– Знаю, да! Первый раз в метро? И как? – возвращается к нормальному тону.
– Никак… – может я даже специально слукавила, ведь всегда считывала с нее этот нежный трепет ко всему невозмутимому. Однажды она меня здорово отругала на людях за то, что я посмела чересчур восторженно высказаться о свадебном платье, красовавшемся в витрине свадебного салона у нас в Шымкенте. Она была очень недовольна, выругалась и сказала: «Что такой восторг может вызывать лишь платье от Веры Вонг, сшитое на заказ по твоей фигуре!»
После в наших буднях будут главенствовать различные названия и бренды, клянусь я не всегда их легко запоминала, да и казалось мне это совершенно не нужным занятием. Какое мне дело до сумки «Биркин», когда мы по литературе проходили Евгения Онегина, и к следующему уроку нужно было составить его психологический портрет, да и ещё дожить до седьмого урока, а эта была физра – вот где плен, учитывая, что именно тогда пришли мои первые месячные, а отпроситься с урока по законной женской причине мне стыд мешал.
Не подумайте превратно и только не сочтите ее, то есть маму невеждой и поверхностной особой зацикленной лишь на мире красоты и фешн культуры. Вы точно ошибётесь, ведь едва мне стукнуло двенадцать она вручила мне в руки тяжёлый сборник Булгакова, и сказала, что ждёт меня за чаем часа через два, дабы обсудить первую главу Мастер и Маргариты.
Читали в нашем доме постоянно, мама не ставила четких литературных границ, мы любили классику и при этом совсем не брезговали бульварщиной. Мы находили интересные истории на разных страницах, но больше нам нравилось создавать свою, точнее не могу сказать нам, мама просто видела наше идеальное будущие. На прогулке она словно абстрагировалась от местных строений и общей обстановки. Видела все по-своему, улицы Шымкента она воспринимала за район Беверли-Хиллз или Нью-Йоркский Манхеттен. Повторяла, раз за разом: «То, что ты пока ещё не видишь – не означает, что не появится на твоем пути позже!»
О чем мечтала тогда я? Врать не буду, выпендриваться тоже, меня не привлекали аплодисменты для примы балерины, белый медицинский халат тоже не внушал трепета, ну и в обслуге я конечно никогда не хотела работать, да в прочем разве есть те кто хотят? К слову, не было четко обрисованной мечты, планов или стратегий. Я жила обычной жизнью школьницы, не первая отличница, но и не хуже других по успеваемости. Справедливости ради стоит отметить, что я никогда не прогуливала уроки, клянусь, даже когда мама разрешала и говорила: «Забей!», верите или нет, но я тащилась на восьмой урок, даже если это и был труд – с которого удирала половина класса.
Ко мне иногда приходили подруги, не всегда, но приходили – так как мама не любила все это дело, я сейчас про дружбу. Она всегда в нее не верила, и меня на том растила, что лучшая подруга – это та которая с радостью уведёт твоего мужа. Не знаю, почему она так решила, ведь у нее в конце концов никто мужа не крал, да и замужем она никогда не была.
Вы наверное спросите у меня про отца, знаю, знаю – все так устроены, знать про человека – ничего не знаем, интереса никакого не вызывает, но если живёт лишь только с мамой, то волей не волей созревает вопрос: «А кто же папа? Да, и где он?» – вот видите, даже два вопроса. Я здесь оставлю ухмылку и поставлю невидимый смайлик.
Мама, как и я впрочем – родилась в Шымкенте, а как исполнилось ей шестнадцать, она села на рейсовый автобус и уехала в Алматы, поступила на курсы при русском академическом театре, и уже будучи ученицей имела небольшое счастье выходить на сцену, пусть и пока в мелких ролях. Знаю, многие девочки хотят стать актрисами, это уж чересчур прозаично, все юное и прекрасное тянется к искусству, а позже как мотыльки обжигают крылья об суровое пламя творческой невостребованности. Не могу так сказать правда о маме, ведь судить о несостоявшейся карьере когда человеку всего семнадцать, глупо, а почему семнадцать? Да элементарно, мама забеременела мной в семнадцать, и вернулась обратно в Шымкент.
