– Понимаю. – Эва сжала губы и уставилась на свои руки. – Вы, наверное, сможете найти другого сопрано, но будет ли у него голос, как у Джованни Скарамеллы? Слава этого певца привлекает толпы людей. Я могу понять, почему мистер Шервуд так старался заполучить его. Кто еще в Лондоне может брать такие высокие ноты?
– Возможно, никто, – согласился мистер Харт. – Но я могу поискать на континенте.
– Но даже если найдется, сможете ли вы открыться через месяц? – не стала спорить Эва.
Мужчина посмотрел на нее, но Эва не отвела глаз: оба знали, что это практически невозможно.
– Послушайте! – подался вперед Харт, упершись локтями в колени и стиснув ладони. – Вы бывали в театре и знаете, что это такое. У меня есть музыканты и танцоры, есть опера Фогеля: новая и, по моему мнению, одна из лучших, – есть Ла Венециано – Виолетта, которую вы видели сегодня утром, – самое известное сопрано в Лондоне. Мне нужен только ведущий кастрат.
Эва кивнула.
– Да, а без него, можно считать, у вас нет ничего. Зрителей в ваш парк привлечет слава певцов, и главный среди них – тот, кто обладает самым чарующим голосом, который посетители захотят услышать снова и снова.
Харт стиснул зубы.
– Я уже послал письма на континент и всем знакомым. В течение недели у меня будет новый обладатель высокого сопрано.
– И у вас останется всего две недели на репетиции.
Мужчина скрипнул зубами.
– Все успеем, я не сомневаюсь, если будут деньги.
Эва улыбнулась и покачала головой.
– Я вам уже неоднократно говорила «нет», но вы продолжаете идти напролом. Скажите, мистер Харт, вы способны отступить?
– Никогда! – Его зеленые глаза прищурились и смотрели с вызовом. Он выглядел так же, когда набросился на мистера Шервуда: дикая бескомпромиссная сила, с которой нельзя не считаться.
Ей следовало бояться этого человека. Возможно, в глубине души она действительно испытывала страх, иначе откуда это учащенное сердцебиение и прерывистое дыхание.
Но если и так, Эва решила не обращать на эти признаки внимания.
– Очень хорошо.
Гость выпрямился, на лице его появилась широкая улыбка, и как раз в этот момент вошла Руфь с подносом.
Эва указала на низкий столик перед диваном, на котором сидел мистер Харт, и девушка поставила поднос туда, не сводя глаз с гостя: у хозяйки не часто бывали посетители.
– Спасибо, Руфь.
Девушка улыбнулась и выскользнула из комнаты.
– Выглядит аппетитно, – заметил гость и взял с подноса кусок хлеба.
Тесс догадалась купить на рынке несколько рыбин, и на втором подносе стояли те же блюда, что и на ее собственном.
Эва несколько секунд как завороженная смотрела на его пальцы, когда он ломал хлеб, потом проговорила:
– У меня есть одно условие, прежде чем я предоставлю вам доступ к деньгам моего брата. – На мгновение задумавшись, она добавила: – Точнее, два.
Мужчина нахмурился, продолжая терзать хлеб длинными пальцами.
– Что за условия?
Эва глубоко вздохнула.
– Я буду вести бухгалтерию «Хартс-Фолли» до тех пор, пока театр не откроется.
– Но мы так…
– И еще, – решительно отмахнулась от его возражений Эва. – Вы будете позировать мне как модель.
Несколько минут Аса Мейкпис смотрел на эту безумную женщину, словно не веря своим глазам, потом откинул голову и расхохотался, да так, что на глазах выступили слезы. С того самого момента, как она вырвала его из приятнейшего сна рядом с теплой обнаженной Виолеттой, его день становился все хуже и хуже. Все катилось под откос. Мисс Эва Динвуди была как одна из вестниц рока, которые всегда преследуют неудачливого героя в мифах: гарпия или кто-то наподобие. Кстати, ее нос здорово напоминал клюв. С тех пор, как к нему явилась мисс Динвуди, у него адски болела голова, он лишился основного солиста, избил проклятого Шервуда – и все за каких-то несколько часов. А теперь очередная новость: она соглашается открыть кредит только при условии, что он впустит ее в свой бизнес да еще – это вообще немыслимо! – будет ей позировать, словно у него уйма свободного времени.
Его парк – его детище – для него важнее всего на свете. Если это принесет деньги для его театра, он готов танцевать голым посреди Бонд-стрит, а посидеть немного голым в гостиной не такая уж высокая плата, если разобраться. К тому же стыдливостью он не страдает.
Аса поднял глаза и обнаружил, что его гарпия тоже улыбается.
– Не понимаю, почему мои условия показались вам такими забавными. Вас развеселило предложение попозировать мне? – Ее губы – единственная мягкая часть, которую Аса успел разглядеть в этой женщине, – чуть дрогнули.
Он вовсе не хотел задеть ее чувства! Даже не думал об этом!
– Что касается бухгалтерии, – пробормотал он, запихнув в рот изрядный кусок хлеба, – вы все поймете, когда увидите мои гроссбухи, а по поводу второго условия… – Он повел плечами, сбросив сюртук. – Хотите начать прямо сейчас?
Ответом ему стали абсолютно круглые глаза. Аса не мог не ухмыльнуться и начал расстегивать жилет. Похоже, леди положила в рот больше, чем сможет прожевать.
– Что вы делаете? Прекратите немедленно! – едва не подавившись, воскликнула Эва, стараясь не выдать панику, а он уставился на нее, изобразив святую невинность, и принялся расстегивать рубашку.
Ее взгляд на мгновение задержался на его пупке, когда он вытащил рубашку из-за пояса бридж, и метнулся в сторону, словно маленькая канарейка, испуганная уродливым помоечным котом.
– Вы же сами сказали, что я должен стать вашей моделью.
– Но я не говорила, что без одежды! – возмутилась Эва.
Аса нахмурился.
– Тогда что вы имели в виду?
Эва вздохнула и выпрямила спину так, что сидеть прямее попросту невозможно, и чопорно проговорила:
– Я имела в виду, что хочу нарисовать вас таким, как есть, и полностью одетым. И начать намерена завтра, а не сейчас.
Он несколько секунд смотрел на собеседницу, потом окинул взглядом себя. Его жилет был мятым, рубашка не успела до конца высохнуть. Какая, к черту, разница? Если она рисует пастухов или полевых рабочих, и видит его таковым, значит, так тому и быть. Вероятно, он для нее неотесанный мужлан – разве таких рисуют обнаженными?
Ну и черт с ней! По крайней мере не замерзнет во время сеанса.
– Ну ладно. – Он привел одежду в порядок, сел и снова принялся за еду.
