Русско-американское общество: первые шаги

От автора

Признаюсь, читая книги, я почти всегда пролистывал раздел «От автора», не считая его важным. Полагаю, многие поступят так же и с моей книгой. Однако эта часть написана для тех читателей, которым всё же интересны причины, побудившие меня его написать, и сама история создания романа.

Сегодня вы начнете читать первый роман из серии «Русско-Американское общество». Изначально я запланировал десять романов, где бо́льшая часть событий будет происходить на Аляске, в Америке, называемой Русской. Цикл романов затронет события в историческом промежутке с 1824 года по 1867 год.

Благодаря своей работе я объехал две трети нашей страны, видел города, людей, местность, природу. Проблемы с засыпанием из-за смены часовых поясов я решал чтением перед сном разного рода материалов. Помогало. Иногда. В какой-то момент, а это было в ноябре 2017 года в г. Муравленко, я подумал, что все полученные знания я могу объединить одной историей или одним персонажем, который, пройдя сквозь реальные исторические события страны, встретив реально существовавших людей, совершит увлекательные приключения. Я уснул, но мысль осталась. Поутру я ее записал, и с тех пор стал сохранять полезные материалы, которые читал без остановки. В 2019 году в пригороде г. Ялта мне впервые удалось рассказать о своей идее, показав скелет всей серии от первой до десятой книги. Но тогда я был еще не готов. В 2023 году, в очередной командировке, в тундре, где кроме просмотра первого телевизионного мультиплекса заняться было нечем, я начал писать. Неистово, с азартом. Затем мне пришлось прерваться, потому что я заболел другой, не художественной книгой, которая стала моей пробой пера, и решил понаблюдать за платформой, на которой публиковался, чтобы понять, как она работает. В конце концов я вернулся к этой книге и продолжил её. И в процессе написания, а читать разного рода материалы я не перестал, стали вырисовываться интереснейшие векторы моего творчества.

В нашей истории государства Российского фигурирует огромное количество людей с иностранными корнями, которые, коснувшись нашей земли, стали русскими. Я не берусь утверждать, что сами они себя считали таковыми, так как читал не все мемуары, но их вклад в прославление нашей Великой страны бесконечен. В.И. Беринг, И.Ф. Крузенштерн, Ф.Ф. Беллинсгаузен и множество других. В Тюмени я был на могиле натуралиста Г.В. Стеллера, который мне известен со школьной скамьи за описание ныне вымершего морского млекопитающего – стеллеровой коровы, но в действительности трудов у него значительно больше. О нем тоже будет рассказ в одной из книг, несмотря на то что ко времени действия в романе его уже не было в живых. И о Витусе Беринге будет. А реально существовавший этнический немец Карл Федорович Фукс предстанет второстепенным героем на страницах этой книги. Известный мне со скамьи строительного университета Леонард Эйлер, который создал одну из основ сопромата, – формулу Эйлера для критической силы сжатого стержня,– родился в Базеле, а жил и работал в Санкт-Петербурге, где и похоронен. Другой величайший русский человек с датскими корнями В.И. Даль создал «Толковый словарь живого великорусского языка», из которого я почерпнул множество красивых и старинных слов, в том числе – «епилог», и вы встретите это слово в конце повествования.

Разбирая историю России, можно найти много интересного; поищите сами. Я не могу рассказать обо всех людях, внесших вклад в историю России, но в завершение мысли скажу, что человек, который создал современный русский язык, вообще имел африканские корни. Вы, конечно, знаете, что это Александр Сергеевич Пушкин, ученик Жуковского В.А.. И есть многие другие достойнейшие люди того времени.

Сам я считаю так: чтобы человек стал Александром Македонским, воспитывать его должен Аристотель, учителем которого должен быть Платон.

Другим вектором моего творчества является мысль, что русский язык – самое сильное оружие в мире, но при этом – величайшее богатство русского народа и человечества. И под русским народом я понимаю не носителей какой-то конкретной гаплогруппы или людей, родившихся в определенной местности, а любого человека из любой точки мира, кто разговаривает и думает по-русски. Если китайская, индийская, персидская и африканские культуры признаны колыбелью цивилизации, то русскую культуру я считаю хранителем цивилизации.

