– Добрый день, Борис Фёдрч, – Митрофан здешнего старосту видел впервые, но сразу понял, что это он.
– Вот и ты, оказывается, со мной знаком. Это хорошо, меньше болтовни. Значит так. Мне всё равно, что у тебя за спиной: какие дела, кто хозяин. Раз сюда пришёл и хошь здесь остаться, живи по-нашему. Коли станешь озорничать, то обиду держи на себя.
Староста строго взглянул на Митрофана, перевёл взгляд на крепкие руки, держащиеся за край телеги.
– Надеюсь, понял. И ещё, государевым тебя не сдам, Сазанья у себя не позволю; но и ты, будь любезен, пользу неси. Надумал, чем заниматься будешь? В поле народ нужён. Али ты из мастеровых? – староста вновь посмотрел на руки попутчика.
– Да вот думал промыслом заняться. Панкрат говорил, можно на зверя. И старику лыко нужно.
– Что ж зверя, так зверя. Сходи на Подозеро… Знаешь где?
Митрофан положительно кивнул.
– Там спросишь Леску. Он всё растолкует. Панкрату здоровья передавай.
Они подъехали к дедовой избе.
– Слазь. Приехали.
Митрофан снял поклажу, и проводил взглядом отъезжающего старосту.
– Сазанье, – он задумался. Что-то недоброе проскочило в голосе Фёдорыча, когда он упомянул об этом, – Сазанье. При случае нужно поспрошать.
6
Июньская ночь в деревне роскошна. В глубине залитого сверчками воздуха где-то в лесу удивляется филин. Силуэты освещённых луной деревьев являют сказочные причудливые формы. Полная луна, словно купальский костёр, собрала в тёмном поле звёзды. По бледному сияющему диску изредка проходят то ли облака, то ли тени участников праздника.
Нежная, ласкающая прохлада дарует изнурённому жарой телу наслаждение. Летние дни полны забот и трудов. Короткую, но от этого ещё более ценную, передышку даёт крестьянину ночь. Только ночной покой не для молодых-неженатых, тем более в купальскую пору.
– Чаво сидишь бусурманином? – Панкрат заметил возле сарая любующегося небом Митрофана. – Ступай-ка к молодым, неча стариковы кости охранять. Ступай. Мож и глянешь каку?
Митрофан поднялся. Идти никуда не хотелось, но дед не отстанет. Вышел на улицу. За околицей висело зарево праздничного костра. Со стороны появилась звенящая, переливающаяся девичьим смехом ватага. Слово за слово, компания увлекла Митрофана с собой. Праздники на селе общие.
Межсезонные и зимние противостояния улицу на улицу летом отменялись. Короткое время для отдыха заполнять кулаками – не дело. На это и зима есть.
Пять озёр возле Нарышкино. Пять полных рыбой водоёмов. Четыре – потомки прежнего русла Хопра. Нашла себе река ложбину поудобнее, а людям оставила память. Между улицами Воробьёвка и Подбеково разлеглось иное озеро. Несчастливое, можно сказать. Пугали им местных ребятишек, рассказывая про утопленников. За Еланкой раскинулось болото. Неразрывно связана жизнь нарышей с водой. Почитай каждый селянин с юных лет занимается рыбалкой. А Купала для этих селян родной.
Широко разбежался праздник по луговине – от леса до Кривого озера. Недалеко от берега бросает языки в ночное небо большой костёр. Да и не пламя это вовсе, а дорога, на одном конце которой водят хоровод люди, а на другом звёзды.
– Со вьюном хожу, да со вьюном хожу.
Я не знаю, куда вьюн положить
Я не знаю, куда вьюн положить.
Положу я вьюн, да положу я вьюн…
Не успел Митрофан подойти, как хоровод увлёк его в полёте весёлого гулянья окольцовывать костёр.
– Положу я вьюн на правое плечо,
Положу я вьюн на правое плечо.
А со правого, да а со правого,
А со правого на лево положу.,
А со правого на лево положу.
Я ко молодцу, да я ко молодцу,
Я ко молодцу иду, иду, иду…[11 - Народная купальская песня]
От игр, танцев, бесконечного мелькания лиц закружилась голова. Он отошёл от костра в сторону озера и опрокинулся в высокую траву. Звёзды, звёзды, звёзды… Глядя в ночное небо, казалось, что это они, а не люди у костра разговаривают и поют.
– Ой, на Ивана,
Ой, на Купала…[12 - Народная купальская песня]
Летел Митрофан, летел над землёй, над жизнью своей. Было ему легко и просторно. Ни тягостных мыслей, ни забот обустройства.
Хорошо-о!
В деревне проснулись петухи, прокричав об этом на всю округу. Словно получив от них сигнал, с только что чистого неба упал ливень. Луговина пуще прежнего залилась весёлыми песнями, теперь уже славящими дождь, так как каждый знал: «На Купалу дождь – жатва посуху». Сияние зари напомнило о хозяйственных делах. Под песни и прибаутки расходились по домам.
7
Звали Леску Петром. Как оказалось, был он старшим братом Митьки, да и внешне похож на него: тот же с небольшой горбинкой нос, тонкие губы. Те же озорные глаза, только трезвые. Не было у Петра Митькиной суеты-бестолковицы – собранный, рассудительный, даже медлительный что ли. Серая холщовая рубаха, висевшая на нём мешком, скрывала телосложение, но чувствовалась надёжность, исходившая от Петра.
Они ходили по лесу. Леска то останавливался, засмотревшись на ветки, то отходил в сторону, что-то проверяя. Разговаривали мало, слушали лес, который, не замечая их, звучал многоголосной деятельной жизнью. Звенели кузнечики. Над ними плыла, переливаясь, песня дрозда. Звал кого-то, посвистывая, зяблик. Пётр шёпотом указывал солирующего. Кукушку Митрофан узнал сам. Она была далеко, и её голос в толще леса казался махровым.
Вдруг с краю от тропинки поднялся переполох: зашевелились кусты, вздрогнули и закачались нижние ветви ольхи.
– Вот ведь. Зайца с белкой спугнули мы с тобой, Митроха, – Леска, улыбаясь, смотрел в густую листву.
Не спеша дошли до реки. Сели на высоком берегу. Красота – не то слово для описания открывшейся благодати. Яркое солнце разливало свой свет на малахит леса, на чешуйчатую от ряби реку, на весь бескрайний, спокойный мир. Хотелось дышать глубоко, бесконечно долго, упиваясь покоем и неземной любовью русской природы.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
