Девственница

Девственница

Автор Ирина Черная

Глава 1

Начать стоит, пожалуй, с моего детства. В полных семь лет я потеряла маму. Свою родную маму. Её не стало, когда она после ночной смены в кафе шла домой. Я мало что понимала в убийствах. Знала только то, что мама покинула меня. Помню, как плакала на её похоронах, сидя на руках у бабушки-соседки, с которой я жила некоторое время, пока не попала в детский дом. Никаких поцелуев на прощание. Меня так и не пустили к ее безжизненному телу. К слову, своего родного отца я не знала. Он ушёл, до моего рождения. Спустя много лет, я поняла суть этой взаимосвязи. Мимолетное увлечение мужчины, и обманутая, покинутая женщина.

– Подонок, – говорила мама в сердцах. Будучи ребенком, я знала, что это плохое слово, но вряд ли осознавала его смысл до конца. Наверное, она все те годы любила его, быть может, надеялась, что бывший возлюбленный обратит на нее внимание, узнав о существовании ребенка. Мама, милая, трогательно грустная, мама.

Мы были единственным утешением друг у другу. А теперь я осталась совершенно одна… По прошествии стольких лет, я понимаю, что не помню ее лицо, только глаза голубые, как и мои. Я запомнила ее звонкий смех. Мама очень редко смеялась.

Не осталось ни фотографий, ничего, что я могла бы хранить как память.

Не стоит грустить обо мне, дорогой читатель, в моей жизни будет ещё счастье… Но об этом позже.

Итак, детский дом. Из уст сотрудников службы опеки, это название звучало иначе, чем из уст бабушки – соседки. Имени её не помню, а лишь только как она произносила:

– Детский дом, – с жалостью смотрела на меня и удрученно качала головой.

Я помню, что розовый заяц, моя любимая игрушка, стала общей, когда я оказалась среди других сирот. Её отобрали другие дети не прошло даже и пяти минут. А когда они узнали, что у меня была мама, они смотрели с завистью. Я не знала почему… Не понимала. С возрастом я конечно же понимаю, что многие из них не видели своих матерей. А я была счастливицей. Целых семь лет с мамой… У них не было и нескольких дней, не то что у меня. Я помню как многие из них ластились к нянечкам, словно брошенные котята, но те лишь сурово одергивали детей, чтоб не повадно было. В таком деле нельзя иначе. Дашь слабость к одному и другие захотят. Начнут биться за внимание и возможность оказаться самым любимым ребёнком, что вовсе недопустимо в такой суровой структуре.

Вот так в одночасье я оказалась среди отверженных, сама являясь таковою. Это большая трагедия, скажу я вам, быть сиротой. Я говорю не о себе, я говорю о тех других, которые остались там, в мире, где нет любви и баловства, а лишь дисциплина и норма дозволенного. Я не осталась, нет.

Похоже, что судьба пощадила меня, послав благословение в виде супружеской пары которая решила принять в семью сироту. Помню, как стояла на смотринах с отмытым лицом и грязью под нестрижеными ногтями. Со мной были ещё две девочки, но окончательный выбор пал на меня.

– Косарь Инна, семь лет. Её мама умерла пол года назад. Других родственников, увы, не оказалось. Талантливая, послушная девочка, – поясняла сухо госслужащая. Я видела её лишь несколько раз, но не знала кто она и в какой должности.

– И в чем заключается твой талант?– спросил мой будущий отец заглядывая мне в лицо. На трясущихся ногах я сделала шаг вперёд. Старательно прочистив горло, я, как учил преподаватель музыки набрала в грудь воздуха и запела "Катюшу". Я хорошо пою. Так мне говорили.

Помню как лицо папы просияло, и в глазах сквозила доброта. Они с женою переглянулись улыбаясь друг другу. А я все пела и пела…

Потом они уехали, а я расплакалась. Я думала, что понравилась им, и что они сразу же заберут меня к себе. В силу возраста мне были непонятны все нюансы с бумажной волокитой, и я безмолвно плакала, полагая, что вновь осталась брошенной.

