Морган уже слышал негромкое журчание реки внизу и старался не отставать от Танахайи, когда та уверенно шагала вниз по склону.
– Ведьмино дерево давало нам инструменты и строительные материалы, – продолжала она, – мы становились лучше, чем были раньше. Его плоды даровали жизнь – а не просто существование, и постепенно мы стали жить дольше. Листья и цветы дарили сны, помогавшие понять, кем мы были и куда движемся. Но сны, какими бы мрачными они ни бывали, не предупредили нас о том, что произойдет, какую суровую судьбу мы на себя навлечем.
– Что ты хочешь сказать? Что случилось?
– Я объясню столько, сколько возможно, Морган. Но это еще не часть истории. А теперь слушай. – Она остановилась, и Морган также замер, решив, что она услышала, как кто-то за ними идет, но Танахайа продолжала: – Мы, кейда’я, создали собственное ведьмино дерево, подчинявшее живой мир нашей воле. Мы думали, что так и должно быть, и будет длиться вечно. Но Сад начал противиться нашей власти – хотя мы тогда этого не поняли. – Несколько мгновений она не могла найти слов. На солнце ее золотая кожа казалась гладкой и блестящей, точно металл. – Сначала это было загадкой и страхом. Из Моря Мечты стали появляться жуткие существа, которые наводили на наших людей ужас. Морские звери разбивали корабли. Странные тени рыскали там, где прежде обитал лишь лунный и звездный свет. Драконы – тогда их увидели впервые – выбрались из глубин, уничтожая всех, кто пытался встать у них на пути. – Она снова пошла вперед, спускаясь вниз по склону, в сторону журчащей воды.
– Каждый из Великих Лет моего народа длится столько, сколько жизнь смертного, и многие Великие Годы прошли в новом Саду, где был нарушен порядок, – месте, в котором прежде все дышало радостью, а теперь поселился мрак. Мы сражались с огромными драконами и другими ужасными существами, выходившими из Моря Мечты – моря, которое стало нашим врагом, хотя мы этого еще не понимали, или, по меньшей мере, соперником в борьбе за суверенность Сада. Некоторые из нас – например, великий воин Хамако Червеубийца – загнали змеев на вершины самых высоких гор, и на некоторое время возникло впечатление, что их вовсе не существует, но передышка оказалась недолгой.
Са’онсера, подруга Хамако, наделенная ясновидением и склонностью к созерцательности – тогда как ее муж был отважным и не знал сомнений, – отправилась в Храм Собирателей и постилась много дней. Наконец ей приснился сон, где Сад был огромным существом, а Море Мечты величайшей частью, его окружавшей, с существами, мирно плавающими в глубоких и неизведанных водах. Из этого сна родилась Тропа Са’онсерей, по которой мы, зида’я, все еще стараемся следовать, однако ее сон приняли не все, для кого Тзо был домом.
Именно с этого момента и началось легендарное Прощание норнов и ситхи – не в тех землях, что известны тебе, Морган, но еще в нашем старом доме, который сейчас никто, кроме древней Утук’ку, и не помнит. Последователи Хамако Червеубийцы продолжали верить, что, только уничтожив все угрозы, мы сможем выжить. Они не понимали тех, кто обладал разумом Са’онсеры, утверждавшей, что нам следует найти способ жить в гармонии с окружающим миром.
Ее сторонники ждали нового рассвета понимания, так они себя видели. Последователи Хамако считали, что мрак океана и ужасы, из него выходившие, уничтожат свет кейда’я, и лишенный их силы народ обречен на полнейшее уничтожение. Так, впервые, они начали называть себя Дети Рассвета и Дети Облаков, и между ними пролегла граница веры. Последователи двух разных путей продолжали жить вместе, выходили замуж друг за друга и работали бок о бок, даже в старейших семьях, но возникшая трещина стала постепенно расширяться.
Танахайа и Морган добрались до подножия горы и смогли разглядеть реку, шепчущую и поющую, окруженную коричневым и серым тростником, который рос по берегам. Они немного отдохнули у воды, по крайней мере Морган – Танахайа продолжала стоять, она все еще не знала покоя, и ее слова продолжали литься бесконечным потоком.