Так про отца я и не знаю, вернее знаю, что он актер в том же театре из которого мама выпорхнула с тяжёлым животом. Она не называла его имени, никогда и это очень глупо и мне как ее дочери даже обидно. Не уж то и впрямь ей казалось, что я, узнав кто он, помчусь к отцу выстраивать семейные линии? Здесь она просчиталась, у меня достаточно гордости и самолюбия, да и если честно я никогда не чувствовала себя ущемлённой из-за того, что меня растит мать одиночка. Говорю же, нам всегда было весело и вдвоем. Правда, мне было порой любопытно, да и она сама частенько пробалтывалась, что он до сих пор работает в этом театре, ну и заглянула я на их сайт, а там как на руку есть фото всех актеров труппы. В надежде распознать по фото сходство со мной, я изучила каждый портрет, хотя сразу знала, что таким образом ничего и не выясню, а знаете почему? – да элементарно, я копия своей мамы, взяла на все сто процентов ее ДНК и все черты лица, те же глаза, волосы и губы. Так что, хрен поймешь кто из тех тринадцати мудаков и есть мой папа.
Она забронировала номер в гостинице, как и упоминалось выше в районе Джумейра, небольшой отельчик двух звёзд, но при этом очень даже современный и стильный, что и немудрено – это ведь Дубай, урбанистический оазис, где две звезды выглядят как все в пять в нашем Шымкенте.
Я не стала спрашивать, откуда у нее деньги на билеты и на отель, боялась напороться на острый угол ее нрава, ведь и так знала, что дела у нас на тот момент были не на вершине. К тому же она взяла большой кредит, чтобы оплатить полную реконструкцию моих зубов, те которыми меня наградила природа были ни к черту и портили весь мой портрет, поэтому без винир было не обойтись.
Мне хотелось спросить, что будет дальше и какой следующий шаг в нашем маршруте, но тут же словила себя на мысли, что и сама особо знать не хочу. Меня и так штормило после полета, а это на минуточку тоже ещё один мой первый опыт, поэтому я выбрала самый правильный для себя вариант – уйти в молчание, и избавить маму от лишних вопросов, дабы видела как и ее колотит тоже, пусть и телодвижения ее не выдавали, но тем не менее я знала, что ей не легко.
Наши дни.
– А вам на тот момент ваши действия с мамой казались нормальными? – слова еле слетают из надутых филлерами уст, под тяжестью инъекций и без того не умный рот еле открывается. – Скажем, вы воспринимали все происходящее как должное, ибо это ваша мать, а раз так значит всё идёт верно?
– Возможно. – мать не очень верное слово, оно уж больно бьет по ушам, даже когда в тексте читаешь, то волей не волей спотыкаешься на эти чёрствые буквы и задумчиво оглядываешься, а может и вправду все самое нежное таиться в том, что кажется на первый взгляд жёстким и неприветливым. – А могло быть иначе? – я отпиваю из того самого выпендрёжного бокала родниковой водицы, что бьёт истоком по трубам спального района, и специально отводя взгляд пялюсь в серые плинтуса.
– Значит это было принуждением? – театрально наклоняется в позе, дабы словить мой прячущийся взгляд.
– Ничего это не значит! – не робко, а тоже рубя томагавком ее якобы выигрышную позицию в суждении нашего устоя. Может ли быть разве хоть какая-то победа в суждениях – здесь нет борца, и нет нокаутированного, ибо нет правды, а значит и правил тоже нет. В суждении увы, участвует лишь одна сторона, и участь ее всегда будет печальна.
– Вы можете… – слабые бронхи выпускают несдержанный кашель, который словно незваный гость тарабанит входную дверь в надежде войти. – Вы можете объяснить свои ощущения на тот момент, и неважно считали вы их правильными или нет, просто что вы тогда испытывали?
– Доверие. – её бровь поднялась якобы в знак вопроса. – Да, доверие!
– Как и положено ребенку, вы полностью считывали все устои через свою мать, изначально. Так как она была с первых дней вашим проводником, и соответственно ее действия какими бы они не были – считались и воспринимались вами как норма. Норма жизни, морали, утверждения себя в социуме.
Делает паузу.
– Это вопрос? – я испытываю ее, как и тех остальных, а она у меня третья, хотя правильнее сказать – третий. Ведь психолог, слово мужского рода и очень даже хорошо, согласитесь, что такие несуществующие слова как – психологиня или ещё хлеще психологша звучат крайне омерзительно. Так что вы теперь в курсе, что она третий психолог. Каждый из них должен был выполнить блестящую работу, полностью настроить меня против моей мамы и дать возможность слить весь мой порыв в слезливые и обвинительные речи, дабы после на каком-нибудь по возможности повторном слушании втюхать это досье в папку прокурора и опять отправить маму отсиживаться в сером угрюмом месте, под названием тюрьма.