Спустя некоторое время супружеская пара вернулась, чтобы познакомиться со мной ближе. Я помню, как нянечка вела меня, прыгающую от предвкушения радостной встрече, по длинным коридорам к моим будущим родителям.

– Димитровы Александр и Ольга. Я готова была порхать от счастья, когда слушала как они говорили мне о том, что скоро заберут меня к себе. Супруги сказали, что теперь у меня будет старший брат Дима. Все мы будем жить в большом доме, где у меня уже есть своя комната с множеством разнообразных игрушек и красивых платьев…

Что говорить, я была рада, и никак не могла насмотреться на своих новых друзей. Ольга – статная, красивая женщина с карими глазами и тёмными, длинными волосами была по особенному мягка ко мне, даже ее улыбка казалась мне самой доброжелательной из всех, что я наблюдала пребывая несколько месяцев в приюте. Александр, был высоким и смуглым, с темными, добрыми глазами, вокруг которых собирались маленькие морщинки, придавая ему вид дружелюбного медведя. Папа всегда излучал надежность, по крайней мере на меня, и я как будто бы сразу определила, что могу полагаться на его слово данное мне. В тот период моей жизни я была уверенна, что эта лучшая семейная пара, хотя иных примеров у меня не было, но я судила лишь по трепетному отношению к себе, как и любой ребенок.

Картинки в моей памяти сменяются одна за другой подобно черное-белому фильму с субтитрами, где я, в главной роли…

Когда я первый раз увидела дом Димитровых, я была в детском шоке. Я все говорила:

– Этот дом словно кукольный. Только больше, в сто тысяч раз. Папа держа меня на руках смеялся и отвечал:

– Да, Инночка, в сто тысяч раз больше.

Я стеснялась когда вошла в дом, а меня окружило множество людей. Все кто работал в нем, пришли в холл поприветствовать меня, а я поражалась тому, как много у меня теперь родных… Крепко вцепившись в папину руку я все вертела головой из одной стороны в другую пытаясь рассмотреть всех и все одновременно.

Дима подошёл ко мне последним. Он был высоким и взрослым.

– Ну, привет,– пренебрежительно сказал он. Что ожидать от подростка в семнадцать лет? Тем более, он всегда был единственным ребёнком в семье, а тут притащили какую-то оборванку и назвали её сестрой. Он был мне не рад, я знаю это, но, сейчас это уже не важно.

Я стала Димитровой Инной Александровной – таковою остаюсь и по сей день.

Назвать Ольгу мамой я не могла. Возможно это причиняло ей боль, но она никогда не подала даже виду а просто улыбалась мне, называя Пташкой. Это прозвище закрепилось за мной после того, как я парила по дому, залетая в каждую комнату визжа от восторга. К слову, в доме имелось две гостиных, столовая, кухня, библиотека – по совместительству рабочий кабинет папы, музыкальная, две спальни для гостей и одна родительская, комната брата, в которую я не заходила, пока он жил с нами. И, наконец, моя комната – самая лучшая из всех! Солнечная, розовая, с множеством игрушек, большой белой кроватью по центру, и шкафом, наполненным разнообразной одеждой. Каждая спальная комната располагала отдельной ванной. Светлый, просторный дом, который полюбился мне сразу же. Я и до сих пор люблю его, несмотря на то, что он давно опустел… Ну, не будем забегать вперёд.

За очень короткий срок жизнь моя пришла в норму. Меня любили, баловали, воспитывали и я была счастлива. Сразу же отдали меня в частную школу, в которую нас с Димой каждое утро отвозил папин шофер Виктор Петрович. Дима всегда держался особняком. Мы с ним практически не общались. Да и о чем нам было говорить? Он старшеклассник, готовящийся к выпуску, а я первоклашка. Я всегда с любопытством разглядывала его гадая, чем он все время занимается закрывшись у себя в комнате. Но по стечению обстоятельств виделись мы с ним утром в машине по дороге в школу. После занятий, меня тащили в музыкальную школу, или в танцевальную, а когда вечером я наконец возвращалась домой, Дима уже сидел за плотно запертой дверью.

