Руки

Руки
Яна Гридасова

Америка восьмидесятых. Десятилетний мальчик индиго стал изгоем после семейной трагедии. Спустя сорок лет он впервые об этом поведает перед возвращением на Землю. И кто его там ждёт – неизвестно.

Руки

Яна Гридасова

© Яна Гридасова, 2024

ISBN 978-5-0062-6203-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Руки

Тёмно-голубое пламя мерцало посреди сложенных в круг камней, поросших старым мхом. Густая темнота и тишина окутала вокруг всё. Касси сидел у костра и грел руки. Огонь не обжигал, даже когда рука оказывалась в самом его эпицентре, он лишь приятно согревал. Юноша ждал своего спутника. Полчаса назад тот ушел по каким-то важным делам, о которых не счёл нужным рассказать. Молодой человек смотрел, как танцуют на траве синеватые тени от костра; иногда на его лице появлялась улыбка. Но всё остальное время оно было серьезным и непроницаемым. Мысли Касси возвращались к словам, сказанным прохожим в городе сегодня утром: «Пусть свет теперь и горит всегда в каждом доме, но мир погружён в беспросветный мрак».

Неожиданно раздавшийся голос заставил Касси вздрогнуть и оторваться от своих размышлений:

– Эй, Касси, подвинься-ка. Думаешь о чём-то?

Юноша кивнул, но не стал пояснять. Он сомневался, что его наставник пожелает слушать о его мыслях. Ему бы они не слишком понравились.

– Завтра мы отправимся на планету, где я родился.

От удивления Касси даже перестал потирать ладони друг об друга, чем машинально занимался последние полчаса. Никогда ещё его наставник сам не заговаривал с ним о мире, в котором он родился. Касси мог только догадываться по его облику и некоторым странным увлечениям. Однажды он спросил Тэрэлла – так звали его учителя и друга, – «Какого цвета небо в мире, где ты родился?», но, получив в ответ угрюмое молчание, больше никогда не поднимал эту тему.

– Зачем? Нам что-то нужно взять там или сделать? Или…

Внутренне он порывался спросить совсем другое; он надеялся, что теперь-то учитель расскажет больше о себе, раз уж они направляются в такое место. Касси был бы несказанно рад узнать хотя бы название любого города в том мире или имя матери Тэрэлла, или прозвище лучшего друга его детства, ведь оно, без сомнений, было у него.

– Нет. Брать мы ничего не станем. Там у меня есть несколько незаконченных дел. Но не спрашивай. Мы сегодня слишком долго забирались на гору и спускались с неё. Ляжем спать.

Касси ощутил прилив огорчения и резко смахнул с себя прилетевший с кострища кусочек серого пепла. Его надежды не оправдались. Он плохо знал того, с кем уже десять лет бороздил просторы мира, и это раздражало его, потому что сам Тэрэлл знал о нём, своем подопечном, всё. А Касси даже не был уверен, что имя «Тэрэлл» настоящее. Он вспомнил, как в ту далёкую ночь спросил, как его зовут. Он ответил ему просто – Путник. Но Касси не мог так к нему обращаться и спросил ещё раз. Тогда ему посчастливилось услышать «Тэрэлл», и так он стал называть его. Правда, не раз Касси замечал, что, куда бы они не пришли, никто не называл его учителя Тэрэллом. Все предпочитали называть его Путником, каждый на свой лад добавляя к имени какое-нибудь прилагательное.

Тэрэлл-Путник распростёрся на земле вдоль костра и медленно закрыл глаза. Спустя минуту с его стороны послышалось ровное дыхание спящего человека, и ничего больше не было слышно, кроме лёгкого потрескивания огня, да лишь изредка долетающего крика какой-то местной птицы. Касси ещё немного посидел, периодически бросая долгие изучающие взгляды на своего спутника: его лицо, казалось, не постарело за эти десять лет. Касси, думая о том, что оно, возможно, вообще никогда не постареет, тоже прилёг, придвигаясь ближе к огню. Странный огонь, который не обжигал, но грел, защищая от холодной космической ночи.

Касси начал засыпать, его разум уплывал куда-то далеко, возможно, в те густые жаркие леса, где проходило его беззаботное детство, где он часто бегал, словно сын дикарей. Но вкрадчивый голос спутника выдрал его из начинавшегося сна, спрашивая:

– Хочешь послушать историю?

