«Тарелки, вилки, ложки к себе в портфель не ложь ты!»
«Если ты украл посуду, презирать тебя я буду».
Над плакатами смеялись и придумывали свои. Студентам, как известно, палец в рот не клади.
«Украл вилку, сэкономил на бутылку».
«Больше не буду воровать посуду».
«Посуда принадлежит всем и каждому».
Стаканы и тарелки бились не только в столовой, но и в общежитии, особенно после стипендии и праздников. Поэтому наиболее дальновидные держали под рукой запас. Ложки и вилки элементарно терялись. Кто-то брал. Поэтому тоже требовали пополнения.
Если Адольф Иванович за что-то брался, то уже не отступал. Это только фамилия с именем ему достались немецкие. Но характер был русский. А русские не отступают. Столовские работники несколько дней трудились сверхурочно. Это было что-то вроде коммунистических вечерников. Маркировали масляной краской посуду. Кривая краж резко поползла вниз, дошла почти до нуля, остановилась, задумалась и стала ползти вверх. Не очень быстрыми темпами, но вверх. Нововведение не помогло. Студенты соскабливали краску. Конечно, лишние хлопоты, но на что не пойдешь, когда в стипендию не заложена статья на покупку посуды. А кушают студенты не только в столовой, но и в общежитии. А некоторые в основном в общежитии.
На ложках и вилках стали выцарапывать букву С. Столовские работники матерились, потому что сверхурочных им не выплачивали. Но не выполнить приказа Адольфа Ивановича они не могли. Ни у кого даже в мыслях такого не было. Хотя Адольф Иванович был мягок в общении.
Как быть с тарелками и стаканами? Адольф Иванович долго ломал голову, но ничего придумать не мог. Для него это было невыносимо. Из любой ситуации он находил выход.
Как-то он обедал в столовой. Тарелка оказалась с щербинкой. Как будто кто-то грыз край. Он пообедал, собрал коллектив и поделился идеей. Его выслушали молча.
– Приступили! – скомандовал Адольф Иванович.
Поднялся ропот. Столовские возмущались. Хотя не очень громко. Поднялась заведующая.
– Уважаемый Адольф Иванович! Не знаю, как к вам попала такая тарелка. Но посуду с дефектами: выбоинами, трещинами, царапинами мы должны списывать. Видно, кто-то недоглядел. Посудомойка или из тех, кто стоял на раздаче. С этим у нас строго. Инструкция требует того. Иначе нас накажут.
Адольф Иванович знал много. Но не всё. Какие-то мелочи он мог и не знать. И удивился. Слова заведующей были для него как гром среди ясного неба. Он был уверен, что нашел изящное решение. Согнулся, стал совсем маленьким и молча ушел. Заведующей даже стало немножко жалко его. Всё же она была женщина. Он такой одинокий.
Утром, едва рассвело, ректор зашел в свой кабинет, снял плащ и повесил его в шкафу.
Тихий стук. По характеру стука он уже знал, что это Адольф Иванович. Улыбнулся.
– Доброе утро!
– Доброе! Доброе!
– Вот.
Адольф Иванович на цыпочках почему-то подошел к столу ректора и положил на стол лист бумаги. Ректор удивленно вскинул брови.
– Что это значит, уважаемый, Адольф Иванович? Я в полном недоумении. Что такое?
– Я ясно написал. Прошу меня уволить по собственному желанию. Что же тут непонятного?
– Что же случилось?
– Я не справляюсь со своими должностными обязанностями, а поэтому не имею права занимать эту должность.
– Не справляетесь? Ну, знаете, если вы не справляетесь, то тогда я не ректор. Не понятно почему я занимаю этот кабинет. Я понимаю, что вас в любом месте с руками-ногами оторвут. Кто-то сделал вам предложение? Но Адольф Иванович! Для университета ваш уход – это гибель. Хотите стану на колени? Пожалуйста, не уходите! А собственно, что случилось? Я же знаю, что деньги вас не интересуют, вы бессребреник.
Адольф Иванович поведал историю с посудой.
– Господи! Нашли из-за чего!
Ректор улыбнулся и погладил Адольфа Ивановича по рукаву, как мама, когда утешает ребенка.
– Я тоже был когда-то студентом. И тоже жил в общежитии. И тоже промышлял этим делом. Да-да! Адольф Иванович! Грешен! И вот признаюсь вам в этом деле. Можете казнить меня или миловать. Разумеется, это между нами.
– Я вам не верю, – сказал Адольф Иванович. – Вы на себя клевещите, чтобы меня уговорить.
– Но это так. И знаете, я даже сейчас не испытываю стыда. Дело это житейское, обыденное. Не нужно быть настолько строгим. На какие-то вещи надо смотреть сквозь пальцы.
– Житейское? Это воровство. А я не могу пресечь его. Не выгонять же этих студентов из университета? И опять же что-то нужно делать. С воровством нельзя мириться.
– Выгонять? Что вы? Тогда нам некого будет учить.
– Во! А я не знаю, как бороться с этим явлением. Поэтому я не могу занимать эту должность.
– Хм! Давайте сделаем так! Увеличим процент боя посуды.
– А ложки, вилки как? Они под бой никак не попадают. С ними ничего не может поделаться.
– Это всё туда же. Вы поинтересуйтесь у заведующей столовой, сколько ей приходится докупать посуды в месяц. Вот на эту сумму и сделаем бой. И всё в порядке. Проект приказа подготовьте! Всего-то делов!
– Не будет ли это нарушением финансовой дисциплины? А как финансовые органы догадаются?
– Что вы, милейший? Комар носу не подточит. Ложки, вилки, стаканы – это же всё мелочовка. Ну, где-то чуть-чуть убудет. Никто и не заметит. Этому всему цена – пятак в базарный день.
Адольф Иванович стал кусать губы.
– Я не могу поступиться принципами. Сначала мелочовка, потом покрупнее. Вот и преступление.
Примерно такой разговор произошел в кабинете ректора. За точность слов я не ручаюсь. Секретарша могла что-то перепутать, недослышать, добавить свое, досочинить. Сам не присутствовал, не слышал. Но разговор примерно был такой. Довольно долгий. А у ректора каждая минута на вес золота. Но Адольфа Ивановича он не мог отпустить.
Адольф Иванович остался на своем месте, маленький, скромный, замкнутый, о котором много говорили, но ничего конкретного о нем не знали.
10
КАК СОБИРАТЬ ДИАЛЕКТИЗМЫ
Держали вы когда-нибудь в руках «Словарь диалектов Сибири»? большие увесистые тома. Капитальный труд сибирских филологов, над которым они трудились не одно десятилетие. Сохранили великое богатство, которое без их титанического труда было бы потеряно навечно. Увы! Сейчас многих этих слов не услышишь.
То, о чем рассказ пойдет дальше, также имеет отношение к этому словарю. Но особое. Нисколько не дискредитирует его. Почему? Об этом в конце повествования. Но поверьте, что это именно так, чтобы ни у кого не закралось никаких сомнений. Ни малейших!
С утра африканское пекло. Не хотелось даже выбираться наружу. А тем более двигаться, куду-то идти, что-то делать. Но двигаться надо было. Сначала идти в столовую. Она хоть и недалеко – все социально значимые объекты в деревне обычно в центре – но всё-таки. Потом сидеть в душной столовой, где на тебя накатывают жаркие полны из кухни, и стучать ложкой, а потом вилкой по тарелкам. Не то, чтобы совсем не хочется, но на такой жаре!
Опять идти в интернат на Зинину пятиминутку. Зина – староста группы, заместитель нашего шефа.