Это и есть движущие мной силы.

Приятного прочтения.

Дмитрий Бабаев.

Шаг первый. Звуки дома

Ночь постепенно рассеивалась, уступая место сумеркам. Здесь, в Беженском, усадьба начала материализовываться из темноты. В окне второго этажа дома горел неяркий свет. Позабыв о времени, в своем кресле сидел молодой человек, с упоением читавший журнал «Сын отечества».

Звали его Андрей Владимирович Бежин.

«Это непостижимо! Камчатка, Формоза, Мадагаскар! Где это вообще?! Как такое возможно?!» – думал Андрей.

Но уже в следующее мгновенье молодой человек порывисто встал, сделал несколько шагов и сел за письменный стол, где среди прочих книг выбрал увесистый том с надписью «Атлас всех частей света». Перевернул несколько страниц и, остановившись на карте Азии, ткнул пальцем в полуостров Российской империи, о котором прочитал только что. Далее провел через Японское море и у берега Китая остановился, несколько раз прищурился и, бегая глазами, стал искать остров. Найдя, отвел взгляд, взял перо, обмакнул его в чернила и на листе сделал запись – цифра означала расстояние между первыми двумя точками. Снова вернувшись взглядом к атласу, Андрей пальцем провел от Формозы к гряде, ожерелью разбросанных у берегов Индии островов, посмотрел на масштаб карты и перевернул страницу. Затем долистал до карты Африки и на ней нашел название следующего острова. Снова записал на листе расстояние, закрыл книгу, положил на край стола.

«Каков авантюрист?! – думал Бежин, – сбежать из Российской империи, находясь под конвоем, на захваченном корабле, с полуострова Камчатка, заключить договор с императором Китая и в итоге стать правителем племени на далеком острове!»…

На таких малопонятных мыслях Андрей не заметил, как, положив руку на стол и опершись на нее щекой, провалился в сон. Снилось Андрею, что он управлял кораблем: ветер бил ему в лицо, но он не сводил взгляда с горизонта. В другом эпизоде быстро меняющихся картин вот уже он поднимается в горы, вершины которых покрыты никогда не тающим снегом, а после…

Что было после – он не увидел: сон был потревожен, грезы улетучились. Это камердинер Иван, покачивая головой, с укоризной сказал, что по ночам только нечисть бродит, и перекрестившись, назвал молодого барина старым колчаном – видимо, бледность и сам вид лица толкнули его на такую аллегорию, и в конце настоятельно рекомендовал ступать умываться. Этим Андрей и поспешил заняться, лишь бы не слушать праведную и, по сути, правильную речь слуги. Не услышал Андрей и про свечи, коих количество было сожжено немалое, и что не ровен час или петуха он пустит или имение под закладную поставит. Брюзжание продолжилось, когда камердинер начал прибираться на столе – досталось и науке, и камням, и кузнице; нетронутым только остался лист с записями: «6000 верст, 11300 верст».

Иван разложил все книги по стопкам, устроил порядок на столе. Но лист, на котором Андрей ночью вел запись, оставил так, как он и лежал изначально. Имел слуга обыкновение не распоряжаться, не убирать и не перекладывать вещи, которые были рождены в серьезных, сложных раздумьях молодого барина, поэтому и не любил камни, которые Андрей коллекционировал, и в очередном порыве мог разложить их одному ему понятным образом.

Минералогия была второй страстью молодого барина, а первой, соответственно, – чтение приключенческой литературы, коей Андрей считал практически любую, где давалось описание биологических видов, открытие неизвестных ранее краев, территорий, и тому подобное. Поэтому его любимым чтением было изучение докладов и статей об экспедициях Лазарева и Беллинсгаузена, о первой и второй Камчатских экспедициях, журнал «Сын Отечества» и многие другие.

Андрей вернулся, имея посвежевший вид. В молодости достаточно умыться ключевой водой, и бессонной ночи как и не бывало, поморщился на прибранный письменный стол, но ничего говорить не стал, а услышал следующее:

– Тятенька к обеду зовут. Сказали, чтобы шел будить вас, что вы и так разоспались. А еще нарочный прибыл, доставил письмо для вашего отца, но по содержанию, мыслится мне, что оно для вас.

