинное лицо», в смысле настоящий череп «без покрытия».

Лысина сверкала и переливалась под лучами яркого искусственного света в ванной комнате и вместе с отсутствием бровей и ресниц создавала странный эффект ненастоящести. Как будто Любу загримировали для какого-то фильма ужасов, сняли сюжет, и скоро кто-то придет и вернет ей первоначальный человеческий облик.

Люба вздохнула.

– Никогда бы не подумала, что полное отсутствие волос так уродует женщину, – грустно сказала она сама себе.

Покрутила головой, посмотрела на себя сбоку и вынесла вердикт:

– Страшко.

Свой диагноз – рак с метастазами – Люба воспринимала уже с привычным спокойствием, но периодически ее мучили сомнения, все ли она делает правильно, ведь рак не оставлял места легкомысленному и бездумному отношению к жизни, тащил вперед.

Люба не знала, сколько еще проживет и каким будет качество этой жизни.

Ей очень хотелось растянуть оставшееся время, успеть завершить начатые до болезни дела, порадоваться и побыть рядом с близкими людьми.

Люба вспомнила, чего ей стоило быть сейчас живой и лысой.

В смысле, добиться лечения.

Перед глазами одна за другой вставали картины недавнего прошлого.

…

Когда на Любу два с половиной года назад свалился диагноз, ее будто придавило каменной плитой.

Просыпаться утром не хотелось.

Все казалось серым, мрачным и безнадежным.

Периодически подавленность и апатию прерывали вспышки раздражения и злости на врача районной поликлиники, которая регулярно обследовала Любу на аппарате УЗИ (Люба следила за своим здоровьем) и не диагностировала растущую опухоль.

Если бы Люба не обратилась к другому, более опытному диагносту, возможно, в том же году ее жизнь бы оборвалась.

Но она каким-то шестым чувством ощутила потребность в смене врача, прошла УЗИ у крутого доктора Нины Алексеевны, к которой обращалась несколько лет назад. И пережила настоящий шок.

Посмотрев на экран аппарата УЗИ, сухая, педантичная, строгая Нина Алексеевна, обычно разговаривающая короткими рублеными фразами, вдруг стала невероятно ласковой и нежным голосом озвучила, что, вероятно, это «оно».

От ее резко сменившейся интонации у Любы реально встали дыбом волосы. Причем, во всех местах.

Она поняла, что «приехала», наступил «конец фильма» и скоро ее понесут «вперед ногами».

Любу направили сдать кровь на онкомаркеры, куда она доплелась на негнущихся конечностях, все еще надеясь на то, что «пронесет», и это － «не оно».

К слову сказать, Люба невероятно боялась рака, наслушавшись в детстве рассказов мамы об умершей от онкологии бабушке. Поэтому всю жизнь избегала этой темы, даже не смогла в юности заставить себя проведать крестную мать, тоже уходящую из-за онкологии.

У нее была настоящая канцерофобия.

И тут такое.

Пока Люба ждала результаты анализов, она еще думала, что врачи ошиблись, ведь она чувствует себя нормально.

Но показатели онкомаркеров оказались в четыреста раз выше нормы.

У Любы возникло чувство, что все происходит не с ней, а с кем-то другим.

Возможно, так ей легче было справляться с правдой о состоянии здоровья.

В общем, у Любы выявили аж третью стадию рака с достаточно приличной по размерам опухолью и метастазом в брюшине.

Это потом Люба узнала, что на первой-второй стадии практически любая онкология излечима. И что можно увидеть и вовремя распознать рак на УЗИ всего лишь по нескольким простым визуальным признакам.

Люба не поленилась, изучила эти признаки и с недоумением вспоминала врача районной поликлиники, куда три года исправно ходила на обследования.

Ее мучил вопрос, почему она не владеет подобной информацией, не выучила эти признаки, не озадачилась повышением своего профессионального уровня?

Ведь в стране три миллиона онкобольных, из них один процент детей, остальные взрослые.

Актуально? Еще как.

Любу одолевали мысли, что тема онкологии важна не всем и не всегда. И, возможно, та медик либо считала себя суперпрофессионалом, не нуждающимся в постоянной учебе, либо не хотела озадачиваться подобной непростой темой и вникать, как выглядят на УЗИ злокачественные опухоли.

Находясь в сильном стрессе, начав эпопею с онкологами разных медучреждений и впервые в жизни готовясь к обширной полостной операции на брюшине, Люба иногда невольно думала, как могла сложиться ее жизнь, если бы она на несколько лет не доверила ее недопрофессионалу.

