– Паша, не торопись выходить, – тихо в эфир говорит Марик.
– Отставить разговоры! – громко осаживает его Гнётов.
Мда, сейчас и правда Менделю будет не особо радостно. Однозначно среди этой толпы есть его настоящая семья, которая вполне могла узнать про роман на стороне. Может и Алёна Буянова тут как тут.
Выключил двигатель и стал отстёгиваться от подвесной системы. Одновременно смотрел по сторонам и заметил, что на аэродроме много новых самолётов, строящихся укрытий и строений. Расширение нашего полка налицо.
– Как долетели? – весело спросил молодой техник, которого я видел впервые на нашем аэродроме.
Низкого роста, губастый и с маленьким «пушком» волос под носом. Откуда только он появился? Наверное, мне непривычно, что не Дубок меня встречает после полёта.
– Всё хорошо. А ты… – решил спросить я у техника, но он меня опередил.
– Сержант Бубко, первая эскадрилья, – представился он, поднося руку к головному убору.
– Без гимнастики, брат, – сказал я, снял перчатку и протянул ему руку, которую он не торопился пожать.
– Это… у меня руки после циатима, – неуверенно сказал Бубко, спрыгивая со стремянки и пропуская меня из кабины.
– И что? Как будто у меня чистые, – улыбнулся я и, уже стоя напротив техника, снова протянул руку для приветствия.
– Ну, ладно, – радостно улыбнулся Бубко и поздоровался со мной. – Мне сказали, что я теперь ваш техник…
– Не ваш, а твой. А что с Елисеевичем? – спросил я.
– Не могу знать. Тут перевооружение идёт очень быстрыми темпами, – махнул рукой вдоль стоянки Бубко, где уже красовались и Су-25, и Су-17, и МиГ-23.
– Понятно. А нас на 29е пересадят, значит? – спросил я.
– Так точно. Мы уже успели переучиться. К нам сюда из Липецка и Подмосковья люди приезжали. Показывали, рассказывали, зачёты принимали… лояльно, конечно, – застеснялся Бубко.
– Это нормально. Тебя как звать-то? – спросил я, снимая шлем и расстёгивая противоперегрузочный костюм. – Имя, отчество?
– Венька Саныч я, – весело подпрыгнул сержант.
– Значит, так и будем общаться, Вениамин Александрович. Меня можешь звать Сергей Сергеевич или просто Сергеич, понял? – спросил я.
– Ага, Сергей Сергеевич, – закивал Бубко.
– Ладно, пойду на митинг, – похлопал я его по плечу и направился к перрону.
Пока мы вчетвером собрались, я выслушал длительную перепалку между Менделем и Барсовым. Как же Марик и не будет подкалывать нашего «бракодела» Пашу?!
– Слушай, так как теперь ты будешь их посещать? Надо большой дом строить и каждой комнату отводить, – предлагал решение сложившейся проблемы Марк. – Ну, на Востоке это нормально – многожёнство.
С нашей зарплатой – сомневаюсь. Хотя, лётный состав в денежном отношении не сильно обделён. Я вспомнил, что за Афган у меня на книжке, которая здесь в Союзе у бабы Нади, должны были скопиться неплохие деньги для нынешних лет. Всё же, платили двойной оклад. Плюс чеки Внешпосылторга.
– Ты задолбал, Барсов! Я тебя когда-нибудь очень сильно и аккуратно побью, понял? – сказал Паша и ускорился вперёд.
– Ты чего его достаёшь? – спросил я у Марка.
Гнётов не участвовал в нашей беседе. Он до сих пор был в каком-то ином измерении и раздумьях по поводу дальнейшей службы.
– Ой, ты вот не начинай, Сергий Радостный! – скривился Марик.
– Радонежский, балбес! – поправил я его.
– Не вижу разницы, – усмехнулся Барсов, укладывая рукой свои светлые волосы. – Пускай не расслабляется, а то у него были мысли напроситься на перевод в отдалённый уголок и без семьи туда поехать.
– Как будто это решит его ситуацию, – сказал я. – Ему нужно принять факт отцовства и заботиться о детях. Подадут на развод? Значит, так тому и быть.
– Серый, вот ты вообще не соображаешь, что Менделю кранты? – тихо сказал Марик, подойдя ближе. – Вспомни, как было после Беленко. Выявляли всех, у кого бельишко в шкафу обосранное есть. Чуть что-то не так, сразу палки в колёса по всем фронтам службы.
Есть истина в его словах. Не помню, насколько были большие репрессии после угона МиГ-25. Многим этот случай сломал карьеру.
– Так ты Марик тоже в этой группе, – сказал я. – Твой аморальный облик знаком всем не понаслышке.
– Мне просто не везёт в любви. Но сейчас, чувствую, что попрёт. Женюсь скоро, но не знаю на ком, – развёл руками Барсов. – Максимыч, а вы что думаете? – спросил он у Гнётова.
– Думаю, что это конец карьеры, – ответил зам. комэска.
Марик покачал головой и покрутил у виска пальцем, показывая мне отношение к состоянию Гнётова. И правда, совсем потерянный стал майор.
К перрону подрулил Ан-12. По сценарию, сейчас своих родных у рампы самолёта встретят пришедшие семьи. После будет митинг, важные слова и мы разойдёмся по своим домам.
Марик похвастался, что сегодня же съедет на квартиру в город. К кому не уточнял, но он предвкушал приятный вечер. Сказал, что сильно изголодался по острым ощущениям.
Из грузовой кабины начали выходить наши техники, штабные работники и другие военнослужащие из подразделений обеспечения. Скопление людей, которые пришли встретить своих родных с войны никакое оцепление уже сдержать не могло. Да и не пытались.
Радостные крики, слёзы, объятия – всё вперемешку и выглядит естественно. Никакой постановки. Вот те самые эмоции, которые передать невозможно ни на фотографии, ни в кино.
Нельзя заставить жену на публику рыдать взахлёб, когда она не видела своего мужа почти год, а узнав, что он попал под обстрел, ждала весточку. Теперь он раненый, но живой стоит и обнимает её, опираясь на трость.
Как можно описать или показать на экране сурового мужчину, который ещё ни разу не видел своего ребёнка. А теперь он держит его трясущимися от волнения руками. Старается изо всех сил сдерживать слезу и не закричать от счастья.
А можно ли описать тяжесть на душе офицера в потёртой куртке, чей ребёнок не может узнать в нём своего отца? Малыш пытается сделать шаг, но его останавливает что-то. Но вот прошло несколько минут и малыш, неуклюже, но делает шаг навстречу своему отцу и взмывает над землёй, подбрасываемый на сильных руках родителя.
Марик нежно обнимался с какой-то девушкой в бежевом пальто и сером берете. Гнётов шёл под руку со своей супругой и держал на руках сына. Мендель стоял и о чём-то говорил своей жене, которая поправляла его форму, покачивая коляску с ребёнком.
В этот момент я ощутил то самое одиночество. Да, в мои годы быть сентиментальным уже поздно. Но смотря на этих людей, хочется, чтобы кто-то также подошёл к тебе и поздравил с возвращением домой.
– Родин, – позвал меня знакомый голос со спины.
Повернувшись, я увидел перед собой Бажаняна в парадной форме.
– Товарищ командир, старший лейтенант Родин прибыл из заграничной командировки, – доложил я, вытягиваясь в струнку и приложив руку к головному убору.
– Поздравляю, – обыденно сказал Араратович и пожал мне руку. – Вот только не командир я больше. Новая власть теперь здесь, – сказал Бажанян и кивнул в сторону.
