Прошка юркнула обратно, и в сани влез Яромир, красный от гнева, растрёпанный и просто очень сильно злой. Я вжалась в передок, постаравшись оказаться как можно дальше от этого знакомого мне чудовища, и обнаружила, что сжимаю что-то в руке. Круглое и не слишком большое. На всякий случай сунула это нечто под мех, потом посмотрю. А дядька гаркнул:
– Где?
– Где что? – ответила я вопросом.
– Где твой крест нательный, гузка?
– Я… не знаю…
Растерянно глянула на Прошку. Та пожала плечами, всей мимикой показывая, что тоже понятия не имеет. Крестика у меня никогда в жизни не было, потому что семья моя состояла из твёрдых атеистов. Меня ни к чему не принуждали, религии не высмеивали, но и не поддерживали. Я знала, что могу выбрать любую или никакую, когда вырасту. И выбрала – никакую. Не было у меня необходимости в боге, ангелах, рае и аде. Поэтому сейчас я не знала, что сказать Яромиру. Богдана была крещёной, значит, крестик унесла с собой туда, куда попала. А куда – я не знаю.
– Потеряла? Крестильный крест из кровавика! Вот разиня! Другой надо было надеть! А ты, бестолочь, куда смотрела?
Это уже Прошке. Та уменьшилась в размерах под яростным взглядом дядьки и пролепетала:
– Да я и помыслить не могла…
– «Помы-ы-ыслить не могла!» – передразнил её Яромир. – Дура! Где ларец с каменьями?
– Тута.
Девчонка услужливо подсунула ему резную шкатулку с высокой крышкой, даже распахнула её. Дядька вытащил, почти не глядя, и бросил мне кулон из темного, очень гладкого камушка в виде капли с дырочкой в уголке, подвешенный на простую бечёвку:
– Вот! Кровавик. Надень! И вот ещё, волчий глаз, тоже надень, а то один камень с тобой не справится.
Волчий глаз был просто очаровательным. Жёлто-коричневый, с кругами более тёмных и светлых тонов, он притягивал взгляд и заставлял всматриваться в глубину полированного бока. Я вертела камушки в руке, не решаясь на более близкий контакт, но Яромир снова прорычал:
– Надевай! И не смей ни на шаг отходить от обоза без охраны! Без этой вот дурёхи и троих дружинников! А посмеешь ослушаться – лично разложу на снегу и выпорю конской плёткой!
Я быстро просунула голову в бечёвки, устроив камни под рубахой, в ложбинке между грудей, и ощутила их неожиданное тепло. Странно, я всегда думала, что полудрагоценные камни должны быть холодными… А эти прямо грели не хуже пухового шарфика! Яромир выдохнул:
– Ну, слава Господу всемогущему, теперь хоть какая защита есть. А ты, Евдокия, сиди здесь до вечери. Приставлю Алексия, чтоб приглядел за вами.
И дядька вылез из шатра, не попрощавшись.
В наступившей относительной тишине я услышала два облегченных выдоха. И Прошка, и Фенечка чуть ли не растеклись по меховой облоге саней, настолько были напряжены. Я же откинулась на подушку и поджала губы. Разорался тут, понимаешь… Ну, случайно встретила странных хищных птичек. Или кошек. Или всё-таки птичек? Ладно, неважно… Как знать, не водится ли в здешних местах ещё какая-нибудь подобная живность…
Когда Прошка вышла к костру за чаем, а Фенечка задремала, став похожей на сторожевую собаку, у которой даже во сне уши ловят каждый звук, я устроилась поудобнее и хотела тоже покемарить, но вдруг вспомнила о круглой штучке, которую подобрала в лесу. Пошарила под мехом и нашла.
На первый взгляд штучка напоминала большой жёлтый камень с разводами по всей поверхности. Она была тяжёлой и легко помещалась в ладонь. Взвесив на руке, я подумала, что теперь у меня будет чем запустить в Яромира, если снова начнёт орать. Получив таким камушком по башке, он точно заткнётся и не полезет больше качать права. Надо спрятать куда-нибудь, чтобы никто не нашёл, а то ещё отберут, зная Богданушкин характер. И я спрятала штуковину в единственно секретное место, которое знала с детства: в лифчик. Ну как в лифчик… В рубаху. Туда же, между грудей, как раз поясок поддерживал снизу, а ворот стягивал шнурок сверху. Оттуда не выпадет случайно, а достать можно быстро.