Касси поначалу решил, что голос – часть его сна, но, чуть приоткрыв глаза, увидел, что Тэрэлл уже сидит, а глаза его задористо блестят, как будто он только что принял холодный душ или выиграл забег.

– Да, да, конечно! – быстро ответил юноша, испугавшись на короткий миг, что наставник передумает и опять прикажет ложиться спать. А Касси уже заразился бодростью и точно знал, что ближайшие несколько часов не сможет заснуть. – Но это, верно, что-то не то, что ты уже рассказывал?

Очень медленно уголки рта Тэрэлла приподнялись в странной, мрачноватой улыбке. Он заговорил лишь через пару минут, чудом не заставив Касси, начавшего ритмично постукивать ботинком о землю, потерять терпение.

– Эта история произошла со мной, когда мне было почти десять лет. Пожалуй, я ошибаюсь, называя это историей. Это была именно та часть моей жизни, которая сделала меня. Ты знаешь, Касси, что я рано открыл свои способности. Их можно было вполне приспособить для исцеления. Мой отец сразу же воспользовался этим: он начал приводить к нам домой людей, совершенно незнакомых мне, больных людей, которым была нужна помощь. И я лечил их, не сомневаясь, потому что это мне сказал делать отец. Я не знал, брал ли он с них что-то за это. Меня же ничем, кроме сухого «спасибо», не поощряли. Все считали, что я просто должен, потому что родился с такой способностью. Так же, как лошадь должна возить, просто потому, что она лошадь. Возможно, они были и правы. Я исцелял самых разных людей, разных возрастов; близких друзей и пугающих меня людей с юга, кожа которых походила на сваренную кукурузу. Очень часто, возвращаясь вечером домой после учебы, я находил там больного, которого – я знал – должен излечить. Бывало, я всё ещё сидел подле больного, когда с работы возвращался отец, и я думал, смеясь, ни капли не обижаясь на него, что мой рабочий день сегодня даже длиннее, чем у взрослого. Регулярное моё общение с больными и ранеными людьми почти не омрачало мою жизнь: у меня было много друзей, с которыми я весело проводил время, мы часто смеялись и не думали ни о чем, что было тяжелее нового выпущенного комикса. Возможно, это было потому, что я от природы был жизнерадостным, и всюду видел таких же людей, что давало мне повод считать весь мир добрым и веселым, не думая о том плохом, что в нем явно есть. Однажды всё вдруг стало иначе.

Отец сам приехал за мной в школу, такое бывало крайне редко. Я заметил, что он очень уставший и серьёзный. Обычно по дороге он подсмеивался над проезжающими машинами, сравнивая их с ослами 1940-ых годов, которых использовали пограничники в Европе, потому что не хватало нормальных лошадей. Делал он это не без удовольствия, потому что наша машина, привезённая из Англии, отличалась какой-то особенной брутальностью по сравнению с американской классикой. Но в тот день Мэйсон молчал. Я спросил, всё ли хорошо дома.

– Эльза приехала. Помнишь её? Тётя твоя.

– Да.

Эльза – папина сестра. Она приезжала два года назад на мой день рождения и подарила мне большую корзинку с искусственными цветами и разными сладостями. И маленького плюшевого медвежонка. Я хорошо запомнил её благодаря необыкновенно мягкому голосу. В то же время, он мне тогда очень не понравился. Это я помнил даже лучше, чем само его звучание.

– Ей очень нездоровилось в последнее время. Я писал ей, чтобы она приехала к нам, но она не хотела, думала, что я шучу про тебя. Но сейчас вот приехала.

– А что с ней? – спросил я, чувствуя себя каким-то врачом, хотя прекрасно знал, что ни я, ни Мэйсон не разбираемся в том разнообразии болезней, что обитают на нашей планете.

– Сильная лихорадка. Она летала в Бразилию два месяца назад, разгуливала по джунглям и подхватила что-то. Ей не помогли даже наши виргинские специалисты. Впрочем, ей и в Нью-Йорке не помогли. Но ты, не сомневаюсь, вылечишь её.

