В государстве, лишь недавно основанном или преобразованном, нанесение явных ударов свободе и попытка сразу же разрушить ее здание было бы слишком безрассудным предприятием. Когда правительство открыто стремится силой овладеть наивысшей властью и подданные замечают стремление их поработить, они всегда одерживают верх. После первых же попыток со стороны правительства подданные, сплотившись против него, тотчас же лишают его плодов всех его ухищрений, и тогда, коль скоро правительство не проявит крайней умеренности, наступает конец его авторитету.
Вследствие этого обычно государи приступают к порабощению народов не с помощью указанных мероприятий. Они начинают издалека, прибегают к тайным политическим ухищрениям. Так путем неослабных усилий, путем едва заметных изменений и нововведений, последствия которых различимы лишь с трудом, молча идут они к поставленной цели.
О любви к всевластию
Добрый государь – ведь это благороднейшее из созданий творца, как нельзя более прославляющее человеческую природу и олицетворяющее природу божественную. Но на одного доброго государя – сколько в мире чудовищ!
Почти все они невежественны, напыщенны, надменны, преданы праздности и наслаждениям. Большинство из них бездельники, трусы, грубияны, гордецы, не способные ни к какому похвальному деянию, ни к какому благородному чувству. Кое-кто из них обнаруживает нрав деятельный, познания, способности, талант, отвагу, великодушие; но справедливости, этой первейшей из королевских добродетелей, они лишены вполне. Наконец, и среди тех, кто был рожден с наклонностями наиболее счастливыми, у кого эти наклонности получили наилучшее развитие, найдется едва ли один равнодушный к расширению своей власти, к возможности распоряжаться по своему усмотрению; хотя бы один такой, кто в стремлении стать деспотом не был бы готов стать тираном.
Любовь к всевластию, естественно, присуща людскому сердцу, которое при любых условиях стремится первенствовать. Вот основное начало тех злоупотреблений властью, которое совершают ее хранители; вот источник рабства среди людей.
Начнем с того, что бросим взгляд на более или менее сильную склонность народа к сохранению своей свободы. Затем мы рассмотрим средства, пускаемые в ход, чтобы ее разрушить.
Малые и крупные государства
Своим происхождением государства обязаны насилию; почти всегда их основатель – какой-либо удачливый разбойник, и почти повсюду законы, в основе своей, были не чем иным, как полицейскими правилами, обеспечивающими каждому спокойное пользование награбленным.
Впрочем, сколь ни грязно происхождение государств, в иных из них справедливость вышла из лона беззаконий и свобода родилась из угнетения.
Когда образ правления определяется мудрыми законами, скромные размеры государства немало способствуют поддержанию в нем царства справедливости и свободы, – и всегда тем успешнее, чем менее обширно государство.
Власть народа кажется естественной для малых государств, и свобода наиболее полная находит в них свое торжество.
В малом государстве едва ли не всякий знает друг друга, у всех одни и те же интересы; из привычки к совместной жизни рождается та нежная близость, та откровенность, доверие, надежность связей, непринужденность отношений, из коих проистекает сладость общественной жизни, любовь к отчизне. Всех этих преимуществ лишены крупные государства, где почти никто не знает друг друга, где всякий видит в другом чужака.
В государстве малом должностные лица присматривают за народом, а народ – за должностными лицами.
Источники жалоб, будучи довольно редкими, гораздо глубже расследуются, скорее устраняются, легче предупреждаются. Порыв честолюбия со стороны правящих лиц немедля вызвал бы тревогу и натолкнулся бы на неодолимые препятствия. Здесь по первому признаку опасности все соединятся против общего врага и остановят его.
Всех этих благ лишены крупные государства: многочисленность дел мешает там наблюдать за ходом правления, следить за расширением власти. В этом вихре предметов, вечно обновляемых, люди, отвлекаемые то одним, то другим, проходят мимо ущерба, наносимого законам, или забывают о необходимости требовать исправления зла.
Между тем государь, предоставленный самому себе, все более уверенно и быстро идет там к абсолютной власти. При свободном образе правления, только что установленном, всегда ставят к руководству тех, кто оказал самые крупные услуги государству; во главе судов ставят тех, кто показал себя наиболее добродетельным. Если государю поручают заботу замещать затем остальные должности, то под условием, что он будет назначать только подданных, достойных их занимать. Но действуя так, как ему удобно, он вместо того, чтобы призвать к себе заслуги и добродетель, потихоньку отстраняет от управления честных и мудрых людей, тех, кто пользуется общественным уважением, и допускает только податливых людей или людей, ему преданных.
Развращение народа
Первый удар, который государи наносят свободе, состоит не в том, чтобы дерзко нарушать законы, а в том, чтобы заставить их забыть. Дабы заковать в цепи народы, их прежде всего усыпляют.
