Камергерского золотая река
Дмитровки серебряные облака.
Каждый день меняют они цвета,
А в ночи гирлянды плетут ветра,
И горят всю ночь, и молчат о том,
Что творится под их огнём.
И несёт меня твой водоворот,
И ко дну иду, и одно спасёт:
Что звучит в наушниках, что ведет -
Мулен Руж, фильм такой. Да знаешь!
И пою чуть слышно, сошла ли с ума?
Только б не услышали те ветра,
Что гирлянды рвут, что свистят в домах,
Где никто уже не проживает.
Серебро и золото надо мной.
И болит под сердцем очередной
Мой билет в театр, как в мир иной.
Мой приказ – не сдавать позиций.
И блокнот распух, как больной сустав,
От стихов и песен, моих забав.
И судьба моя: дописать сто глав.
Для того и сослали в столицу.
Серебро и золото. Перекрестье.
Две заветных улицы. Всё на месте.
Точка сборки лукавого Кастанеды.
Допишу. И может быть, не уеду.
Ария Иосифа в Доме Музыки[1 - Ария Иосифа из мюзикла Энрдю Ллойда Уеббера «Иосиф и его разноцветный плащ снов»]
Игорю Балалаеву
Шарят лазерные пушки по безмолвному органу,
И недобрый свет диодов бьёт листочки партитур.
И в стеклянной той гробнице, новомодной и туманной,
Чьи-то тихие вопросы перекрикивает сюр.
И валторны притулились на коленях виновато,
И кларнеты прикусили молодые язычки.
Но выходит дирижер, и наступает час расплаты -
За диоды, за стекло, за сюрреальность у реки.
И откроется на сцене книга Ветхого Завета,
И серебряные прядки чуть заметны на висках.
Голос юного Иосифа рождается из света,
У певца такая сила, что не выдохнуть никак.
Он поёт, а духовые окружили, как солдаты,
Но опущены щиты. И на коленях перед ним.
И певец прикрыл глаза, обетованием объятый,
И уже не только голос, всё на свете – он один.
Там Иосиф говорит, что не страшат его преграды,
И, не ведающий страха, только Господом ведом.
Голос гаснет, и валторны, и кларнеты плачут рядом,
И орган расправил крылья над сияющим певцом.
Гаснут пушки световые, у диодов нет ответа.
Духовые инструменты выдыхают тишину.