В его голосе не было и малейшего опасения, что что-то может пойти не так, или что я не справлюсь с возложенной на меня задачей. Он никогда не предоставлял мне выбора. Мне же самому стало страшно: я никогда раньше не лечил кого-то от по-настоящему опасной болезни или раны, тем более близкого родственника. «Сильная лихорадка» – это я уже слышал, но ни разу про то, что кому-то не помогли в Нью-Йорке. Я не боялся навредить: я точно знал, как применять свою силу, чтобы она не причинила человеку или животному (их я тоже нередко исцелял) боль или даже небольшой вред. Я страшился того, что могу не справиться с чем-то действительно серьезным.

Мы подъезжали к дому, когда до меня донёсся этот «запах» из нашего дома. Так пахнет смерть для тех, кто одарен способностями, которых нет у обычных людей. Для последних этого запаха просто не существует. Я же чувствовал его всегда, когда, в какой-нибудь из поездок, нам случалось проезжать мимо кладбища. Но этот запах был не совсем тем, ужасным. Эльза была ещё жива.

Я выскочил из машины и понёсся домой. Никогда я ещё так не хотел как можно скорее окончить свои обязательства по исцелению. Вымыв руки и наспех разжевав оставленный кем-то кусочек пирога на блюдце, я переоделся в домашнюю одежду и поспешил в нашу гостиную. Прямо посреди неё стоял большой длинный диван. Мы с отцом и матерью на него не садились. Ни разу с тех пор, как мне исполнилось девять, и я открыл свою силу. Он использовался исключительно для того, чтобы я лечил на нём людей. Сейчас там лежала моя тётя.

Это была молодая девушка в самом расцвете сил и единственная сестра моего отца. Она редко навещала нас, потому что жила где-то очень далеко, в каком-то штате со странным названием Мэн. Я помнил её совсем другой и понимал, что дело наверняка в болезни. Её лицо было бело, как чистый лист бумаги, глаза закрыты, а дыхания не слышно и практически не видно. Тёмно-коричневые густые волосы были распущены и распушились по дивану вокруг головы. Одна её рука висела над полом и периодически подёргивалась, заставляя вздрагивать меня. Рядом с ней сидело два человека. Видимо, они приходились ей близкими людьми, раз приехали вместе с ней.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

Мужчина и женщина ответно кивнули, быстро отошли в сторону, сопровождая меня недоверчиво-волнительными взглядами. Их лица были почти также белы, как у больной. Они всё время перешёптывались у меня за спиной, пока я осматривал её.

Я тихо позвал Эльзу по имени. Она даже не шелохнулась, не приоткрыла глаз. Я не мог понять, в чём дело. Отец сказал, что у неё лихорадка. Я ожидал увидеть человека в жару, в бреду и беспрерывно кашляющего. Может быть, кто-то ошибся с диагнозом или отец неправильно передал мне чьи-то слова, подумал я. В комнату зашёл Мэйсон.

– А вы… вы уверены, что он поможет чем-то? – спросил мужчина моего отца. – Нас готовы принять в одном месте неподалёку…

– Мой сын помог уже не одному десятку больных. Я не позволю вам её увезти в очередную бестолковую больницу. Она моя сестра, в конце концов.

Папа подошёл ко мне, а говоривший с ним покорно опустил голову и поглядел на меня. Я судорожно и беспрерывно продумывал, как буду лечить тётю Эльзу. В голове крутились одни и те же слова: нужно вложить много сил.

– Мы тебя оставим, чтобы не мешать, – на пару секунд опустив руку мне на плечо, сказал отец.

Я отчаянно хотел, чтобы рядом остался хоть кто-то: меня пугала эта тишина со стороны Эльзы и её ужасная бледность. Но почему-то я вбил себе в голову, что, кого бы я не попросил об этом, мне обязательно откажут. Даже мама с папой. Все ушли.

Я глубоко вздохнул, стараясь не обращать внимания на сильный отталкивающий «запах» тети. Будь я обычным человеком, я не ощутил бы ничего, кроме букета из запахов её личных вещей, духов, кремов и чего-то ещё. А, будучи тем, кто я есть, я их почти не чувствовал.

