Эдем же гордо вскинув голову, упёр руки в бока, тем самым показывая, что извиняться не намерен. Обстановка явно накалилась. А мне, между прочим, уже всё надоело. Даже убивать этого калечного, что тихонько подвывал с мечами в спине, расхотелось. Всё-таки, явно, не нравятся они ему.
А ещё надо бы выбить подтверждение свадьбы Молота с Мальвиной. Да плюшки вытрясти за это. Ещё и компенсацию за нападение Грохара. Тем более, что, оказывается, я его не убил, а только вывел из строя на время.
– Пух, забей. Мы потом ему отомстим. Как говорится: «Собака лает, пёс не чешется».
– Ты кого собакой назвал? – покрывается пятнами Эдем.
– Её, – указываю пальцем на здоровенную волчью башку, выглядывающую оттуда, где кончаются все эти лавочки амфитеатра.
– Ага! Альфа? Это ты привела сюда пса? Предательница! Да я тебя живьём выпотрошу!
– Ауф… – волчица испуганно прижимает уши и бухается мордой на лапы.
– Раф! – Пух, совершив прыжок, и, пару раз взмахнув крыльями, приземляется перед волчицей и, закрыв её спиной, молча скалится, демонстрируя белые и очень острые клыки.
– А ну тихо все! – грохотом разносится голос деда. Оттолкнув в сторону брата, подходит к Пуху. – Отойди!
Пёс неуверенно мнётся, но остаётся на месте.
– Ты плохо слышишь меня? Я шутить не буду. Заберу с собой и отправлю на Землю. Будешь Егора там дожидаться. Может год, а может сто лет. А может, и не дождёшься, сгинет без тебя на чужбине. Ну? Выбирай!
Бедный пушистик, затравленно оглядывается на волчицу, и низко опустив голову, бредёт ко мне. Молча.
Дед, наклонившись, хватает левой рукой за лохматую холку, поднимая здоровенную башку на уровень глаз. И вдруг жёстко вцепляется правой в горло Альфы. Лапы мелко дёргаются, но хищница даже задыхаясь, не решается оцарапать разгневанного бога.
– Ты предала хозяина. С чего ты решила, что я позволю такой как ты находиться рядом с моим внуком? Чтоб ты, встретив очередного кобеля, предала и его? Я выдавлю из тебя всю жизнь по капле!
– У-у-у… – стоя спиной к корчившейся от нехватки воздуха волчице, Пух тихонько завыл на одной ноте. А по шерстинкам побежали крупные слёзы. Пушистый прощался… Пытался объяснить своё бездействие… Любовь любовью, но нет бога кроме хозяина!
– У, – лишь одна нота вырвалась из пасти волчицы. Лишь столько воздуха она смогла выдохнуть. Но я понял, что она пыталась сказать…
– Отпусти её!
– Не вмешивайся, внук! – грозно рычит дед.
Схватив валяющуюся рядом кувалду и размахнувшись, впечатываю её в пол:
– Я! – шлёп по хребтине уже частично восстановившегося Олевара.
– Сказал!
Шлёп, по башке.
– Отпусти!
Шлёп, правое колено в труху.
– Её!
Шлёп, левое колено в кисель.
– Или!
Шлёп, левый локоть, хана.
– Я!
Шлёп, правый локоть, тю-тю.
– За!
Шлёп, по хребтине, хана позвонкам.
– Себя!
Шлёп, по башке, всё равно не думает.
– Не!
Шлёп, правая ступня, нет у зайчика лапки.
– Ручаюсь!
Шлёп, левая ступня, не бегать зайке налево.
– Я!
Шлёп, правая ключица. А чего она ещё не сломана?
– Сейчас!
– Хватит! Брат, отпусти Альфу! – выкрикивает Эдем.
– Я ей не доверяю, – не соглашается дед.
Шлёп, по башке. Отпустите собачку, падлы.
– Да он же сейчас Олевара в кисель превратит!
– Ладно, – дед отбрасывает в сторону еле живую волчицу.
Шлёп, по хребтине. Размахнулся же. Чего такому замаху пропадать?
– Егор! – это дядюшка с дедушкой хором.
– Ась? – сняв берет, вытираю морду Пуху. Нечего ему сопли перед девушкой демонстрировать.
– Ладно, проехали, – недовольно сплёвывает Всеслав. – Альфа, ты ведь понимаешь, кому обязана жизнью?