– Это утверждение! – пытается просверлить меня взглядом, который прячется под густыми рядами наращенных ресниц. Эта нелюбовь и даже презрительная надменность к переделанным дамам полностью досталась мне от мамы. С молоком она прививала мне гордость за наш генофонд не нуждающийся в сверх переменах и реконструкции, мы из тех которым достаточно здоровых, ухоженных волос, немного блеска для губ и туши. Те две счастливицы, не обременённые на многочисленные записи к мастерам перманентного макияжа и наращиванию волос. Не то чтобы мы не любили баловать себя и тратиться на бьюти индустрию, вовсе нет. Ведь мы любили ходить на массаж, обёртывание, и прочие релаксирующие процедуры, нам нравилось очищать тело и дух. Но что касаемо откровенно броских переделок внешности, то для нас это был мир карикатуры и безвкусия. «Изумруд, но из битой бутылки, поверь мне Лера – настоящий драгоценный камень, всегда отличишь от осколка» – мама так же повторяла: «Нам не нужны безумные траты на внешность, ведь за нас щедро заплатили в небесной канцелярии!».
Она знала, о чем говорила, ведь работала администратором в косметологической клинике и мимо нее каждый день проплывали яхты с напрочь перекроенными палубами.
– Хорошо, а если была бы возможность вернуться назад, в тот самый момент, вы бы изменили ход событий? То есть, противились бы плану действия своей матери? – идёт в обход, с другого входа – с ней такое не раз, ведь понимаю, что ее профессия напрямую связана с игрой в лабиринт, в которой жалкий муравейчик должен окончательно потерять рассудок и забиться в углу.
– Мне тогда было нечему противиться!
– Уверены? Валерия… поймите, я здесь не для того, чтобы настроить вас против вашей матери…
– А для того чтобы ее понять? – язвительно перебиваю ее.
– Прежде всего понять вас! – пытается вернуть дружелюбный тон при помощи лже-улыбки.
– Нет, лишь для того чтобы написать заключение для директора интерната для трудных подростков. – я словно специально тереблю в ушах серьги от Тиффани и поправляю на запястье свой дорогущий гвоздь от Картье. Кто, кто, а эта надутая психологиня сразу смекнула, что украшения у меня настоящие. Моим интернатовским соседкам невдомёк, сколько денег навешано на моих ушах, шеи и запястьях. Бог миловал, когда лишил их доступа к познаниям другой жизни, дабы меня в лучшем случае обчистили или просто забили бы до смерти из-за бабской злости. Хотя справедливости ради стоит отметить, что меня и так не особо жалуют в казённых стенах, но все-таки бриллианты добавили бы дополнительных проблем. Ювелирку же свою, мне удалось даже спрятать во время изъятия нашей квартиры и маминого ареста. Все украшения я сложила в наволочку, а затем положила в тройной полиэтиленовый пакет во избежание промокания. Зная заранее в какой интернат меня отправят и рассчитав полный маршрут до нашего дома, я смекнула, что спрячу пакет в большом арыке, находившимся в середине маршрута, в который лет десять как не спускали воду, а если же это всё-таки и случалось, то как правило летом, но к моему счастью в те дни стояла поздняя осень. В последний день изъятия мне разрешили прийти в нашу квартиру, которая собственно была уже и не наша, чтобы я могла забрать необходимые вещи. Запихав в чемодан свои нажитые пожитки, а для полной иронии считаю важным отметить, что чемодан то тот был марки Луи Виттон, я отпросилась у инспекторши под вымышленным предлогом, выйти на пять минут, чтобы попрощаться с подружкой. Как вы сами понимаете, никакой подружки и не было, у девочки летавшей первым классом Эмират Эйрлайнс не может быть подружек в спальном районе Шымкента.
В распахнутой куртке я пробежала пару кварталов со скоростью лошади, которая отрабатывает свои круги на ипподромных скачках. В надежде, что меня никто не заметит, я юркнула в арычную трубу и вложила пакет в ямку бетонной конструкции которая так на руку образовалась для меня после многолетней влаги. Для лучшей сохранности я заложила дыру кирпичами – бездельно валявшимися в том арыке. Таким образом мне и удалось сохранить останки арабской роскоши под вяло истратившими свои жизни материями. Кто знает может тот постсоветский арык хранил самый дорогой секрет за всю его историю существования, как каждый сосуд хранит давно ушедшее на дно истории.
Я вступила в свою новую жизнь с брендовым чемоданом донельзя забитого шмотками люксового качества. Перешагнув в то измерение, где изначально неведомы семейные ценности и вкус качества – где каждый подросток солирующий инструмент; играющий свой вальс под аккомпанемент казённых простыней и ложек.
Четыре года назад.