– Откуда ты знаешь, Иван?

– Тятенька уже дважды читали, а я присутствовал, от Петра Ильича оно, мне думается, от вашего учителя.

Удивление на лице Андрея сменилось интересом, энергичным шагом он отправился на поиски отца. Бежин-старший был там, где и положено быть человеку, ожидающему прием пищи, – в обеденной.

Владимир Константинович, офицер Ея Императорского Величия в отставке, хотя и имел следы военной выправки, но годы пребывания на заслуженном отдыхе, хорошая кухня и малая физическая активность изрядно округлили фигуру, и теперь в предвкушении трапезы он сложил ручки на животе и ожидал приема пищи. Здесь же присутствовали и его жена, Анна Федоровна, и дочь Ольга. Андрей молча поклонился всем троим, соблюдая семейную иерархию, и замер в ожидании. Он ждал, ибо, зная отца как весельчака и добряка, сейчас видел на его лице особенную радость. Бежин-младший сел, и разговор начал отец:

– Что-то вы, любезный сын, разоспались, не ровен час и жизнь проспите, пускай и нашу размеренную, не столичную.

И расплылся в улыбке, поцокал языком, а затем продолжил:

– Давеча вот, любимый сын, принесли мне письмо от Мечникова Петра Ильича, вашего наставника и учителя по кадетскому корпусу.

Андрей молчал – перебивать старших считалось дурным тоном. В обычной семейной беседе это, конечно, могло бы случиться, но сейчас отец всё равно рассказал бы всё сам.

– Позвольте, я вам зачитаю, – и, откашлявшись, начал:

«Любезнейший Владимир Константинович, по поручению генерал-директора императорского кадетского корпуса Петра Андреича Глейнмихеля выполняю возложенные на меня обязанности на территории вашей губернии, по завершении коих имею решительное намерение посетить моего давнего друга и соратника, дабы вспомнить былое, обсудить нынешнее и подумать о будущем, уготованном нам самим Богом, не ранее Петрова дня. Ваш друг и соратник, П.И. Мечников».

Андрей и теперь молчал, ожидая, когда отец продолжит речь. Но Владимир Константинович обратился теперь уже к своей жене:

– Выходит, к нам будут гости, Анна Федоровна, надо будет организовать радушный прием.

Анна Федоровна молча кивнула и показала прислуге, что можно вносить обед.

Андрей, как и подобает молодому растущему организму, съел все, что было подано к обеду, в светской беседе отца и матери участия практически не принимал, в разговоре о хозяйстве, погоде и сплетнях лишь изредка поддакивал – ждал удобного момента, чтобы удалиться. Вскоре, получив на это разрешение, отбыл в свои покои.

В кабинете же он, пройдя мимо письменного стола, остановился напротив шкафа. За стеклом, расставленное в идеальном порядке и с особым изяществом, хранилось настоящее богатство Бежина-младшего. На полках в несколько ярусов стояли камни и минералы, собранные самим Андреем. С футлярами и без, они были разной формы: круглые, разноцветные, блестящие и с вкраплениями, игольчатые, с металлическими частичками, радиальной формы, расходящиеся, с чередующимися цветами слоёв.

А настоящей жемчужиной коллекции был камень, внутри которого застыла капля настоящего золота. Андрей вынул именно его. И тут же в его голове всплыли воспоминания, как он, гуляя вдоль небольшой реки и формально принимая участие в устроенной отцом охоте, заметил, что на перекате у излучины, среди прочего щебня, что-то сверкнуло, заставило его присесть, собрать в руки горсть камней, затем промыть каждый, отбросить ничем не примечательные галечные, а этот, с каплей солнца, забрать.

Так вот и происходило часто: гулял ли он где-то, был ли на учениях при кадетском корпусе, деревенские ли мальчишки приносили ему интересные камни из полей или болот – и коллекция со временем росла, как росло и недовольное ворчание его камердинера.

