Весной и другие рассказы

Guy de Maupassant

Au printemps

Sauvée

Les tombales

Le Signe

Les Bijoux

En voyage

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Весной

Когда с наступлением первых солнечных дней земля пробуждается и одевается зеленью, а теплый благоуханный воздух ласкает нам кожу, вливается в грудь и как будто проникает в самое сердце, – нас охватывает смутная жажда бесконечного счастья, желание бежать, идти, куда глаза глядят, искать приключений, упиваться весной.

Зима была в этом году очень суровая, и эта потребность расцвести опьянила меня в мае, как вино, нахлынула, как волна переливающихся через край соков. Проснувшись однажды утром, я увидел сквозь окно над соседними домами большую голубую пелену неба, пронизанную солнцем. Висевшие на окнах канарейки заливались; горничные распевали на всех этажах; веселый гул поднимался с улицы; и я вышел в праздничном настроении, чтобы пойти куда-нибудь. Прохожие улыбались; дыхание счастья веяло всюду, разливаясь вместе с горячим светом вернувшейся весны. Можно сказать, что над городом реяло дуновение любви, и молодые женщины, проходившие мимо в утренних костюмах, с затаенной нежностью в глазах и мягкой грацией движений, наполняли мое сердце смущением.

Не знаю как и почему, я вышел на берег Сены. Пароходики тянулись вереницей по направлению к Сюреню, и меня вдруг охватило непреодолимое желание углубиться в чащу леса. Палуба катера была полна пассажирами, так как первые солнечные лучи манят вас невольно из жилища, и все двигаются, ходят взад и вперед, заговаривают с соседями. У меня была соседка, – какая-то работница без сомнения, миловидная блондинка с локонами; вьющиеся волосы, точно сотканные из света, спускались на уши, доходили до затылка, развевались по ветру и переходили ниже в пушок, такой тонкий, легкий и светлый, что его едва было видно, и тем не менее являлось неудержимое желание осыпать его поцелуями. Под моим пристальным взглядом она обернулась и вдруг опустила глаза, между тем как легкая складка, похожая на готовую появиться улыбку, залегла в углах ее рта, делая видным и там тонкий, шелковистый пушок, который слегка золотило солнце.

Спокойная река расширялась. Знойная тишина реяла в воздухе, и шорох жизни, казалось, наполнял пространство. Моя соседка подняла глаза, и на этот раз, так как я продолжал на нее смотреть, решительно улыбнулась. Она была очаровательна; ее беглый взгляд сказал мне о тысяче неизведанных мною доселе вещей. Я увидел в нем неведомую глубину, обаятельную нежность, поэзию, о которой мы грезим, счастье, которое мы ищем без конца. И меня охватило безумное желание обнять ее и унести куда-нибудь, чтобы шептать ей звучные, как музыка, слова любви.

Я уже готов был открыть рот и заговорить с ней, как вдруг кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся с удивлением и увидел просто одетого человека, средних лет, который грустно смотрел на меня.

– Мне надо поговорить с вами, – сказал он.

Я сделал гримасу, которую он без сомнения заметил, так как прибавил: – По важному делу.

Я встал и последовал за ним на другой конец судна: – Сударь, – продолжал он, – когда наступает зима со своими холодами, дождем и снегом, доктор говорит вам ежедневно: – Держите ноги в тепле, остерегайтесь простуды, насморка, бронхита, плеврита. – Тогда вы принимаете множество предосторожностей, надеваете фланелевое белье, теплое пальто, толстые башмаки, что не мешает вам проводить всякий раз два месяца в постели. Но когда возвращается весна с ее листвой и цветами, теплыми, располагающими к неге ветерками, благоуханием полей, которое вызывает в вас смутное волнение, беспричинную нежность, то никто не приходит сказать вам: – Сударь, остерегайтесь любви! – Она притаилась всюду; она караулит вас во всех углах; она расставила свои сети, отточила оружие, приготовила капканы! Берегитесь любви!.. Берегитесь любви! Она опаснее насморка, бронхита и плеврита! Она не прощает и заставляет совершать всех непоправимые глупости. – Да, сударь, я утверждаю, что правительство обязано ежегодно вывешивать на стенах большие афиши со следующими словами: Наступление весны. Французские граждане, берегитесь любви! Так же, как пишут на дворах домов: осторожнее, не запачкайтесь! – И вот, так как правительство не делает этого, то я заменяю его и говорю вам: Берегитесь любви; они готова захватить вас в свои лапы, и мой долг предупредить вас подобно тому, как в России предупреждают прохожего, у которого отморожен нос.