В первый вечер мы с мамой попали в торгово-развлекательный Ноев ковчег, который умудряется в своих стенах вместить чуть ли не всех представителей стран мира. Маленькие человечки передвигающиеся по мраморным полам – словно ожившие макеты на географической карте мира, шуршат пакетами с известными логотипами и не оставляют без инспекции не один магазин. Словом это и был мой первый поход в Дубай Молл – Мекку всех фешн адептов и прочих мировых щеголей.
Я как маленький утёнок передвигаясь мелкими неуклюжими шажками следовала за мамой, боясь потеряться среди высоко породных орлиц, которые так уверенно взмахивали крыльями – совершая полеты по этажам, где располагались все сливки мировых производителей.
Другие райские птицы выпархивали из бутиков – богато украшенных витрин. С картонными пакетами донельзя забитыми приманками в виде; роскошного нижнего белья, парфюма с высоко балльным уровнем афродизиака и прочими сигнализирующими товарами, которые послужат наживкой для той самой волшебной удочки, на которой висит крючок для несчастно попавшегося толстосума.
– Это и есть жизнь, самая настоящая со всеми благами эволюции. Смотри и запоминай Лера, это будет твой мир. Мир, где ты решаешь сколько и когда. – меня пугал тон мамы, она говорила полушепотом и зловеще, словно читала заклинание. – Достаток даёт выбор детка, а за ним – комфорт, а если уж жить, то на полном комфорте.
Признаюсь, что несмотря на мамину неиссякаемую уверенность и невозмутимый вид пред чем-то новым и роскошным, даже если учитывать ее умение легко адаптироваться и не выглядеть полной деревенщиной в бурлящей сверхсовременной мультиварке, даже при всем при этом – я видела ее смущение и лёгкое расстройство. Возможно для других, это конечно не было заметно, но не для меня. Хотя справедливости ради стоит отметить, что возможно каждый приезжий олух надевает на себя напускную маску безразличия и лёгкого снобизма, дабы избежать укоризненной насмешки в свой адрес. У нас не было больших денег, да и шоппинг не значился у нас как план А, но несмотря на это, мама сочла очень нужным побаловать нас, пусть хоть и не большим кусочком рафинада в виде туалетной воды купленной в до боли девчачьем – розовом магазине Виктории Сикрет.
– Смотри, новенькая! – усмехнулась мама, когда мы встали на перекрестке брендовых бутиков. – Я уже вторую такую замечаю.
– Ты о чем? – искренне непонимающе.
– Видишь? – мамин очерченный подбородок приподнялся в указательном жесте в сторону высокой девушки с распущенными волосами. – Платье с АлиЭкспресс, кеды видно купленные на рынке в родном Новоебуново.
– И…? – я с любопытством стала рассматривать девушку ускользающую в бутик Ermenegildo Zegna.
– Нищая охотница на шейха, решившая выйти на сделку без менеджера и скаута. Одинокая волчица. – усмехнулась мама. – Но, как правило такие охоты бывают не очень трофейными, без менеджера большую сумму она не уторгует. Если конечно прекрасный принц в нее не влюбится, но и это вряд ли, сама посуди какая в гареме любовь, когда каждый вечер он срывает свежие цветы, которые наутро становятся сухоцветами – золушки превратившиеся обратно в шлюх. – снова улыбнулась. Что-что, а зубы мне ее к сожалению не достались. У мамы два идеальных ряда жемчуга во рту, а у меня до вмешательства стоматолога был обкосившийся деревенский забор. Надо было все-таки еще раз рассмотреть фото актеров театральной трупы, теперь я знаю наверняка, что мой папаша кривозубый.
– А почему ты о ней так? – любопытствую.
– Лера не будь дурой, ну! Сама посмотри! Ноги от ушей, девяносто-шестьдесят-девяносто. Платье долго выбирала, специально то, что все очень выгодно подчеркивает, и самое главное, как правильно рассчитала, заходит в мужской магазин.
– Может она парню хочет подарок купить? – предполагаю я.
– Не смеши, себе она значит шмотки не может купить в хорошем магазине, а парню станет раскошеливаться! Не глупи Лера и замечай все.
– Что замечать?
– Да даже ее, вы можете пересечься еще где-нибудь, она может стать твоей конкуренткой в борьбе за приз, поэтому ты должна знать о ней все – недостатки, слабости, плюсы и минусы. Хотя нет, про нее забудь, она не угроза, ты ведь лет на десять моложе. Она уж точно припозднилась. – говоря это, мама словно ставит крест на будущем этой девушки, которая к слову сказать вышла из бутика через несколько секунд. Видимо мама была права, красотке было достаточно этого времени чтобы оценить обстановку в магазине, пробежать взглядом по каждому рейлу и в конец убедившись, что жертвы нет в помещении, отправиться в другой мужской бутик.