Пристойное предложение

Середина лета, как ей и положено в средней полосе Российской империи, создала жар и духоту на улицах, пыль на дорогах, усушила траву в полях, а птиц отправила высоко в небо. В воздухе парило, а в доме Бежиных все было готово к приезду долгожданного гостя. На дороге, ведущей к дому, почти на горизонте, появилась карета. Сидевший в ней Петр Ильич спал. Экипаж приблизился к поместью, кучер остановил его у порога дома,и пассажир проснулся. Лакей отправился предупредить о приезде Мечникова. Спустя некоторое время его вышло встречать всё семейство. Петр Ильич протянул руку Бежину-старшему, который после пожатия по-православному облобызал гостя троекратно. Мечников поклонился дамам, а с Андреем поздоровался рукопожатием, но без лобызаний.

Разговор начал Владимир Константинович:

– Очень Вам рады, заждались, Петр Ильич, уж и сон дневной прошел, и новый приступ аппетита явился, но мы, ожидая дорогого гостя, говеем покамест. Извольте отобедать с нами, все уже решительно приготовлено.

И, обращаясь к слугам, велел: «Отнесите вещи Петра Ильича в гостевую комнату».

– С превеликим желанием, почту за честь, – изрек Мечников, разминая затекшие в длительном путешествии члены.

В просторной обеденной окна были открыты настежь, редкий ветерок проникал через них, едва-едва обдувая обитателей. Бежин-старший, по праву хозяина дома, восседал во главе стола, дамы располагались по левую руку от него, справа было приготовлено место для Петра Ильича, Андрей сидел рядом. Петр Ильич задерживался. Слуги понемногу стали выносить закуски, наливать вино в бокалы. Прошло уже несколько минут, и когда Петр Ильич вошел, всем стала понятна причина его длительного отсутствия. В руках он нес несколько предметов.

«Сувениры, верно, подарки», – подумал Андрей, и был прав.

Петр Ильич, сияя, разложил на столе свертки в порядке очередности дарения:

– Старый друг, под Брно или в Треббии, под Смоленском или в Париже, – мы пили коньяк! В грусти или в радости – ты никогда не отказывал себе в этом удовольствии, и я надеюсь, эта привычка прошла с тобой сквозь годы, потому что у меня для тебя именно этот напиток.

– Дамы, – тут он сделал кивок в сторону жены и дочери Бежина-старшего, – для вас у меня скверная новость: подарков три, и я ума не приложу, который именно из них понравится вам. Сверток поменьше – духи, модные, французские. Я, правда, несколько раз чихнув в салоне, доверился продавцу. Средняя коробка содержит диковинный голландский шоколад с надписью «Van Hausen und sons», а диковинный он – потому что…твердый и практически не имеет горечи. Да, да – уж поверьте мне, я сам пробовал, и это восхитительно, особенно с коньяком! – сказав это, Петр Ильич подмигнул Владимиру Константиновичу и громко засмеялся, и смех его был поддержан всеми присутствующими.

– В самой же большой коробке лежит то, что после смерти делает нас бессмертными, – не без театрального пафоса продолжил Мечников. – Вы наверняка знаете, что весна нынешнего года принесла с Балканского полуострова трагическую весть: погиб Джордж Гордон, известный нам как лорд Байрон, светоч для всех романтически настроенных юношей и девушек. Так вот, внутри собрание его сочинений. Тут вы прочтете и «Афинская дева, прежде чем мы расстанемся», и «Прометея», и «Корсара», и многое другое, в столицах нынче весьма популярное. Ах да, внутри есть и другая книга – набирающий в последнее время популярность молодой поэт, к слову, наш с вами соотечественник, Александр Сергеевич Пушкин. В салонах уже перестали обсуждать его «Руслана и Людмилу» и «Кавказского пленника», и вот появилось новое, называемое «Бахчисарайский фонтан». Говорят, молодые и неопытные девушки при прочтении становятся пунцовыми и три дня ревут без остановки.

Изрек сие, и Ольга Владимировна часто-часто замахала ресницами и покраснела, а Анна Федоровна осталась невозмутимой.

– Для тебя же, Андрей, у меня бесценный подарок – просто потому что ценность его сможешь определить только ты, и дорога эта безделица будет только тебе. Однако требует она весьма бережного хранения, что, впрочем, в тебе присутствует в избытке. Пожалуйста, открой и посмотри его.