Я стоял, ошеломленный, перед этим странным незнакомцем и, наконец, внушительно произнес: – Мне кажется, что это вас совсем не касается, сударь.

Он сделал резкое движение и ответил: – О, сударь, сударь! Если я вижу человека, который готов утопиться, то неужели я должен позволять ему гибнуть? Выслушайте мою историю, – вы поймете, почему я решаюсь говорить с вами так.

Это было в прошлом году, в это же время. Прежде всего я должен вам сказать, сударь, что служу в морском министерстве, где наше начальство, комиссары, эти канцелярские крысы, так чванятся своими офицерскими погонами, что обращаются с нами, как с матросами. Ах, если бы все начальники были штатскими! – но возвращаюсь к рассказу. – Итак, я увидел из своей канцелярии кусочек ярко голубого неба, по которому летали ласточки; и меня среди моих черных папок охватило желание танцевать. Жажда свободы заговорила во мне с такой силой, что, несмотря на все свое отвращение, я пошел к своему повелителю. Это был маленький, вечно злой брюзга. Я сказался больным. Он взглянул мне прямо в лицо и крикнул: – Я не верю этому, сударь; но все равно, убирайтесь! Неужели вы думаете, что канцелярия может, работать с такими чиновниками! Я дал тягу и вышел к Сене. Была такая же погода, как сегодня: я сел на катер, чтобы проехаться в Сен-Клу.

– Ах, сударь! – мой начальник обязан был не отпускать меня!

Мне казалось, что душа у меня распускается под лучами солнца. Я любил все: пароходик, реку, деревья, дома, моих соседей, – все. Мне хотелось поцеловать что-нибудь, что бы то ни было: то любовь расставляла западни.

Вдруг в Трокадеро на палубу вошла молодая девушка с маленьким свертком в руке и села против меня. Она была красива, да, сударь, красива; удивительная вещь: женщины кажутся нам лучше, чем они есть, в хорошую погоду, ранней весной; они опьяняют, в них есть какие-то чары, что-то особенное; точь в точь, как вино, когда его пьешь после сыра.

Я смотрел на нее, и она также смотрела на меня, – но только время от времени, как ваша соседка сию минуту. Наконец, после того, как мы насмотрелись друг на друга, Мне показалось, что мы достаточно знакомы, чтобы завязать разговор, и я заговорил с нею. Она ответила. Она была решительно очень мила, как и все окружающее. Она опьяняла меня, дорогой мой! В Сен-Клу она сошла, – я последовал за ней. Она должна была отнести заказ. Когда она вернулась, пароход уже ушел. Я пошел рядом с нею, и разлитая в воздухе нега заставила нас обоих вздыхать.

– Как хорошо теперь в лесу, – сказал я.

Она ответила: – О, да!

– Не пройтись ли нам, мадмуазель?

Она бросила на меня украдкой быстрый взгляд, как бы для того, чтобы лучше определить, чего я стою; потом, после минутного колебания согласилась. И вот мы пошли рядом по лесу. Под еще редкой листвой, высокая, густая, ярко зеленая, точно покрытая лаком трава была затоплена солнцем и полна маленьких животных, которые также любили. Везде раздавалось пение птиц. Тогда моя спутница, опьяненная воздухом и ароматом полей, стала бегать и прыгать, я также побежал сзади, подпрыгивал подобно ей. Иногда, сударь, превращаешься в дурака! Потом она стала напевать множество вещей: арии из опер, песенку Мюзеты. Песенка Мюзеты! Какой поэтичной казалась она мне тогда. Я чуть не заплакал. Как кружит нам головы весь этот вздор: никогда не женитесь, послушайте меня, на женщине, которая поет на лоне природы, в особенности, когда она поет песенку Мюзеты!

Она вскоре устала и села на зеленом откосе. Я расположился у ее ног и схватил ее руки, маленькие исколотые иглой руки; это растрогало меня. Я подумал: – Вот знаки святого труда. – О, сударь, сударь! знаете ли вы, что значат они, – эти знаки святого труда? Они говорят о сплетнях мастерской, о сальностях, рассказываемых шёпотом, о загрязненном воображении, об утраченном целомудрии, о бессмысленной болтовне, об убожестве повседневных привычек, об узости кругозора женщин из простонародья, царящей в голове той, которая носит на конце пальцев знаки святого труда. Мы стали глядеть друг другу в глаза. Какую власть имеет взгляд женщины, как он волнует, захватывает, овладевает, господствует! Каким бесконечно глубоким и многообещающим кажется он! Это называется глядеть в душу! Что за вздор, сударь! Если бы действительно видели душу, не делали бы глупостей, поверьте.