Когда умы людей воспламенены мыслями о свободе и кровавый образ тирании еще не изгладился из памяти, люди полны ненависти к деспотизму и неусыпно следят за всеми происками правительства. При таких обстоятельствах осторожный государь остерегается пускаться в какие-либо предприятия: он, напротив, выглядит отцом своих подданных, а царствование его – царством справедливости. В первое время правительство даже еще настолько мягко, что, кажется, целью его деятельности является скорее расширение свободы, чем ее уничтожение.
Не имея, что отстаивать – ни своих прав, которых никто не оспаривает, ни своей свободы, на которую никто не покушается, – граждане все менее пристально следят за поведением своего вождя; понемногу они теряют бдительность и в конце концов освобождают себя от всех забот с тем, чтобы насладиться под сенью законов спокойной жизнью.
Так, по мере удаления от бурной эпохи установления государственного строя свобода неприметно теряется из виду. Для усыпления умов необходимо лишь предоставить вещам идти своим чередом. Не всегда, однако, наверху полагаются на одно лишь могущество времени.
Иной раз утверждение деспотизма проходит в веселье. Ничего, кроме игр и празднеств, плясок и песен. За этими играми, однако, народ не видит того зла, которое ему готовят, и предается удовольствиям, оглашая воздух радостными песнями.
Между тем как безрассудные предаются радости, мудрый уже провидит несчастья, грозящие отечеству, несчастья, от которых – придет день – оно должно будет погибнуть; он усматривает в этих празднествах первые шаги от сильной власти к деспотизму, он замечает увитые цветами цепи, готовые упасть на плечи своих сограждан.
Вначале государи всегда ведут народы к рабству по дорогам, усыпанным цветами. Сперва они не скупятся на устройство празднеств, но, поскольку эти празднества не могут продолжаться постоянно, если не располагаешь безмерной добычей, то государи стараются открыть постоянный источник развращения народа; они поощряют ремесла, стремятся добиться расцвета торговли и установления неравенства состояний, всегда влекущего за собой роскошь.
Государи ничем не пренебрегают ради поощрения роскоши, они выставляют ее на зависть другим, они первыми бросают в сердца семена разврата. Если не все из них проповедуют роскошь своим примером, они все-таки отказываются бороться с нею. При Августе сенат неоднократно предлагал реформу нравов и роскоши, реформу, над которой император вынужден был трудиться в силу своих обязанностей цензора; но он всегда искусно обходил эти докучливые требования.
Распространение торговли и роскоши всегда имеет слишком губительные последствия для наций добродетельных, чтобы не остановиться на их сущности.
Торговля требует, чтобы различные народы сносились между собой. Доставляя всем плоды различных стран, торговля делает их рабами новых потребностей и знакомит с новыми наслаждениями, она изнеживает, прививая вкус к излишествам, и развращает роскошью.
Смягчая грубые нравы, торговля портит нравы простые и чистые; изгоняя кое-какие смешные национальные черты, она вносит тысячу иноземных нелепостей; вытесняя вредоносные предрассудки, она разрушает и предрассудки полезные.
При подобном приливе и отливе пришельцев, обусловленном торговлей, каждый приносит нечто из своей страны: вскоре манеры, обычаи, правила поведения, верования и обряды смешиваются и сливаются. Понемногу мирятся со всеми государственными порядками и забывают те, при которых сами появились на свет. Торговец, привыкший общаться с иностранцами, начинает их глазами смотреть на своих соотечественников и кончает тем, что теряет с ними связь.
Торговля смешивает не только обычаи и манеры, но также и нравы всех стран: пьянство, роскошь, пышность, страсть к игре, распутство входят в моду, и каждый народ добавляет к своим порокам не один чужеземный порок.
Настоящий торговец – это гражданин мира. Алчущий богатств, он объезжает землю в поисках их, привязывается к странам, которые сулят ему больший барыш, и его отчизна всегда находится там, где лучше идут его дела.
У него, без конца занятого обогащением, голова полна лишь предметами торговли, доходными спекуляциями, расчетами, способами накопления золота и отнятия его у других. Его сердце, чуждое всему остальному, закрывается для самых благородных привязанностей, и любовь к свободе угасает в нем вместе с любовью к родине.
Даже у людей наиболее честных меркантильный дух принижает душу и разрушает любовь к независимости. Все подчиняя голому расчету, торговец постепенно начинает оценивать в деньгах каждую вещь: для него все продажно, и золото служит для него столь же мерилом добрых услуг, героических действий, талантов, добродетелей, сколь и средством оплаты труда, плодов земли и ремесленных изделий.
Непрестанно с точностью рассчитывая свои интересы, он объединяет в своем характере строгую справедливость с жадностью, враждебной всякому великодушию чувств, благородству поведения, возвышенности души – прекрасным качествам, имеющим своим источником принесение личных интересов в жертву счастью своих ближних и собственному достоинству.
Поскольку меркантильный дух заставляет считать богатство высшим благом, жажда золота овладевает сердцами всех; и когда честных средств к приобретению его нехватает, нет таких низостей и подлостей, на которые люди не были бы готовы.