С теплотой в сердце я вспоминаю Ольгу. Она отдавала мне все своё свободное время, выслушивая мои школьные истории, часами просиживая со мной в музыкальном классе где я разучивала ноты и пела. Обнимая меня перед сном, она говорила, что я вырасту очень талантливой и безусловно красавицей.

Также я отчётливо знала, что Дима предпочитает компанию своей матери больше, чем отца. Папа тогда часто пропадал на работе, но на ночную сказку для меня у него всегда находилось время… По прошествии стольких лет, я наконец понимаю причину натянутых отношений между сыном и отцом…

Я быстро освоилась в этой семье. Я знала каждого, кто работал в нашем доме, и все были ко мне добры. Особую любовь, я заслужила у тети Глаши, она работала на кухне и не упускала возможности сунуть мне какую-нибудь сладость. За это я рисовала её портреты, если это можно было назвать вообще рисунком, и дарила их ей по пять штук в неделю. Она, гладя меня по голове, приговаривали о том, какая я умница. Так прошли первые месяцы. В беззаботной, радостной суете протекала моя жизнь, до момента пока не заболела Ольга. Я сначала не понимала, почему она теперь проводит так много времени в постели. Я помню её исхудавшее лицо, и потерянный взгляд. Иногда она приходила в себя и я слышала как она плачет от боли. Люди в белых халатах, именуемые врачами, стали нашими постоянными гостями. Когда мне удавалось пробраться в комнату к моей приёмной маме я тихо пела ей колыбельные, которым она научила меня. Я просила её не болеть, на что она улыбалась и сквозь слёзы обещала поправиться. В доме царила гнетущая атмосфера. Все ходили тихо, говорили шепотом, словно боясь потревожить маму Олю. Папа не читал мне сказок, а все время проводил возле супруги. Дима, вообще делал вид, что не знает о моём существовании… Мне было тоскливо, однако я не знала, что значат серьезные заболевания, и втайне молилась о выздоровлении приемной матери.

В те дни за мной присматривала тётя Глаша. Однажды она приказала мне идти в ванную, но я закатила истерику… До сих пор стыдно. Я кричала, о том, что позволю купать себя только маме Оле, ведь этим всегда занималась лишь она. Я тогда впервые назвала её так. Мама Оля. Теперь я с тоской вспоминаю это время. Нужно было её называть так всегда, потому что она была ко мне добра… Я этого не ценила.

Я отчётливо помню день её смерти.

Трое врачей были около мамы Оли они все совали в неё иглы, а она так тяжело хватала воздух ртом. Папа отвернулся к окну и тихо плакал, мы с Димой стояли в дверях еле дыша. Я помню как схватила его за руку:

– Мама Оля умирает? – спросила я.

Он посмотрел на меня тогда, как будто видел впервые:

– Да, пташка. Это было последнее, что сказал он мне. После мы заговорили с ним спустя десять лет.... Но тогда, я заплакала, а он, взяв меня на руки, унес в мою комнату. Уткнувшись носом ему в плечо я рыдала. Мне было жаль маму Олю. Дима поглаживая меня по спине, ждал, когда же я успокоюсь. Сейчас вспоминая те события, я поражаюсь выдержке своего сводного брата. При нас с отцом он держался спокойно и уравновешенно, теперь, зная его ближе, я понимаю какую боль он таил глубоко в своем сердце. Раньше в его глазах прослеживалась некая надменность, и вот в один момент это исчезло. С виду мне казалось, будто он дает молчаливое согласие на то, что произошло, а я плакала, протестуя против. Конечно, Дима был старше и понимал, что со смертью матери ему остается лишь смириться.

Маме Оле было сорок два когда она умерла. Это была онкология яичников.

Все погрузилось в ещё больший мрак, чем до этого. Дом, люди и я. Я больше не пела песен. Только тихо сидела в своей комнате, ожидая когда придёт тётя Глаша и посидит со мной, чтобы сберечь меня от детской тоски. В тайне, я надеялась, что придет и Дима, но он стал еще более отстраненным. Учебный год подошёл к концу. Я окончила первый класс, а брат школу. Через некоторое время он уехал. И в доме стало совсем тихо. Я, с тайной надеждой спросила у Тети Глаши куда же уехал Дима, и когда он вернётся? Она тогда так серьёзно взглянула на меня, размышляя о том, говорить ли мне правду…

– Он уехал в Англию учиться, и вряд ли вернётся обратно.