Как раз когда я снова стянула полы шубы на животе, вернулась Прошка. И затрещала, как трещотка:
– Ой, боярышня, как тебе свезло! Нашли цельное гнездовье дрекавок, да и всех побили! Их там не меньше дюжины было! Ежели бы не три, а больше на тебя накинулись бы, Яромир и не успел бы даже! Знаешь, какие они свирепые? Их бьют-бьют, а они прям лезут и лезут! Ужас-ужас!
– Да ладно тебе… Что страшного в таких маленьких животных? – удивилась я.
– Страшно, ведь они человека загрызть могут! У нас мужики в лес в одиночку не ходют, а вдруг дрекавки? И так пропадает кто каженную зиму! Что ни зима, так один мужик не возвернётся с вырубки… Они ж яйца охраняють! Но не боись, боярышня, дружина все яйца расколотила, теперича туточки не будет этих проклятущих диавольских созданий!
Яйца… Эти ужастики несут яйца… А я упала в снег, и что-то треснуло… Кладка яиц. Точно, как Кремлёвские куранты! А что я в руке зажала? Уж точно не камень и не какашку мёрзлую. Яйцо я схватила машинально и принесла с собой, бесчувственная… Мать моя женщина! Это у меня в сиськах сейчас греется яичко этих тварюг?
Так, Янка, спокойно. Чем я рискую? Ведь яйцо не укусит и не съест. Пока пусть полежит там, где лежит, а по приезду в Белокаменную посмотрю, что с ним делать. Да и птенец, едва вылупившись, будет беззащитным, а поэтому… Да фиг с ним со всем, я уничтожила кладку редких птиц! Пусть хищных, окей, но всё же живых существ! Вот они и обозлились на меня… Прекрасно! Я начала свою жизнь в этом мире с убийства невинных животных… Бли-и-ин! А ещё панд спасаю в своём родном мире…
Я так сильно распереживалась за бедных дрекавок, что отказалась и от чая, и от супа, и от каши. К тому же, каша пахла горелым, и меня от неё чуть не вывернуло. Научить их, что ли, масло в котелок кидать, или сами догадаются? Но время пролетело быстро, тем более, что я большую часть дня проспала и даже не выходила в туалет, хотя и хотелось немного. Но решила – не буду. Доедем до столицы, там и облегчусь, а пока потреплю. Не хватало нарваться на какого-нибудь волко-страуса!
А на закате, когда солнце коснулось горизонта краем холодного серо-оранжевого диска, затрубили отправление в путь. Шатёр свернули, костёр засыпали снегом, уничтожив все следы нашего присутствия в этом месте, лошадей впрягли в сани или оседлали, и наш обоз тронулся. Снова затрясло на поворотах и на снегу, но в этот раз со мной были Прошка и Фенечка. Эту последнюю мы переодели в одну из моих рубах, моя наперсница подшила подол крупными стежками, вытащив нитку и иглу из рыбьей кости из другой шкатулки, где хранились всякие полезные мелочи. Косу, которая оказалась обрезана почти по лопатки, мы расчесали и заплели с красной лентой. Когда Прошка спросила у девочки, почему волосы такие короткие, та взялась за косу и сделала резкий жест сжатым кулаком. Обрезали? Отсекли? Кто? А на этот вопрос Фенечка не ответила, зыркнув глазищами и отвернувшись.
В пути она свернулась калачиком у моих ног, как собака, но я не могла выдержать этого. Как можно настолько зашугать ребёнка? Я притянула девочку поближе к себе, подсунула ей под голову половину подушки и накрыла краем шубы. Прошка недовольно проворчала что-то, но мне было положить на её мнение. Фенечка доверчиво прильнула ко мне всем телом. Я протянула руку и обняла девочку за худенькие плечи, подумав, что нужно её подкормить, а то даже по стандартам моего мира она кажется тощей. А уж по стандартам этой древней Руси, где все девки красовались жопой и бюстом, а ещё практически отсутствием талии, Фенечка смахивала на сухую ветку.
