– Придумаю что-нибудь.
***
Мне бы прилечь, отдохнуть, раны успокоить, но, как говорится, и вечный бой, покой нам только снится. Из горкома я иду не домой, а в «Динамо». Надеюсь, Скачков сейчас здесь. Окунаюсь в знакомый запах конюшни, заглядывая в залы, где может обитать мой тренер.
На свою удачу нахожу его сразу. Он сидит на матах привалившись к стенке, медитирует.
– Здравствуйте, Виталий Тимурович. Не помешаю?
– О, здорово герой, – не слишком радостно приветствует меня он. – Ты что, на ногах уже?
– Частично, – подтверждаю я.
– Ты же вроде того, сказали…
– Да нет, жив ещё, – улыбаюсь я. – Не дождётесь, как говорится.
– Капля крови густой из груди молодой на зелёные травы упала, – красивым басом напевает Скачков.
– Ну, да-да, было дело, вот глядите.
Я расстёгиваю рубаху и показываю дырочку. Он головой качает.
– И кто? Слухи разные ходят. Одни говорят менты, другие – бандиты.
– Бандюки, урки, Виталий Григорьевич.
– А ты чего с ними связался-то? – спрашивает он.
– Ну вы даёте. А как не связываться, если они во все сферы жизни пролезают?
– Ну, это ты загнул, парень.
Да, это я загнул. Немного предвосхитил время, всего-то на десяток лет.
– Вас что, поздравить можно с выходом на заслуженный отдых? – меняю я тему.
– Лучше не надо, – мрачно отвечает он. – Я это не праздную.
– Понимаю. Хотели бы ещё послужить отечеству?
– Так, ты что пришёл душу мне рвать? – повышает он голос. – Да, хотел. И мог бы, если бы не… Ай…
Он машет в сердцах рукой и отворачивается.
– Хорош вести себя, как юнец. Разве можно отчаиваться? Вы ещё молодой и полный сил.
– Дурак ты, Егор. Это ты юнец, а не я. А знаешь, что это значит? Вот если тебя турнут с твоей фабрики, ты будешь плакать? Нет, конечно, смешной вопрос. У тебя вся жизнь впереди, пойдёшь в другое место устроишься, всего делов-то. А у меня, вся жизнь не впереди, а позади. Улавливаешь разницу? И то, что я ушёл на пенсию, означает, что я уже никогда, слышишь, никогда не смогу быть тем… – он замолкает. – Да что с тобой говорить. Доживёшь до моих седин, сам узнаешь.
– Я это всё понимаю лучше, чем вы думаете. Но не суть. Вот что я хочу вам сказать.
И я во всех подробностях выдаю идею военно-патриотического отряда.
– Можно будет привлечь ещё офицеров по вашей рекомендации. Это мы с вами после определимся. Нравится идея?
– Неплохая, – соглашается он.
– Тогда скажите, готовы вы возглавить этот отряд? Хотя стойте, не отвечайте. Есть ещё кое-что. То, что будут знать только избранные, прошедшие проверку и получившие высший доступ. У этих людей, этих избранных будут и другие задачи. Тайные. И не всегда такие, о которых сказать-то прилично, вы понимаете. Под личиной благообразия будут скрываться страшные, безжалостные люди, отлично умеющие убивать. Эти люди будут вершить тайное правосудие, не откладывая в долгий ящик. Они будут уничтожать бандитов и прочую нечисть. Они станут настоящими санитарами этого дикого, ужасного засыхающего леса, чтобы лес смог снова стать зелёным. Они будут жестокими рыцарями смерти ради жизни.
Скачков упирается в меня тяжёлым непроницаемым взглядом. Но я не останавливаюсь. Мне надо, чтобы он согласился. По сути, весь мой план сейчас строится на его согласии, и если он откажется, придётся придумывать что-нибудь другое.
– Я должен был сказать это, – заканчиваю я. – Может быть, переборщил с пафосом, но вы меня поняли. И теперь я повторяю свой вопрос. Вы готовы возглавить этот отряд?
– Готов ли я? – переспрашивает он. – Готов ли возглавить этот отряд? Тайный орден, да?
Я молча киваю.
– Ну как сказать, – отвечает он и задумывается…
7. Дом советов
Думает Скачков долго, и мне даже начинает казаться, что он уснул. Он прикрывает глаза и погружается в транс. Надеюсь, размышляет над моим предложением, а не оплакивает свою судьбу пенсионера.
Глаза мои скользят по плакату, прикреплённому к двери канцелярскими кнопками. Три кнопки нормально врезались в древесину, а вот четвёртая подкачала. Наверное, её жало загнулось, потому как правый нижний угол чуть закручивается.
На плакате изображена рука сжимающая факел на фоне красного солнечного диска. Вокруг солнца вкруговую написано «Быстрее, выше, сильнее. Игры XXII Олимпиады». Внизу – «Москва-80». Сверху изображены олимпийские кольца. В огне факела что-то написано прописью. Пытаюсь расшифровать… Не то «старт», не то… «морт»… Хрень какая-то… «Порят»… А-а-а… блин, это же «спорт»! Точно… да…
Веки начинают тяжелеть, глаза слипаются, и я плавно, но уверенно проваливаюсь в темноту.
– Егор, – окликает меня Скачков. – Алё.
– Алё, Виталий Тимурович, – открываю я помутневшие глаза. – Вы ещё помните вопрос?
– Помню-помню, остряк-самоучка. Надо же было подумать. Не каждый день в подпольные карательные отряды вербуют.
– Эту деятельность, – говорю я, – нужно рассматривать в комплексе со всем остальным. Главная задача – подростков правильно воспитать и научить основам военного дела. А ещё вернувшихся инвалидов Афганистана к делу пристроить. А работа санитаров леса… это знаете, как… вторая, скрытая от всех сущность, в общем.
– И детей, то есть подростков вот этих, патриотически воспитанных, ты хочешь заставлять воевать с отбросами общества?
– Может, да, а, может, и нет. Это вы сами будете смотреть, кого можно, а кого нельзя.
– А если убьют кого из отряда?
– Теоретически, конечно, всякое может случиться. В каждом конкретном случае будем решать индивидуально.
– А если несколько таких случаев подряд, или единовременно? Не заинтересуются нами соответствующие органы?
– С органами, думаю, мы всё решим.