Я положил обе мои ладони тёте на ключицу. Помещая руки на этом месте, я исцелял людей. Реже я держал их в районе сердца. В этих участках тела человека, да и животного тоже, энергия всегда проходила лучше, чем где бы то ни было. Несколько минут я прислушивался к своей интуиции, по чуть-чуть передвигая ладони по тётиной ключице, отыскивая то место, где моя сила не наткнулась бы на препятствия. Я уже собирался приступить к самому лечению, но решил, что не помешает сначала посмотреть, в каком состоянии душа Эльзы; я научился этому только месяц назад: видеть души, и даже то, что является сутью человеческого сознания.

Все мои мысли были об этом человеке, совсем не старом, с достаточно приятным лицом. Я вспоминал её, когда она разговаривала со мной два года назад. Тембр её голоса, осмысленные слова, глаза здорового блеска… Я отталкивал те образы, что прямо сейчас были передо мной. Я мысленно приказал себе увидеть душу этой женщины, рассмотреть то, что она есть там, где ничто не скрыто. Постепенно я начал видеть. В полной темноте, резко окутавшей меня, я начал усматривать маленький шарик сероватого цвета. Я словно бы приближался к нему и с каждой секундой видел всё отчетливее, больше. Шарик был оплетён путами – разноцветными. Но внутри, за этим плотным серым «чем-то», за этим выкатанном в грязи мотке пряжи, всё ещё теплилась человеческая душа тёти Эльзы. Я не мог разглядеть, была ли она чисто белой или топлёно-солнечного цвета, как у большинства людей, и поморгал глазами, прогоняя видение. Передо мной вновь лежала сестра отца, а я опять сидел на краешке дивана.

Я ясно понял, что нужно вложить в её исцеление больше сил, чем я вкладывал раньше в кого-либо. И я был готов, как мне тогда думалось, на всё. Я сосредоточился на своих руках (они всё ещё были на ключице больной) и на своём сердце. Никто не учил меня пользоваться моей силой. Ни в Виргинии, ни в соседних штатах не нашлось для меня учителя. Я освоился с ней сам и владел так же хорошо, как, например, ногами и руками. Долго выпрашивать силу проявиться не пришлось. Из моих рук тотчас полилась энергия, подобная лунному свету, белая, но имеющая легкие шафрановые и голубоватые отсветы. Раньше я часто думал над тем, какое ей дать название. Я пробовал давать ей разные имена: янтарная, лунная, солнечная, золотистая и многие другие, но ни одно не прижилось; я решил называть эту энергию просто моей силой, ведь именно силой она и была.

Эта субстанция имела обыкновение «думать» перед тем, как направиться туда, куда я ей приказывал. Так происходило всегда и каждый раз, когда я начинал пользоваться ею, и я не знал, что её привлечёт, куда потянет. Она была словно ручей на равнине, растекалась во все стороны, пока я не выстраивал нужные мне границы. Зачастую мне приходилось прикладывать немного усилий, чтобы энергия вдруг не направилась куда-нибудь в совсем другое место. Но в этот раз моя сила не оказала никакого сопротивления моему желанию: она так стремительно начала «впитываться» в расслабленное тело Эльзы, что я тут же ощутил слабость и опустошённость. Энергии из меня вышло слишком много и, окажись я чуть терпеливее или медлительнее, я никогда бы уже не вышел из той гостиной.

Я отдёрнул ладони, отскочил от дивана. В этот момент скрипнула дверь, и я увидел маму. Она принесла мне тёплого молока с моим любимым черносливовым печеньем. Я ел, пил, но не почувствовал ни вкуса, ни хотя бы немного энергии, которой только что чуть не лишился в полном объеме. Я был в шоке, незнакомом мне до этого случая. И я совершенно не знал, что мне теперь делать. Мама ушла сразу же, и я опять остался один. Мне не с кем было обсудить то, что произошло, да и незачем. Родители крайне редко интересовались моей силой и, в общем-то, не знали, что она из себя представляет. Но мне гораздо важнее было, чтобы рядом был кто-то здоровый, живой, тогда я сразу бы придумал, что мне делать. Но, кажется, сюда никто не хотел заходить и, тем более, проводить тут время. И те незнакомые люди, приехавшие с тётей, наверняка только делали вид, что хотят быть рядом с Эльзой, сами же предпочли уютную кухню.