Что под рукой.
Он жил в своем,
Придуманном им свете.
И утверждал,
Что он насквозь
Всех видит.
А я ему – так сразу
И ответил,
Так и сказал:
«Пошел бы ты,
Овидий!..»
А впрочем – мне
Все было безразлично…
А он, он нервничал,
Ругая насекомых!
И вдруг вскочил
И вскрикнул:
«Беатриче?!»
Но это снова были
Юля с Томой.
И все испортили
Смешливые девчонки,
Хоть и дополнили
Изгибами телес.
Их шутки
У меня сидят
В печенках!..
А Данте проявлял
К ним интерес.
И углублялся с ними
В темный лес.
И декламировал стихи
О Беатриче…
И под купальники,
Смеясь,
К обеим лез.
И земляникою лесной
Обеих пичкал.
Потом – он стал нырять
И утонул…
Все бросились за ним,
Его спасая!..
Спасли и откачали.
Он заснул.
Я прочитал над ним
Главу из «Рая».
В двенадцать дня
У речки незнакомой
Я не читал
Заумней вариантов!
Уснули сном младенцев
Юля с Томой,
Но был разбужен
Своим «Раем»
Данте.
Сказал он нервно:
«Слышишь, никогда
Не смей – меня
Мне приводить
В пример!..»
Мол, «Рай» его
Такая лабуда!..
А я сказал: «Ну да уж,
Не Гомер».
Тут мы расстались…
А столкнулись снова
Так месяцев примерно
Через десять.
«Ты как?» – спросил я.
Он сказал: «Хреново!..»
И выпили
Положенные – двести!
«Суровый Дант…»
Я вспомнил почему-то.
И плюнул трижды через
Левое плечо.
Мы помолчали,
Кажется – минуту
И по стакану
Выпили еще.
Он рассказал,
Уткнувшись мне
В жилетку,
Что зря не утонул он
Там, в июле…
Что он женат,
Но бегает к соседке.
А тут еще рожают
Тома с Юлей!
Да от него…
«Проведать их
В больнице?!
Или поздравить,
Как-нибудь по почте?!»
Что исписался он…
Осуетился…
Что жив-здоров,
А жить