Одним словом, я попал, как кур во щи, сумасшедший. Я хотел обнять ее. Она сказала: – Лапы прочь!

Тогда я стал подле нее на колени и открыл перед ней свою душу; я излил переполнявшую меня нежность. Она, казалось, была удивлена переменой моего поведения и посматривала на меня искоса, как бы говоря: А, вот как можно играть тобой, голубчик! ладно! посмотрим, что будет дальше.

В любви, сударь, мы всегда простаки, а женщины коммерсанты. Я, конечно, мог бы взять ее; я понял после свою глупость, но я не искал тогда тела; мне нужна была нежность, нечто идеальное. Я изливал свои чувства, тогда как мне следовало лучше использовать время. Когда ей надоели мои излияния, она встала, и мы вернулись в Сен-Клу. Я расстался с нею только в Париже. У нее всю дорогу был такой печальный вид, что я спросил ее, что с ней. Она ответила: – Я думаю, что это день, каких немного в жизни. Сердце у меня чуть не выскочило из груди.

Я увидел ее снова в следующее воскресенье, через неделю опять, и так каждое воскресенье. Я возил ее в Буживаль, Сент-Жермен, Мэзон-Лафит, Пуасси; всюду, где разыгрываются любовные истории предместья. Маленькая плутовка, в свою очередь, «воспылала ко мне страстью». Я окончательно потерял голову и через три месяца женился на ней.

Что делать, сударь! – Я был одинокий чиновник, без семьи, никто не мог дать мне совета. Воображаешь, что женщина скрасит жизнь! И женишься на этой женщине. Тогда она начинает ругать вас с утра до вечера, ничего не понимает, ничего не знает, болтает без умолку, поет во все горло песенку Мюзеты (о, эта песенка Мюзеты! она может вымотать всю душу!), дерется с угольщиком, рассказывает дворничихе подробности относительно своей семейной жизни, поверяет соседней горничной все тайны алькова, вводит своего мужа в долги; и голова у нее начинена такими глупыми историями, такими идиотскими суевериями, такими забавными мнениями и чудовищными предрассудками, что я, сударь, плачу от отчаяния всякий раз, как говорю с ней.

Он замолк, слегка задыхаясь и очень взволнованный. Я смотрел с жалостью на этого наивного беднягу, как вдруг пароход остановился. Подошли к Сент-Клу. Маленькая женщина, которая взволновала меня, встала, чтобы сойти на берег; проходя мимо, она бросила на меня взгляд, и на лице ее мелькнула улыбка, одна из тех улыбок, которые доводят вас до безумия; затем она спрыгнула на пристань. Я бросился вслед за нею, но мой сосед схватил меня за рукав; я высвободился резким движением; он вцепился в полы моего сюртука и тянул меня назад, повторяя: Вы не пойдете! Вы не пойдете! – таким громким голосом, что все обернулись; вокруг нас раздался смех, и я остановился в бешенстве, испугавшись скандала и боясь попасть в глупое положение.

Катер тронулся. Маленькая женщина, оставшаяся на пристани, с разочарованным видом глядела, как я удаляюсь, в то время как мой мучитель шептал мне на ухо, потирая руки: Хотя я причинил вам неприятность, но оказал услугу, верьте мне.

Избавление

Маленькая маркиза де-Ренидон влетела в комнату, как камень через разбитое окно, и прежде чем заговорить – принялась хохотать. Она хохотала до слез, как делала это месяц тому назад, рассказывая свой приятельнице, как изменила маркизу, чтобы отомстить ему: исключительно для того, чтобы отомстить ему, и всего один раз, потому что он слишком глуп и ревнив. Маленькая баронесса де-Гранжери бросила на диван книгу, которую перед тем читала, и, тоже смеясь, с любопытством смотрела на Аннет. Наконец, она спросила:

– Ну, что ты еще наделала?

– О, дорогая моя… Дорогая моя… Это уморительно… уморительно… представь себе… я избавилась!.. избавилась!.. избавилась!..

– Как избавилась?

– Так, избавилась!

– От чего?

– От мужа, дорогая моя! Я избавилась! Я свободна! свободна! свободна!

– Как свободна? Каким образом?

– Каким образом? Развод! Да развод! Я начинаю развод!

– Ты развелась?

– Да нет еще, какая ты глупая! Нельзя развестись в три часа! Но у меня есть доказательства… доказательства… доказательства того, что он мне изменяет… я застала его на месте преступления… представь себе!.. На месте преступления… Он теперь в моих руках…

– Ах, расскажи мне про это! Так он тебя обманывал?

– Да… то есть нет… и да, и нет… я не знаю. Но в конце концов, у меня есть доказательства. Это несомненно.