– Однако Сад не переставал нас удивлять, – продолжала Танахайа, точно поток, однажды начавший свой путь, уже не мог остановиться, пока он не доберется до самого конца. – После многолетней войны с драконами и другими жуткими существами, в результате которой погибло много наших людей – и огромное количество драконов и чудовищ, хотя о них никто и не думал скорбеть, – в Саду появились тинукеда’я. Никто не знал, откуда они пришли, хотя существовало мнение, что из самого Моря Мечты, и их стали называть Детьми Океана. Сначала они не были похожи на нас, но со временем оборотни стали все меньше и меньше отличаться от кейда’я, и вскоре мы уже с трудом отличали одних от других. Однако, несмотря на внешнее сходство с нами, тинукеда’я мыслили не так, как мы. Часть из них основали поселения рядом с нами, чтобы показать возможности, до которых мы не додумались сами.
Но другие, принимавшие странные формы, жили далеко от кейда’я – и некоторые из них не слишком отличались от животных. Вскоре не слишком похожих на людей оборотней начали превращать в рабов, чтобы они делали работу, которую кейда’я не хотели или не могли выполнять сами. Хуже того, мы стали разводить их, как смертные собак и лошадей, в соответствии с нашими нуждами, потому что оборотни могли принимать разные формы даже при переходе от одного поколения к другому. Со временем мы научились делать так, чтобы они размножались в нужном нам направлении. Носильщики, ниски и даже волосатые существа, которых смертные называют гигантами, – все они сначала появились в потерянном Вениха До’сэ, где мы создали их собственными руками, для себя.
– Я знаю, кто такие ниски, – сказал Морган, который обрадовался, что ему хоть что-то знакомо в истории Танахайи. – Ну и гигантов, конечно. У норнов, напавших на нас возле Риммерсгарда, был гигант. Солдаты и даже мой дедушка сказали, что он самый большой из всех живых существ, что они видели.
– Значит, он был старым, – сказала Танахайа. – Они не перестают расти, так мне говорили. Некоторые из самых старых гигантов даже умеют говорить.
– В самом деле?
– Да. Потому что ниски, гиганты или даже носильщики, к которым относятся как к тягловым животным, – Дети Океана. И, несмотря на свой внешний вид, они не животные.
– Значит, и чикри такие же? – спросил Морган. – Тинуки… они тоже оборотни?
На мгновение на лице Танахайи появилось недоумение.
– «Чикри» – маленький народец, живущий на деревьях, с которым ты путешествовал? Да, я почти уверена, что они также тинукеда’я, хотя мне не доводилось видеть таких, как они, раньше.
Они пошли вдоль берега ручья, следуя за его течением между золотыми горами, под аккомпанемент стрекота насекомых и птичьего щебета. Некоторое время Танахайа молчала, что стало облегчением для Моргана, ошеломленного огромным количеством имен и сложной истории, но тут ему в голову пришла новая мысль.
– Ты говорила, что ваш народ покинул Сад, – сказал он. – Но почему? Если Сад был таким прекрасным местом, почему вы пришли сюда?
– Потому что в своем высокомерии Хамака совершил ужасную ошибку. – Танахайа склонила голову набок и прислушалась. – Мы уже совсем недалеко от реки – быть может, сегодня у тебя на ужин будет рыба, Морган.
Но даже такая упоительная перспектива не могла сейчас его отвлечь.
– Какую ошибку? – спросил он.
– В своей решимости уничтожить драконов и других существ, рожденных Морем Мечты, последователи Хамако – в том числе и его потомок Утук’ку – начали искать новые способы уничтожения врагов. И это привело их к открытию Небытия.
– Небытия? – В первый раз Морган поставил под сомнение безупречное владение Танахайей вестерлингом. – Ты уверена, что говоришь правильно? Это же бессмыслица.
Танахайа посмотрела Моргану в глаза, и он вдруг увидел у нее на лице печаль, напомнившую ему о ее возрасте.
– Я бы хотела, чтобы так было, – сказала Танахайа. – На нашем языке – А’до-Шао. На твоем – «Небытие» подходит больше всего. Других понятий у вас попросту нет. Есть некоторые вещи, смертный принц, – продолжала она, – которых быть не должно. Обычные слова не могут их описать ни в твоем языке, ни в моем. Как что-то может быть огромным и маленьким одновременно? Живым и мертвым? Как нечто может существовать и не существовать? Но Хамако открыл этот секрет, тайну Небытия. Оно не просто уничтожало то, к чему прикасалось, но делало так, будто его вообще не существовало прежде.