– А как же папа… и я? – робко интересовалась я.

Тетя Глаша молчала. А я будто бы повзрослела за те несколько месяцев на целые годы, мне многое наконец стало понятно. Держала Диму здесь только мама Оля. Мы с папой ему были не нужны.

Время набрало скорость, а я вновь понеслась вперед, взрослея и плотно занимаясь учебой пением и танцами. Со временем папа пришёл в себя и посвятил свою жизнь моему воспитанию. О Диме он говорил очень редко, разговоры о сыне сопровождались лишь тихими вздохами. В целом нам с отцом было хорошо вдвоем, ведь это то, что осталось у нас от семьи. Папа учил меня математике и истории. Он был умным… Мой папа. Я же, в свою очередь, каждый вечер играла ему на пианино. Он просил так развлечь его, но со временем я поняла, что эта хитрость, помогла мне стать опытным музыкантом, и обогнать учебную программу. Я любила музыку и до сих пор люблю. Она всегда со мной. Только лишь музыка и воспоминания остаются бессмертными.

С папой я чувствовала себя наполненной, он давал мне все, что нужно было маленькому ребенку. Он учил меня финансовой грамотности, и мелким приемам манипуляции, к которым он прибегал на переговорах в своей работе, а я дарила ему свою детскую непосредственность, снимая с его плеч груз одиночества и сожаления о прошлом. Когда мне стукнуло двенадцать лет, папа решил сыграть роль матери и серьёзно поговорить со мной о "женских делах". Так он их называл. Я, сказать честно, не понимала о какой крови он толкует, но через некоторое время, все поняла. Бедный мой папа, как он смущался, рассказывая о том, что нужно быть осторожной с мальчиками. Я хихикала и пряча глаза уверяла его, что до мальчиков мне нет никакого дела.

Моё увлечение помогло мне стать очень востребованной персоной на школьных мероприятиях и папа не пропускал ни единого выступления, снимал все на камеру, а после хвастался своим партнёрам по бизнесу, которые посещали нас на праздники. Ох, эти тетки и дядьки всегда просили сыграть или спеть "что-нибудь эдакое".

Новый год с папой мы всегда праздновали лишь вдвоём. Сами наряжали ёлку и накрывали на стол. Папа всегда говорил, что это домашний праздник и все работники должны быть со своими семьями. То были чудные дни. Каждый год я обязательно дурачилась и устраивала свой голубой огонёк с переодеваниями и новогодними песнями. А утром первого января, я уже с утра мчалась к елке гадая, что же в этот раз подарит мне папа. Нет, я не в чем не нуждалась, но папины подарки это всегда нечто особенное.

Сборники сказок мира. Музыкальные пластины. Исторические энциклопедии. Все его подарки несли поучительный характер и мне нравилось это.

Я все думала, а что же он дарил Диме? И дарит ли сейчас? С каждым годом папа все реже говорил о сыне, и в какой-то момент вовсе перестал.

Я не решалась спросить почему так, и делала вид, что Димы больше нет в нашей жизни.

Мне хватало людей, которые меня окружали. Хоть друзей у меня было не много, так как ребенок я был занятой, я все же обзавелась парочкой школьных подруг.

Вот мне уже стукнуло шестнадцать. Я бросила танцы, потому что начала отставать в учёбе. Между музыкой и танцами, я всегда выбирала только музыку. Тетя Глаша уже едва ли успевала переставлять ноги по кухне и я всегда шла ей на помощь. Сначала она учила меня управляться с простыми блюдами, а после стала обучать более серьезному чем яичница, и летний салат. Я готовила и напевала одновременно, а кухарка всегда заслушивалась и просила не умолкать.