Эти последствия бросаются даже в глаза наименее зоркие; но имеются другие, доступные лишь более пытливым взорам.
Спекуляции всякого рода неизбежно приводят к образованию привилегированных компаний в некоторых отраслях монопольной торговли – компаний, всегда создаваемых в ущерб торговле индивидуальной, мануфактурам, ремеслам и работникам уже благодаря тому, что они устраняют всякую конкуренцию. Так богатства, которые могли бы течь по тысячам различных каналов, оплодотворяя государство, сосредоточиваются в руках нескольких объединений, пожирающих самое сердце народа и жиреющих на его поте.
Вместе с привилегированными компаниями рождаются всякого рода монополии, скупка изделий ремесла и продуктов природы, особенно предметов первой необходимости, скупка, ставящая под угрозу самое существование народа и отдающая его на милость министров, обычно являющихся главарями скупщиков.
По образцу системы монополий постепенно строится и управление финансами. Государственные доходы закрепляются за откупщиками, которые затем становятся во главе привилегированных компаний и обращают в свою пользу источники общественного богатства. Вскоре народ становится добычей сборщиков податей, финансистов, ростовщиков, взяточников – ненасытных вампиров, живущих только грабежом, вымогательством, разбоем, разоряющих народ, чтобы завладеть его имуществом.
Компании негоциантов, финансистов, откупщиков, ростовщиков и скупщиков всегда порождают толпу посредников, менял и биржевиков – рыцарей индустрии, занятых лишь распусканием ложных слухов с целью добиться повышения или понижения курса ценных бумаг на бирже, опутать свои жертвы золотой сетью и обобрать капиталистов путем подрыва общественного кредита.
Скоро зрелище огромных состояний стольких авантюристов начинает прививать вкус к спекуляциям, и всеми сословиями овладевает неистовство ажиотажа, и вот уж нация состоит из одних только алчных интриганов, устроителей банков и учетных касс, из сочинителей проектов, из мошенников и плутов, вечно занятых изысканием средств для ограбления глупцов и строящих свое личное процветание на развалинах процветания общественного.
Среди множества интриганов, цепляющихся за колесо счастья, большая часть низвергается вниз: жажда золота заставляет их рисковать тем, что у них есть, ради приобретения того, чего у них нет. И нищета вскоре делает из них гнусных мошенников, всегда готовых продаться и служить делу господина.
В то время как богатства скапливаются в руках спекулянтов, несметной толпе торговцев, чтобы насытить свою алчность, не остается ничего иного, кроме их изворотливости. Между тем роскошь привила им много новых потребностей, а большое число ищущих счастья не позволяет найти средства для их удовлетворения. Поэтому почти все вынуждены изворачиваться и мошенничать. С этих пор в области торговли больше нет места доверию: чтобы разбогатеть или же избежать нужды, каждый старается обмануть других; торговцы предметами роскоши обирают граждан, расточительных сыновей, мотов; все сделки, даже на предметы питания, подложны, ростовщичество процветает, алчность не имеет границ, плуты не знают меры.
На смену добродетелям благим и сладостным, отличающим народы простые, бедные и гостеприимные, приходят все пороки отвратительного эгоизма, холодности, черствости, жестокости, варварства; жажда золота иссушает все сердца, и они замыкаются для сострадания, не внемлют голосу дружбы, кровные узы порываются, люди томятся лишь по богатству и способны продать все, вплоть до человечества.
Что касается политических связей этой орды спекулянтов, то в каждой стране компании негоциантов, финансистов и биржевых игроков, прожектеров, вымогателей, вампиров и пиявок общества, будучи всецело связаны с правительством, становятся его самыми ревностными приспешниками.
У народов коммерческих, где капиталисты и рантье почти всегда идут рука об руку с откупщиками, финансистами и биржевиками, большие города знают лишь два класса граждан, из коих один прозябает в нищете, а второй полон излишеств; один обладает всеми средствами угнетения, а другой не имеет никаких средств защиты. Таким образом, в республиках крайнее неравенство состояний гонит весь народ под ярмо горстки отдельных личностей.
В монархиях и богатые и бедные суть лишь слуги государя. Из класса неимущих он набирает легионы платных наемников, образующих сухопутную и морскую армию; тучи альгвазилов, сбиров, полицейских, шпионов и доносчиков, подкупленных, чтобы угнетать народ и держать его в узде.
Из класса имущих вербуются члены привилегированных сословий, титулованные особы, сановники, должностные лица и даже высшие чиновники короля; когда дворянство, земли титулованных лиц, высшие должности и звания продажны, то богатство гораздо скорее, чем знатность, приближает к трону, отворяет двери в сенат, возвышает на все почетные места – места, которые ставят низшие классы в зависимость от привилегированных сословий, тогда как те сами зависят от двора.
Вот каким образом торговля превращает граждан имущих и неимущих в орудие угнетения или порабощения.