Пока Морган пытался понять, как такое может быть, они продолжали шагать по крутому, заросшему травой склону, между искореженными дубами с ветвями более изломанными, чем конечности калек, просящих милостыню перед собором Святого Сутрина. Теперь и Морган слышал шум реки внизу – грохот на фоне звонкой музыки близкого ручья, глухой рев толпы, кричащей одновременно на значительном расстоянии.
– Я не понимаю, – наконец признался он. – Это нечто, похожее на чуму? Что-то вроде Красной смерти?
Танахайа покачала головой.
– Сейчас мы совсем мало знаем про Небытие, но оно не похоже даже на самый худший мор. Мать Амерасу, Сендиту, последняя зида’я, помнившая Вениха До’сэ, могла лишь рассказать, что оно распространилось по Саду как грозовая туча, и от того, к чему оно прикасалось, не оставалось ничего – ни травы, ни камня, ни неба, ни даже сожалений. Ничего. Небытие пожирало все, что оказывалось у него на пути.
– Но как это случилось? И как твоему народу удалось выжить?
– Нас спасло только то, что поначалу оно двигалось медленно, но, когда процесс начался, его уже нельзя было остановить или заставить повернуть назад. Я не знаю, откуда оно появилось. Философ Хамака по имени Нерудад создал Небытие – или обнаружил, – и именно его первого оно поглотило. – Теперь Танахайа говорила с трудом. – Старейшины рассказывали, что этот ужас был подобен черному огню, который ничто не могло потушить, хотя он не имел формы и от него не исходило жара – пустота, которая превращала в пустоту все на своем пути.
– Но ведь здесь его нет? – с тревогой спросил Морган.
Он с трудом заставил себя не оборачиваться, чтобы проверить – не крадется ли за ними по склону Небытие.
– Нет. Говорят, что тайна его создания умерла вместе с Нерудадом. Тем не менее оно живет в сердцах нашего народа, и порой мне кажется, что это нельзя исправить. – Она вздохнула. – Мне больно говорить о том, что тогда произошло.
Ручей, вдоль которого они шли, повернул в последний раз, когда они обогнули небольшую ивовую рощу, и Морган вдруг увидел огромную сверкающую реку, вытянувшуюся на дне долины, точно чудовищная змея, а ее поверхность волновалась под косыми лучами солнца, уже начавшего клониться к закату.
– Здесь, – сказала Танахайа и остановилась.
И вдруг, невероятно удивив Моргана, громко запела на своем языке, он не понимал текучих модуляций ее голоса, мелодия поднималась и опускалась, словно плыла по темной стремительной реке.
– Я спела о реке Т’си Сайасей, – сказала она, когда короткая песня закончилась. – Вот что она означает: «Ее кровь холодна, Ее мысли зелены, Она старше Мысли, шире Времени». Это гимн великому лесу и рекам, что являются его венами. – Танахайа широко развела руки в стороны. – Я рада снова тебя видеть, – воскликнула она, словно река могла ее услышать. – Хорошо. – Она повернулась к Моргану, по ее губам пробежала улыбка, и она стала похожа на озорную девушку. – Теперь, когда мы наконец до нее добрались, – продолжала она, – ты сможешь поймать рыбу? Или предпочитаешь резать тростник?
– Я уверен, что смогу поймать рыбу, – заявил Морган без особой убежденности.
– Ну, тогда займись рыбой, а я буду резать тростник, – предложила Танахайа.
– Зачем?
– Чтобы сделать лодку, конечно.
Морган в смятении смотрел на редкие хрупкие стебли, росшие вдоль ручья, и куда более густые на берегах реки.
– Мы будем строить лодку из этого?
Танахайа рассмеялась, Морган уже довольно давно не слышал ее смеха, подобного птичьей трели, и он показался ему ободряющим, но совсем не похожим на смех смертных.
– Если только ты не рассчитываешь добраться до Да’ай Чикизы вплавь, тогда да, принц Морган, мы будем строить лодку.
Бинабик поставил камень на границе лагеря, почесал Вакану за ушами, что всегда нравилось волчице, и она вываливала язык и закрывала глаза. Они не стали разжигать огонь из-за норнов, которых заметили всего два дня назад.
– Нет, не спеши пока упаковывать наши немногочисленные вещи, – сказал Бинабик Сискви. – Нам нужно устроить семейный совет и многое обсудить.
