– Следи, чтобы преступник не убежал и не заворожил тебя.
– Я же не маленькая рани, куда ему со мной справиться.
– Договорились. Пойду проверю, не вернулся ли махараджа, заодно прослежу, чтобы госпожа рани не исполнила приказ парии. Смотри в оба. А вот уши я бы посоветовал чем-нибудь заткнуть.
Каммамури обошел дико горланящих марабу и поднялся на верхний этаж. Бронзовые двери крысолов запер, чтобы не прошла рани, но у маратхи был свой ключ. Он взбежал по лестнице и оказался во внутренних покоях как раз в ту минуту, когда во дворец вернулись министры, стража и прочие придворные.
Маратха отправился в кабинет Янеса, где и застал португальца: тот беседовал с Тремаль-Наиком и крысоловом. Судя по всему, они только что вошли, немного обогнав кортеж, что сопровождал колесницу, запряженную белоснежными зебу, чьи позолоченные рога были обвиты разноцветными шелковыми лентами.
– Я уже все знаю, – бросил Янес маратхе. – Я велю казнить этого мерзавца с особой жестокостью!
– Не стоит, мой господин. Пленник должен заговорить, и он заговорит, клянусь. Я его дожму.
– Но негодяй продолжает гипнотизировать мою жену, даже когда лежит связанный в подвале.
– Нет-нет, Янес, – возразил Тремаль-Наик. – Он заворожил ее в тот миг, когда впервые увидел. Он понял, что перед ним впечатлительная женщина, неспособная сопротивляться его взгляду.
– Что делает госпожа? – спросил Каммамури.
– Лежит в постели, совсем изможденная. Я боюсь за нее.
– Она пыталась выполнить приказ парии и отнести маленького Соареса в подвал?
– Мы с крысоловом вовремя ее остановили. Сурама уже взяла малыша на руки. Едва я подошел, она упала без чувств. Велеть бросить ребенка марабу! До чего же черная душа у этого человека!
– Душа Кали, господин Янес.
– Очень может быть. Пленник все молчит?
– Как рыба. Продолжает настаивать, что он брамин.
– Что же нам делать? – Португалец принялся сердито ходить из угла в угол, сунув руки в карманы.
– Хочешь совет? – предложил Тремаль-Наик.
– Говори. Скажи хоть что-нибудь дельное, иначе я спущусь в подвал и прирежу негодяя.
– Нельзя его убивать сейчас, тут я с Каммамури согласен. Подлец на кого-то работает. Не исключено, что на Синдхию. На кону твой трон. Мы потом заставим его расколдовать рани.
– А если он не подчинится?
– Мы подождем. Твоей жене ничего не грозит, кроме небольшой слабости.
– Хочу проверить, подчиняется ли она парии или уже нет.
– Каким образом?
– Разбудим ее и посмотрим, что она сделает. Любопытно узнать, чем все завершится.
– Ладно, я попытаюсь, – ответил Тремаль-Наик. – У меня, конечно, нет особенной силы, чтобы вывести рани из-под его власти, но, думаю, разбудить ее сумею. Когда-то я тоже пробовал себя в подобных вещах.
– Хозяин, ты собирался заворожить тигров в Черных джунглях? – спросил Каммамури.
– Напрасно смеешься. Я нередко заставлял тигра на секунду остановиться, благодаря чему побеждал хищника.
– Идем, – решился португалец. – Только не шумите.
Миновав череду богато обставленных комнат, они вошли в просторный зал, обитый голубым шелком того оттенка синевы, который китайцы, отлично разбирающиеся в цветах и оттенках (даже будучи посредственными художниками), именуют «гобеленом после дождя». Вдоль стен стояли такие же голубые диванчики с парчовыми подушками и изящная резная мебель из палисандра.
Посередине зала, под большой золотой лампой эпохи Моголов, располагалось низкое ложе правительницы Ассама. Балдахина не было, зато на нем лежало множество расшитых подушек. За Сурамой наблюдала кормилица Соареса, молодая и красивая индианка из племени горцев. На руках она баюкала малыша.
– Спит? – спросил Янес.
– Да, ваше высочество. Посмотрите только, как вспотела! Ее словно огонь изнутри пожирает.
– Скоро все пройдет, моя добрая Митанэ. Человек, заставивший страдать рани, в наших руках. Мы в любой миг можем его убить.
Сурама спала одетой. Ее волосы разметались по подушкам. Она действительно выглядела так, словно вместо крови по венам у нее текло пламя. Ее руки двигались, будто отгоняя кого-то.
– Сурама, – повелительно произнес Янес, – Сурама, ты меня слышишь?
При звуках знакомого голоса молодая женщина вздрогнула, но глаз не открыла.
– Дай-ка я попробую, – отстранил друга Тремаль-Наик. – Надеюсь, у меня получится.
Он наклонился над рани. Сжал пальцами ее виски, потом быстро провел ими по шее и лбу, словно рисуя какие-то знаки. Янес вскрикнул. Черные глаза Сурамы открылись, она диким взглядом обвела комнату.
– Сурама, ты меня видишь? – спросил португалец.
– Зачем ты хочешь, чтобы я отдала своего сына марабу? – еле слышно прошептала та. – Ты мне приказал… Я должна подчиниться…
Янес зло потряс кулаком. Попадись ему сейчас магнетизер, тому бы точно настал конец.
– Что скажешь, Тремаль-Наик?
– Я уже предлагал: позволь ей исполнить приказ. Мы будем рядом.
– Проклятие! Бросить моего Соареса грязным тварям! Это не человек, а дьявол!
Сурама поднялась с кровати, пригладила волосы. Потом, точно повинуясь неслышному зову, направилась к перепуганной кормилице и забрала малыша.
– Гром и молния! – взревел Янес, смахивая на пол драгоценную китайскую вазу, стоившую столько же золота, сколько она весила. – В жизни ничего подобного не видел. Этот человек должен умереть, но сперва его ослепят.
– Потерпите еще немного, господин, – сказал Каммамури. – Его признание может вывести нас на след обширного заговора, о котором мы даже не подозреваем. Речь идет о ваших с рани жизнях и коронах.
– Хорошо, пусть будет по-твоему. Пойдемте за Сурамой.
Рани завернула сына в желтое шелковое покрывало и без тени сомнения и малейшего колебания направилась к лестнице, ведущей в подземелья. Ребенок крепко спал с раскрытым ртом, стиснув кулачки так, словно держал в них самое грозное оружие своего отца.
