– Блин, да капитан же, может, не дотянет до смены-то! – вскричал Шурович. – Надо что-то делать!
Он снял китель и принялся рвать его на бинты.
– Ну, что ты стоишь? Что? – закричал он на Трошникова.
– Кажись, все, – тихо сказал тот, уронив руку капитана.
– Что значит «все»? – захлопал глазами Шурович.
– Помер.
– Как помер? – Шурович прижался ухом к окровавленной груди. И вдруг принялся неистово трясти начкара за плечи: – Товарищ капитан! Товарищ капитан! Да скажите вы хоть что-нибудь!..
– Шур… – Трошников положил ему руку на плечо. – Оставь.
Шурович опустился на пол у кровати, вцепился пальцами в свою длинную светлую челку. Трошников стоял рядом, молча глядя на мертвого начкара.
– Они нас теперь всех так? Да? – вскинул голову Шурович.
– Кто «они»? – мрачно спросил Трошников.
– Они! Не знаю кто! Тот, кто сделал это с ним, с Провиным, с Рыбалкиным. С… с остальными пацанами!
– Мы еще не знаем, погибли те, что ушли на посты, или нет, – тихо заметил Трошников. И в голосе его было мало надежды.
В комнату вошел Сычев и встал, прижавшись к дверному косяку.
– Не могу быть там один, – тяжело дыша, сказал он. – Да и вообще, по-моему, нам лучше держаться вместе. Иначе эти зверюги нас поодиночке поубивают.
– Какие зверюги, Бык? – вскричал Трошников. – Ты о чем вообще? Нет тут никаких монстров! Это все бред!
– Бред, да? То есть на меня, как и на капитана, по-твоему, бред напал? – холодно оборвал его Сычев.
Трошников замолчал.
– Я не знаю, что это было, – почти шепотом продолжал Сычев. – Какая-то склизкая тварь. Набросилась на меня откуда-то сверху. С козырька караулки. Помню только зубы, огромные. Еще щупальца были… Липкие, холодные…
Сычев скривился от отвращения.
– Серега, ну что ты несешь? – не выдержал Трошников. – Тут и так тошно.
– Но я серьезно! – Сычев побледнел, его затрясло. – Оно… Оно обвило меня. Что-то сунуло мне в рот…
– Ладно, все, прекрати! – оборвал Трошников. – Уж не знаю, что тут на самом деле происходит, но ясно одно: кто-то жестоко вырезает наш караул! Грабители там, или террористы… Не важно, кто и зачем. А важно лишь то, что, прежде чем что-то тут сделать, они решили для начала перебить всех нас. Может, чтоб не мешали… Значит, наше единственное спасение – драться. А если нет шансов уцелеть, так хотя бы как можно дороже продадим свою жизнь!
Антон подошел к сейфу с боеприпасами. Осмотрел.
– Ну, скажем, патронов у нас более чем достаточно. Так… В сейфе хранится полторы сотни на каждого караульного. Нас осталось из двенадцати четверо… – Он покосился на начкара и поправился: – Трое. На усиление постов ушли двое – Агеев и Роганин. Значит, по три магазина из сейфа они взяли с собой. Но у нас все равно остается больше пятисот на человека. Плюс еще и гранаты. С таким боезапасом до приезда смены должны продержаться…
Его прервал грохот. Сычев, Трошников и Шурович переглянулись. Грохот повторился.
– Кажись, в двери стучат, – прошептал Сычев.
– Может, не открывать? – насторожился Шурович.
– А вдруг смена?
Трошников взял автомат и поспешил к выходу. Шурович поплелся следом.
Отперев первую дверь тамбура, Трошников крикнул:
– Кто там?
В ответ раздалось какое-то невнятное бормотание и возня, а затем такой неистовый стук, что дверь заходила ходуном.
– Я ни хрена не понял, что там говорят, – посетовал Антон.
Шурович растерянно пожал плечами – мол, я тоже.
– Ладно, Андрюха, ты стой здесь, – повелел Трошников. – Если что – стреляй!
Шурович спрятался за дверным косяком и направил ствол на сотрясаемую ударами внешнюю дверь. Трошников осторожно приблизился к ней, прислушался. Потом быстро дернул щеколду и отпрыгнул, вскинув автомат.
– Антоха, спокойно! Это я!
Дуло смотрело прямо в лицо младшему сержанту Агееву…
Шурович не зря разорвал свой китель на бинты. Не пригодившись капитану, теперь они пошли на перевязку вернувшихся с постов.
– Зверек, ты где это так плечо разодрал? – спросил Шурович, обрабатывая рваную рану на моем плече.
– Да эта херня летучая в него вцепилась, – ответил за меня Слава Бабин, как всегда с такой невозмутимостью, словно речь шла о том, где я посадил на форму пятно.