– Как же хорошо ты поешь, девочка, а красавица просто загляденье. Я любила комплименты о своём голосе, но о красоте, нет. Я всегда так смущалась. Рассматривая себя в зеркале, я думала что я довольно симпатичная. К слову, у меня были длинные каштановые, вьющиеся волосы, голубые глаза, а над ними тёмные густые брови, которые мне обязательно следовало подправить. Пухлые губы и светлая кожа, сглаживали общее впечатление, и я казалась довольно милой. С карманных денег, которые мне выдавали на неделю вперёд я собрала приличную сумму и решила, что пора в салон красоты.

Брови мои выщипали, придавая им тонкости и слегка приподняли вверх отчего взгляд стал более ясным и выразительным. Состригли челку и перекрасили мои волосы в чёрный. Я так сильно нравилась себе. Поднимая свою копну в конский хвост я возомнила себя девушкой Бонда, ей Богу. Очень стильный образ. Я помню, как по дороге домой попросила водителя Виктора Петровича остановится возле любого кондитерского магазина. На оставшиеся деньги я купила торт, чтобы как-то задобрить папу. Мама дорогая! Когда я переступила порог дома думала отца хватит удар. Никакой торт не помог, но со временем он смирился с моим имиджем, и мы уже вместе ездили к моему парикмахеру.

Так мы и жили. Без Димы, все десять лет.

Выпускной класс, дело шло к весне. Я совсем не знала куда буду поступать, но папа говорил успеется и я не переживала. В тот мартовский вечер я задержалась в студии, у ребят, которые писали музыку. Мы были знакомы еще с музыкальной школы, и они за мои таланты и заслуги дразнили "лучшей из лучших". Мне не нравились такие странные подколы, но я знала, что это по доброму. Я часто сидела там, и наблюдала как делаются хиты. Я мечтала, что однажды я тоже стану такой же популярной как и клиентура моих друзей. Половина, из так званых звёзд даже петь не умела, но ребята творили чудеса с их голосами.

Мне позвонил водитель Виктор Петрович. По его голосу я сразу поняла, что-то не так. Я быстро распрощалась с друзьями и рванула вниз к выходу. Я помню как меня пробирал холод, то ли из-за погоды, то ли от страха. Виктор ждал меня возле машины, лицо его было темнее тучи и я все поняла. Что-то стряслось.

– Крепись девочка, – сказал он мне, – Саша погиб.

Темнота поглотила моё сознание.

В чувство я пришла уже дома. Я слышала людей, голоса, разговоры, но в голове лишь мысль, что все происходящее сон. Сон. Я помню, как на мгновение обрадовалась.

– Дима уже вылетел. На этой фразе происходящее поглотило меня. Я встала внимательно осматривая собравшихся людей. Все домашние столпились вокруг.

Автокатастрофа. Не справился с управлением и вылетел на встречную полосу. Лобовое столкновение. Умер в скорой. Так в одночасье в свои восемнадцать я осталась круглой сиротой. Не подумайте, что я переживала о себе, нет. Я оплакивала отца. И до сих пор оплакиваю. Разве такие раны затягиваются? Никогда. Воспоминания притупляются, но боль утраты – никогда. Тетя Глаша дежурила возле меня всю ночь, опасаясь истерики. Утром я не понимала, что я должна делать.

– Что же мне делать, тетя Глаша?

– Жить, милая моя. Жить.

– Но а как быть с папой? Я же ничего не знаю.. Куда мне идти? – плакала я.

– Дима скоро уже будет здесь. Он всем займется.

Дима. Долгих десять лет. Я не знала, как он отнесется ко мне. Что дальше? Что ему говорить в конце концов? Мы были чужими людьми друг другу. Были..

Тетя Глаша меня как маленькую девочку водила за руку, заставляя умываться, одеваться.

Я смотрела на свое отражение и не верила, что это действительно я. Выглядела я ужасно, но и не мудрено, после бессонной ночи.

– Подкрась немного личико, Инночка, а то стоишь ни жива ни мертва.

Я мазнула тушью по ресницам пару раз. А после глаза мои вновь покрылись пеленой слез, и я прекратила. Это неправильно, подумала я тогда.