– Как же ты это сделала?

– Как я сделала? Слушай… О, я была упорна, непоколебима. Вот уже три месяца, как он стал невыносим, груб, невежлив, упрям, прямо-таки мерзок. Я сказала себе: «Это не может так продолжаться, надо решиться на развод!» Но как? Это было вовсе не легко. Я пробовала заставить его побить меня. Он не захотел. Он пререкался со мной с утра до вечера, заставлял выходить из дома, когда я не хотела, и сидеть дома, когда мне хотелось обедать в ресторане. Он отравлял мне жизнь целую неделю. Тогда я постаралась узнать, нет ли у него любовницы. Оказалось, что есть, но отправляясь к ней, он принимал тысячи предосторожностей. Невозможно было застать их вместе. Тогда догадайся-ка, что я сделала?

– Не представляю себе.

– О, ты никогда не догадаешься. Я упросила своего брата достать мне фотографию этой особы.

– Любовницы твоего мужа?

– Да. Жаку это обошлось в пятнадцать луидоров: столько стоить поужинать с ней от семи часов, вечера до двенадцати. Три луидора в час. Сверх всего прочего, он получил от этой особы ее фотографию.

– Мне кажется, это можно было сделать при помощи какой-нибудь хитрости и без того, чтобы… чтобы быть обязанным в то же время вступать в обладание оригиналом.

– О, она хорошенькая. Жаку это не было неприятно. Кроме того, мне нужно было знать подробности, физические подробности об ее фигуре, груди, цвете лица, словом – о тысяче разных вещей.

– Я ничего не понимаю.

– Сейчас увидишь. Когда я узнала все, что хотела знать, я постаралась увидеть одного… как бы тебе сказать… делового человека… Hy, знаешь… одного из тех людей, которые занимаются всякими делами… всякого сорта. Одного из агентов по… по… по… устройству рекламы… Они же бывают свидетелями… Одного из… Ну, ты в конце концов понимаешь?

– Да, немного. И что же ты ему сказала?

– Показав ему фотографию Клариссы (ее зовут Клариссой), я сказала:

– Послушайте, мне нужна горничная, которая была бы похожа на эту особу. Я хочу, чтобы она была хороша собой, изящна, стройна, чистоплотна. Я заплачу ей столько, сколько она захочет. Пусть это мне стоит хоть две тысячи франков. Она мне будет нужна не больше, как три месяца.

Он был очень удивлен и спросил:

– Вам угодно, чтобы она была безукоризненна?

Я покраснела и пробормотала:

– Ну, да, в смысле честности.

Он отвечал:

– И… в смысле нравственности?

Я не решилась ответить ничего. Я только сделала знак головой, как бы говоря: нет. Потом я вдруг поняла, что у него появилось ужасное подозрение, и воскликнула, потеряв всякое самообладание:

– О, знаете… Это для моего мужа… он мне изменяет… он мне изменяет на стороне… я хочу… я хочу, чтобы он изменял мне дома… понимаете?.. Чтобы поймать его… Тут этот человек принялся хохотать. И я поняла по его глазам, что он снова стал относиться ко мне с уважением. Он нашел меня очень решительной. Я убеждена, что в эту минуту ему страшно хотелось пожать мою руку. Он сказал:

– В восемь часов, сударыня, я буду к вашим услугам. Если понадобится, мы переменим горничную. Я ручаюсь за успех. Вы заплатите мне только после успешного окончания дела. Значит, это фотография любовницы вашего мужа?

– Да.

– Красивая особа, тонкие черты лица. А какие духи?

Я не поняла и переспросила:

– То-есть как какие духи?

Он улыбнулся:

– Да, сударыня, чтобы соблазнить мужчину, духи необходимы; это наводит его на ряд бессознательных воспоминаний и делает восприимчивым; духи порождают в его уме какие-то смутные представления, заставляют его вздрагивать и волноваться при воспоминании о былых удовольствиях. Надо также постараться узнать, что обыкновенно кушает ваш супруг, когда она обедает с этой дамой. В тот вечер, когда вы захотите его накрыть, вы можете подать ему те же самые кушанья. О, мы его поймаем, сударыня, мы его поймаем!

Я ушла от него в восторге, Мне, действительно попался человек очень умный… Через три дня ко мне явилась высокая девушка, брюнетка, очень красивая; лицо у нее было одновременно и скромно, и вызывающе, обычное лицо продажной женщины. Со мной она была очень обходительна. Так как я не очень знала, кто она такая, то я стала называть ее «мадемуазель». Тогда она мне сказала:

– О, сударыня, вы можете звать меня просто Роза.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.