Она даже один раз пришла в поликлинику с целью поговорить с почти погубившим ее врачом. Той не оказалось на месте.

Люба пыталась дозвониться ей, чтобы сообщить о диагнозе и попросить подучиться хотя бы ради других пациентов.

Но ни увидеться, ни услышаться с врачом так и не удалось.

Как будто отвело.

И правда, куда еще Любе было устраивать разборки с врачами, ведь теперь почти все ее силы и средства уходили на обследования, осмотры, подготовку к операции.

Предстояло выбрать куда госпитализироваться для удаления опухоли и химиотерапии, если гистология покажет рак.

Люба выбрала онкологический диспансер, потому что там ей не назначили таксу за операцию.

В отличие от других мест.

Диспансер все еще частично существовал по совдеповским законам.

Обстановка там тоже была, скорее, совдеповская: строгая, без излишеств, напоминавшая Любе детскую поликлинику, куда мама водила ее до школы на лечебную гимнастику.

Врачи онкодиспансера были в основном выходцы из советских медицинских ВУЗов, с обычным отношением к работе и без звездной болезни.

Правда, иногда, возможно, в силу огромной занятости, усталости, кое-кто из них срывался.

Онколог поликлиники диспансера Ольга Николаевна, которая готовила документы Любы к госпитализации, была резка, несколько раз довела ее до слез, особенно когда грубо крикнула: «Идите к зеркалу, женщина, посмотрите на свой большой живот и не тяните с операцией!»

А когда Люба по наивности положила врачу на стол заключение из другого медучреждения, у той случился приступ гнева, после которого Люба боялась идти к Ольге Николаевне на прием и почти каждый раз, выходя из кабинета, плакала.

Хирургом назначили Виктора Васильевича, который юмором, энтузиазмом и человечностью заряжал окружающих и вообще был располагающим к себе мужчиной. А когда Люба увидела в ординаторской на его столе икону святого Луки Воино-Ясенецкого, она как-то уверилась, что все будет хорошо.

Самым страшным было уходить в наркоз.

Привыкшая контролировать, что с ней происходит, Люба невероятно боялась медикаментозной отключки, из которой могла и не выйти.

Как оказалось, ее страх не был беспочвенным, после наркоза она не сразу смогла дышать, и медики ее «заводили».

Итак, Любу прооперировали и назначили шесть курсов химиотерапии, так как рак, к сожалению подтвердился.

Несмотря на это, хирург постоянно шутил и обнадеживал ее.

Как-то Люба сидела в столовой, погруженная в свои невеселые мысли. После операции она восстанавливалась дольше других – рана плохо заживала.

Вдруг в столовую заглянул Виктор Васильевич.

Увидев печальную Любу, хирург воскликнул:

– Фомина, почему вы все время грустная? Вы что, в образе?

Люба прыснула со смеху.

Зато когда медсестра без анестезии выдирала у нее приросшую в брюшине дренажную трубку, Люба орала от боли, ведь ее никто не предупредил, что эта процедура в диспансере не обезболивается.

Приезжая позже на лечение, она каждый раз не знала, кто из онкологов будет курировать курс химии.

Однажды у нее случился разрыв шаблона, когда проводивший одну из химиотерапий онколог Николай Александрович не взял денег, которые Люба давала врачам после капельниц из благодарности. Он один отказался от вознаграждения, и Люба его зауважала.

Этот доктор впоследствии сыграл в ее судьбе знаменательную и драматичную роль.

В целом, несмотря на мелкие нюансы, Люба была очень благодарна сотрудникам онкодиспансера, которые действительно спасли и продлили Любе жизнь в тот период.

После операции и химий Любе назначили поддерживающее лечение и отправили ее домой.

К сожалению, из экономии она сама себе колола внутримышечно лекарства, заработала огромный абсцесс и снова попала на операционный стол.

Оперировали Любу студенты-медики под местным наркозом.

Который они сделали не очень грамотно, и Люба орала от боли и теряла сознание. Студенты пробуждали ее нашатырем и экспериментировали с обезболивающим.

В довершение того дня санитарка, прикатившая кресло-каталку в операционную, чтобы транспортировать Любу в палату, так грубо стащила ее с операционного стола, что Люба повторно взвыла от боли, чуть не теряя сознание.