Я сидела в гостиной на софе в черном одеянии. Много людей сновало туда сюда, но я мало обращала на это внимание. Я была поглощена своею тоской. До момента, пока не приехал Дима. Я не видела как он вошел, что и как.

Я помню, как он громко спросил у кого-то:

– Где Инна?

Рефлекторно откликаясь на имя, я подняла глаза на своего брата. Он всегда был таким высоким? Дима был деловит. Собран. Красив до безобразия, в своем строгом костюме, а я сидела и рассматривала его, вместо того что-бы отозваться. Сводный брат смотрел по сторонам, в поисках ребенка каким я когда-то была, и не находил его. Я встала и он наконец нашел меня глазами. Он был удивлен, я знаю, он сам мне потом говорил об этом.

Выше меня на головы две, – думала я когда он подходил ко мне, пробираясь сквозь толпу. Я не знаю почему, я старалась держаться, чтобы не лить перед ним сопли… Но что-то происходило странное внутри. Увидев его я осознала свою утрату сильнее, острее. Облик его стало размываться и я зарыдала уткнувшись лицом в ладони. Помню, лишь как он обнял меня, а я цепляясь за его пиджак рыдала и не могла остановить поток своего горя. Он единственный кто остался у меня. Нет больше никого. И я одна. Мне хотелось умолять его не оставлять меня. Мне было страшно. И так горько.

Дима вывел меня во двор. Было холодно, и я наконец начала приходить в себя. Он протянул мне платок, и я наконец утерев слезы, взглянула ему в лицо. Он так возмужал. Серьезные карие глаза изучающе смотрели на меня. Он был смуглым, а волосы все так же торчали непослушно в разные стороны. Лицо его покрывала трехдневная щетина, подчеркивая волевой подбородок и мягкость его губ.

– Ты серьезно подросла, пташка.

Я хотела ему ответить, но вместо слов вырывалось лишь жалкое заикание. Я оставила попытки говорить, и лишь молча следовала за ним словно тень. Папу похоронили мы в тот же день. Вечером после похорон я все плакала в объятиях своего сводного брата, плакала до тех пор, пока выпитый алкоголь не сделал свое дело и обессилив я окончательно заснула. На утро я узнала, что это Дима отнес меня в мою комнату. То был самый ужасный день в моей жизни.

Утром следующего дня меня разбудил сам Дима и приказал собираться.

– Куда? – спрашивала я.

– Мы летим в Англию. Рейс через три часа. – С твоей визой все в порядке? – спрашивал он.

– Я не знаю, точнее не помню, этим папа занимался, – говорила я, сбитая с толку.

– Ладно, я проверю. Поторопись, – сказал он, и вышел деловито прижимая свой телефон к уху.

Я тогда была в растерянности. А как же все? А как же дом? И тетя Глаша?

Я спросила у нее тогда, как быть?

– Дуреха, – отвечала она мне, – неужели ты собираешься просиживать тут со мной? Лети с братом, вы одни остались друг у друга.

– Но как же, – говорила я, – ведь вы мне роднее, чем он. Мы были не нужны ему с папой, столько лет. Тетя Глаша усадила меня на кровать и стала пояснять:

– Твой папа, милая, не святой. У Димы были поводы на него обижаться, уж поверь мне. Я тут появилась задолго до тебя, и кое-чего видела и слышала. Твой брат, хороший мальчик, поверь мне, деточка, и пошевеливайся, не то опоздаете.

Я искупалась, привела в порядок волосы. Надела джинсы с высокой талией, короткую шерстяную кофту, и свою любимую короткую куртку, которая сказать честно была мне мала в груди. Тетя Глаша настояла на макияже. Я мазнула губы карамельной помадой и она оставила меня в покое. Мы собрали вещи лишь на первое время, остальное тетя Глаша пообещала лично все собрать и выслать мне в Англию. Дима оставил домашним адреса и телефоны для связи. Я плакала по дороге в аэропорт. Мне было жаль оставлять тетю Глашу и дом и свою прошлую жизнь. Я боялась неизвестности. Но если бы я знала, что произойдет со мной в той далекой стране я бы не плакала, нет. И я бы всегда полетела вслед за Димой. При любом раскладе. Всегда.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.