Созданная гостем дымка таинственности заставила ощущение времени у Андрея замедлиться, а сердце, наоборот, забиться. Открыв коробочку, Андрей извлек небольшую полусферу с твердым деревянным дном и стеклянным куполом. Внутри было тело, форма которого не имела названия в математике, оно не переливалось всеми цветами радуги, но и не было монохромным, не было изотропным, не было слоистым, не было полым, не было монолитным.

– Бурый железец, – наконец изрек Петр Ильич, – его еще называют железняком, уникальный образец, казалось бы, такого распространенного минерала. Коробочку можно открыть, минерал достать, но прошу помнить, что следует хранить его вдали от воды, не допускать даже влажного дуновения, иначе покроется красной коростой и через несколько месяцев превратится в пыль.

Андрей завороженно смотрел на минерал. Сияние и минерала, и молодого человека были заметны всем присутствующим.

– Давайте приступим к трапезе, – сказал Бежин-старший и жестом показал прислуге нести яства.

Демонстрируя в этот день прекрасный аппетит, Петр Ильич, съев закуску, выпив вина и утерев рот салфеточкой, тут же перешел к разговорам:

– Я прошу простить меня, дамы, что, появившись из столичной жизни, изволю о ней вовсе и не упомянуть, и тем самым, вероятно, наскучу вам, однако тему разговора желаю открыть весьма и весьма любопытную. Вас, Владимир Константинович, спешу сердечно поблагодарить, ибо, будучи счастлив с Вами приятельствовать на службе и по ее завершении, признаю, что в искусстве удивить трапезой Вы велики. Но извольте к делу. В век мы живем интересный, стремительный, и где вчера было гуляй-поле, которое мы с Вами, находясь на службе, проходили строем, нынче совсем уж не то. Малороссия стараниями покойной ныне государыни императрицы прирастает новыми месторождениями и большим чугунолитейным заводом, что по прошествии трети века растет и здравствует. Места из диких становятся оседлыми, умельцы отыскивают месторождения руд, и мощь Российской империи растет и крепнет. В олонецких землях стараниями правления Олонецких и Кронштадских заводов добыча и производство передельного чугуна и железа выросла в разы. Старая имперская кузница – наш Урал, казалось бы, чем, кроме выработки, может удивить? Ан нет! И здесь нашлись умельцы земли русской: правой рукой указывают, а левой исполняют. Тому сто лет император издал указ: «Соизволяется всем, и каждому дается воля, какого б чина и достоинства ни был, во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях, искать всякие руды и минералы, и всяких красок и камения». С тех пор на Урале золота, серебра, меди, железа нашли превеликое множество. Но и тут умелец ум и смекалку проявил. Тому более десяти лет был издан указ, предоставляющий права всем российским подданным искать для разработки серебряные и золотые руды с уплатой налога в казну. И на Урале началась натурально желтая золотая лихорадка – вольные, мещане, даже иные дворяне, мастеровые, – все повалили в поисках быстрого обогащения и легкого заработка. Однако дело это было тяжкое – с петровских времен золото добывали в шахтах при помощи кайла и лопаты. Как Вы думаете, Андрей, за сто лет до этого, сколько золота было добыто империей?

Андрей, скоро подумав, ответил неуверенно:

– Насколько мне известно из книг и статей, различных сборников, я думаю, тысячу пудов, может, больше.

– Приблизительно тысячу двести пудов чистого золота – по двенадцать пудов год на год. Но тому несколько лет нашелся среди этих лихорадочных человек, сделавший золотодобычу не idee-fixe своей жизни, а объектом изучения, найдя к добыче драгоценного металла научный подход. Некто Лев Иванович Брусницын среди отработанной породы золотоносной жилы нашел несколько небольших крупиц золота и, начав искать их источник, понял, что золото можно добывать с поверхности. Этим и отыскалась богатейшая промышленная россыпь, а ведь даже государственные умы твердили, что россыпного золота на Урале нет и быть не может.

– Ну и в чем же, собственно, новизна метода, что же сделал этот господин? – спросил Владимир Константинович.

– Все оказалось великолепнейшим образом просто: придуманное Львом Ивановичем устройство представляло собой лоток, куда засыпали специальной лопатой золотоносную породу, здесь же лили воду, мелкая порода проходила с водой вниз сквозь чугунную решетку в деревянный лоток, находившейся под решеткой, а крупная фракция оставалась над решеткой. Затем из поддона выбирали золотую россыпь, и механизм повторялся. Теперь не было необходимости в тягчайшем труде с киркой и лопатой в шахтах – золото искали на поверхности.

– Великолепно! – воскликнул Владимир Константинович.

– И это еще не все, – продолжил Петр Ильич, – Брусницын смог доказать превосходство своего метода, и с месторождения стали добывать пять-шесть пудов за год вместо одного с шахты. Вы только представьте себе! В пять раз больше!

После непродолжительной паузы Петр Ильич, обращаясь к Андрею, добавил:

– А ведь Вы, пожалуй, лучший ученик по горному делу в нашем заведении. Стоит ли говорить, что через десять или двадцать лет кто-нибудь вот так в гостях за столом станет восторженно рассказывать о Ваших деяниях!

Владимир Константинович, немного поерзав в кресле, произнес:

– Помилуйте, Петр Ильич, ведь у нашего Андрея в кабинете целый шкаф, и все заставлено камнями разных мастей, даже где-то, я забыл где, стоит золото, в камень заложенное, мы с Анной Федоровной уж и переживать стали, не культу ли золотого тельца теперича наш сын прислуживает.

Шутка пришлась по вкусу присутствующим – все засмеялись. Отвечая на нее, Андрей продолжил беседу:

– Я теперича из любого камня имею силу сделать жидкость, металл или соединение металлов какое, стоит мне только захотеть, или коль будет в этом великая надобность.

– Разумеется, вместо уроков французского все отрочество бегал в слободу к кузнецу Федору сыродутки мастерить и подмогать, где понадобится. Мы с Анной Федоровной разное говорили, а все равно убегал и принимал участие в лепке этих печей для производства железа.

Немного задумавшись, вспоминая французский язык, Андрей отвечал:

– Papa! Pourquoi devrais-je parler français? Village! C'est là que j'ai acquis de vraies connaissances. (фр.: Папа! Почему я должен говорить по-французски? Деревня! Вот где я получил настоящие знания.)

– Quelle bêtise, fiston? – ответила Анна Федоровна (фр.: Что за глупости, сынок?).

– Французский язык – язык Вольтера, Дюма, Руссо. Ах, как это красиво! – мечтательно отозвалась Ольга Владимировна.

Хлопнуло окно, порывом открылось. За окном сгущались тучи, влажный воздух потянулся снаружи, где-то вдали молнией осветилось небо. Слуга пошел закрывать окно, а в разговор вновь вернулся Петр Ильич:

– Я вот давеча отозвался о Вас, Андрей, как об очень умном юноше. Однако, памятуя о том злосчастном случае с Василием Егоровичем Карнеевым, отец его, управляющий Департаментом горных и соляных дел, а кроме того, директор Горного кадетского корпуса, имеет целью воспрепятствовать вашему вступлению в новообразуемый Горный университет в следующем году и, вероятно, найдет способ вывести Вас из состава слушателей курсов или совсем не допустить до него. Но есть и хорошие вести.

Петр Ильич сделал паузу, дабы объект речи смог обдумать вышесказанное, а затем продолжил:

– Совсем недавно Александр Николаевич Голицын, потворствовавший усилению цензуры и устраивавший чистки среди преподавательского состава в университетах, отошел от руководства Департаментом духовных дел и народного просвещения. Вероятно, запрещение естествознания, философии, политэкономии и технологии прекратится, а в университетах выйдут самые лучшие изменения, поживем – увидим. И эти знания весьма и весьма пригодятся нашему государству и смогут в дальнейшем сказаться на империи самым положительным способом. Вот, кстати, в следующем году открывается новое здание Императорского Казанского университета, я своими глазами видел чертеж – великолепнейшее здание.

И снова пауза, чтобы Андрей смог понять происходящее, не успев осмыслить, и затем продолжение кавалерийского наскока:

– Не изволите ли Вы поступить на слушание курса там, в новом университете? Это отличнейшая возможность попасть туда и стать одним из первых «камней» в основании этой научной крепости.