Затем были бесконечные два месяца перевязок, в течение которых Люба узнала много нового о психологии земляков.

На прием к хирургу всегда была огромная очередь.

На перевязку пациенты могли заходить без очереди. Это в идеале.

В реальности каждый поход в поликлинику сопровождался большим напряжением и тревогой: какая сегодня у посетителей будет «температура»?

Позволят ли ей с ее инвалидностью зайти на перевязку? Или начнут орать, ругаться и даже угрожать?

Однажды молодой человек, ожидавший приема, сказал Любе, что начнет ее бить, если она попытается зайти в кабинет к хирургу без очереди.

На что Люба искренне ответила, что боится его. И что никогда не знаешь, кто перед тобой на самом деле.

В другой раз немолодая грузная женщина стала отталкивать Любу от двери кабинета хирурга, чтобы не дать ей туда зайти.

Так Люба усвоила правила игры в этой поликлинике и чаще всего по нескольку часов мирно сидела в очереди, чтобы попасть на перевязку.

Рекорд составил четыре часа ожидания.

Иногда Люба думала, что будь она знатной вязальщицей, вязала бы в очереди к врачам шарфы. По совокупности общая протяженность шарфов в готовом виде могла быть километровой, и их вполне бы хватило, чтобы одарить теплыми изделиями всю длинную очередь.

Тогда, может быть, пациенты подобрели бы и повеселели.

Парню, угрожавшему Любу бить, она связала бы разноцветный шарф в пастельных тонах. А грузной женщине, что толкала Любу, подарила бы розовый шарфик для смягчения нордического характера.

Фантазирование с юмором помогало Любе хоть как-то отвлекаться и сдерживать желание отвечать враждебно настроенным людям ударом на удар.

Затем было более-менее ровное плато, в течение которого онкомаркеры Любы пришли в норму, жизнь вроде бы начала устаканиваться, самочувствие стало выравниваться.

Но тут слегла мама. Будучи глубоко верующим человеком, мама Любы попыталась встать на колени во время молитвы, повредила сустав, очень быстро перестала ходить, слегла и уже не поднялась.

Несколько месяцев Люба разрывалась между двумя городами, совмещая свое лечение в городе, где проживала, и заботу о потерявшей возможность ходить маме.

Пока не забила болт, говоря по-молодежному, на свое здоровье и не поселилась в маминой квартире.

Что-что, а бросаться на помощь, забывая о себе и забивая на себя, Люба умела.

Срочно перелопатив тонну информации по уходу за лежачими больными, потеребив друзей и знакомых на предмет обмена опытом, обзвонив больницы, аптеки, фонды, Люба запаслась памперсами для взрослых, судном, клизмой, мазями, присыпками, детским кремом и всем тем, что в большом количестве сопутствует уходу за неходячими людьми и принялась ухаживать и заботиться.

Маму было жалко. Хотя иногда Люба не выдерживала и спрашивала ее, как же так можно было себя не поберечь, пытаясь встать на и без того нездоровые колени?

Мама кротко и беспомощно смотрела на дочь выцветшими от времени голубыми глазами и виновато улыбалась. Будучи невероятно добрым и жертвенным человеком, она продолжала пытаться заботиться о ней, предлагая поесть, прилечь и отдохнуть.

Раньше мамина чрезмерная забота Любу раздражала.

Теперь трогала и печалила, напоминая, что прежней мама никогда уже не будет, заботиться, как раньше, уже ни о ком не сможет.

Вначале мама пыталась подниматься, чтобы помочиться в купленный Любой горшок, но очень скоро не могла уже и этого делать. Она начала стремительно слабеть. И Люба убедилась в истинности высказывания: «Движение – это жизнь».

Оказавшись неподвижной, мама не только мгновенно заработала пролежни и боли во всем теле, она начала меняться психологически.

Из теплого, ласкового, доброго, веселого, внимательного и заботливого человека за несколько недель мама превратилась в апатичное, большую часть дня спящее существо.

Иногда она говорила странные вещи, вызывающие у окружающих недоумение.

Это неким образом изменило Любино отношение к матери.

Иногда ей казалось, что это вовсе не мама, а какой-то другой человек. И тогда Люба чувствовала как бы отгороженность и что-то сродни равнодушию. Гораздо позже она поняла, что, теряя дорогого близкого (морально, если наступает деменция, или физически, когда приходит смерть), наша психика защищается апатией и дистанцией от родного человека.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.