Прошка давно сопела в две дырочки, не обращая внимания на тряску, а я никак не могла сомкнуть глаз. Смотрела в небо, где звёзды то мигали на чёрном бархате космоса, то стыдливо заползали под серые облака, и думала, за что получила такое наказание. Что бы я делала сейчас, если бы не этот попадос в другой мир? Вернулась бы с работы, приготовила покушать, плюхнулась бы в разобранную постель с тарелкой и ждала бы Матюшу с ночного такси. А потом бы он приехал, устало ввалился бы в квартиру и стал бы отряхивать снег с куртки и ботинок прямо в коридоре. Мы бы поцапались, я его покормила бы, вымыла бы коридор и пришла бы к нему в кровать, под бочок, разбудила бы минетом и добилась бы примирения самым примитивным и действенным способом…
При этой мысли, только представила, как он ласкает меня, грубо и нежно одновременно, тихонечко застонала от неудовлетворённого либидо. В животе сжалось предательски, захотелось сунуть пальцы под рубаху и накормить огонь вспыхнувшей страсти… Но как подумала о том, через сколько слоёв ткани придётся лезть, сразу расхотелось. Зато Фенечка зашевелилась, словно мои мысли разбудили её, уткнулась носом в плечо, потёрлась. Я погладила девочку по волосам, шепнула:
– Спи, Фенечка…
А потом продолжила тихонько:
– Знаешь, какое у тебя красивое имя? В моём мире есть такой город. Он прекрасен. Мы с Матвеем ездили туда одно лето, сняли там комнатку и провели целый месяц в море… Там есть море, оно называется Чёрное… Даже не знаю почему. Оно голубое на самом деле, не слишком прозрачное, как, например, на Мальдивах, но вода чистая и прохладная… А когда купаешься, она становится тёплой и ласковой… Нам было хорошо… А в городе мы ходили по узким улочкам, покупали сувениры… Привезли оттуда десять магнитиков на холодильник. Зачем нам надо было десять? Лучше бы купили пару бутылочек местного вина…
Я вспоминала Феодосию с ностальгией. Мы купили, конечно, бутылку, но всего одну. Распили её через несколько дней после возвращения в Москву, а потом Матюша устроил мне родео-секс – горячий и жаркий! В то утро мы даже опоздали: я на работу, а он на пары… Зато весь день сладко ныло в груди, в животе, в горле… Горячие ладони, твёрдые жёсткие пальцы, торчащий, как ручка переключения скоростей, член! О-о-о, как бы мне хотелось проснуться рядом с Матюшей и вот так перекатиться на него, заняться его дружком, разбудить, подтолкнуть и получить удовольствие…
Походу, я всё же уснула, потому что от толчка саней вскинулась, ожидая самых жутких неприятностей, но всё было спокойно. Разве что над головой плыл колокольный звон.
«Бом… бом… бом… тирилинь, тирилинь, тинь!»
Колокола отзывались на усилие невидимого звонаря неспешно и степенно, а маленькие колокольчики вторили, словно Табаки Шерхану – подлизывались, поддакивали. Я поднялась и села в остановившихся санях. Прошка тоже проснулась, позёвывая и почёсывая голову. Её волосы сбились и торчали прядями из косы. Фенечка же проснулась, развернувшись, как пружинка, и принялась хлопотать, как всегда молча и деловито. Свернула шубу, с усилием перетащила тяжёлые ларцы к одному краю саней, стряхнула опилки и солому, поправила причёску и платье, накинула на голову платок и повязала его концами на затылке. Потом тронула меня за плечо и махнула вперёд. Я выглянула из-за передка саней. Кучера уже не было, он возился с лошадьми, а мы стояли перед переправой. За рекой светился огнями город.
Белокаменная. Приехали. В животе заскреблось странное ощущение тревоги. Вот и окончился один суматошный день в моём новом мире. Но что ждёт завтра? Пока я в порядке, в относительном, конечно, но в порядке. А там, за каменными стенами незнакомого города – страшноватая княгиня, читающая мысли, княжич, который сам себе невесту не может найти, конкурентки в количестве одиннадцати штук… Оно мне надо?
Я повела плечами в неожиданном ознобе и решила, что больше надо, чем не надо. С Анфисы и воеводы станется меня выдать замуж за Яромира, если я не пройду по конкурсу в невесты княжича. С ним тоже познакомиться не мешало бы, но, по-моему, хуже этого хама и неотёсанного грубияна, как мой дядюшка, не найти.
Кстати, о птичках. Всадник прискакал от реки, бросая примятые комки снега в разные стороны из-под копыт лошади, осадил её прямо перед санями и крикнул:
– Пока стоим, есть маленько время сходить до ветру и киселя горячего попить, вон крестьянка продаёт. Торопитесь!
Тёмные глаза Яромира блеснули из-под шапки, надвинутой по самые брови, и он пришпорил коня, разворачивая его обратно. Прошка вздохнула:
– Ну, пойдём, что ли. Фенька, ты с нами или в санях подождёшь?
Девочка мотнула головой, поудобнее уселась на шубе и даже обняла самый ценный ларец ручонками, показывая всем своим видом, что с места не тронется.
– Ну и Господь с тобой, – отмахнулась Прошка. – На те деньгу, купи для боярышни киселька!
Она сунула девчонке несколько мелких монеток, а я подтолкнула её в бок:
– Не жмись, дай ещё, пусть на всех купит.
Прошка нахмурилась, но не стала противиться, добавила. И потянула меня в сторону от дороги:
