– А?
Я понимаю, что самым безнадежным образом зависла, таращась в одну точку.
Так, долой из головы Назарова!
И чертова итальянца тоже… К черту! Сейчас только в глаза его посмотрю, и как пошлю…
Ага, сейчас. Ступор продолжается, и моя оторопь продолжается.
Он так близко! Он же не может меня не узнать!
– Ты ведь узнала меня в лифте, так, фея? – тем временем итальянец вдруг решает припомнить детали нашей первой встречи и рокового щипка и начать атаку. – Возможно, мы знакомы?
На него я смотрю долгим и испытующим взором.
Нет, ну, конечно, чего я ожидала? Что он будет помнить всякую пьяненькую танцовщицу, с которой когда-то зажигал? Шесть лет – слишком долгий срок, чтобы держать случайные интрижки в памяти. Тем более, секса не было, помнить нечего. Надо принять как факт – забыли. Бывает.
Эх. Хотелось бы, чтобы хоть один из них запомнил меня так же сильно, как их обоих запомнила я.
Честно говоря, мне становится настолько обидно, что я даже не желаю договаривать. Просто молча разворачиваюсь и шагаю к синей двери Алинкиной квартиры, которая теперь перешла в мое пользование.
Ужасно грустно ощущать себя такой дурочкой. Кто бы мне сказал, зачем я-то их помню? Еще бы не помнить – так часто мне снились. Да еще и заходя дальше, чем у нас зашло тогда.
Поди потом объясни дорогому мужу, чего это я проснулась среди ночи такая возбужденная и хочу прямо сейчас, и можно без прелюдий…
Ну и…
Ну и плевать на них на всех. И на этого чертового Змея особенно. Не узнал – так не узнал, тоже мне горе. И что бы я ему сказала, если бы узнал? А сколько скабрезных шуточек он смог бы отпустить по этому поводу? Вот то-то и оно!
Я вожусь с ключами – основной замок очень тугой и категорически не желает проворачиваться. И все это время, пытаясь не пыхтеть при проворачивании ключа, я искренне надеюсь услышать за спиной шаги убирающегося итальянца. И я их слышу. Только не удаляющимися, а наоборот.
– Ах, какая невоспитанная сеньорита, – насмешливо цокает за моим плечом, чтоб ему провалиться в свою родную Катанию, чертов Змей, – ни поздороваться, ни представиться, ни даже поблагодарить спасителя. Дай угадаю, крошка, помощи просить ты тоже не умеешь?
Я высокомерно его игнорирую, но мою ладонь накрывают жесткие пальцы.
Да, в отличии от меня Змей с танцами не завязывал. Это ощущается в плавности и жесткой непоколебимости его движений. Ох, я знаю этот тип партнеров – диктаторы, парализующие одним только взглядом.
Он всегда держит тебя жестко, высасывая душу впившимися в твое лицо глазами, всегда диктует тебе свои условия. Да, он подаст тебя. Продаст по самой дорогой цене, которую только можно взять за тебя. Да, все будут тебе рукоплескать. Но только если все будет так, как захочет он…
Его пальцы крепко сжимают мои, а потом надавливают сильнее и… Ключ проворачивается, и замок предательски щелкает – не мог открыться парой минут раньше, да? Теперь придется оборачиваться и хотя бы говорить дурацкое спасибо.
Или не придется…
Змей остается за моей спиной, склоняется ближе к самому уху, переходя на горячий шепот.
– Ну вот, я снова тебе помог, сеньорита, – сладко шипит мне этот аспид, – и ты даже не скажешь, кто ты такая и откуда меня знаешь? Позволишь мне самому тебя вспомнить?
Нет. О нет, я бы все-таки этого не хотела!
– Ты любишь танцы, да, крошка? – это он даже не спрашивает, он это утверждает. – Любишь, конечно, откуда еще ты можешь меня знать. А может, ты моя фанатка? Из тех, что бросают мне трусики на паркет после окончания выступления? Знаешь, я оставляю на память самые красивые. Какие были твои? Я уверен, мы с тобой их вместе разыщем в моей коллекции. И даже договоримся о цене за их возвращение. Ну же, признавайся. Хотя можешь просто кивнуть. Я понимаю, ты стесняешься такой страсти…
Его вкрадчивый шепот как яд, пробирается в кожу, проникает в кровь, заставляет мои щеки не просто краснеть, а пылать, с таким жаром, что можно обжечься.
Боже, какой же он извращенец… И те дурынды, что расстаются с нижним бельем таким эксцентричным способом.
Но…
Он думает, что и я такая?
Я резко разворачиваюсь на каблуках, чтобы высказать этому наглецу все, что я о нем думаю, но сразу нужные слова не находятся, а пока я возмущенно хватаю ртом воздух – Эрик все понимает и сам.
– Нет? Ты не из плохих девчонок, крошка? – он ловит длинными, такими чувственными пальцами мой подбородок и задумчиво заглядывает мне в лицо. – Знаешь, так сразу и не скажешь, что ты из хороших. В тебе есть потенциал. Очень большой потенциал.
Можно ли считать за проявление потенциала тот танец в Берлине? Или я слишком прямо все трактую?
– Уберите от меня руки, – я топаю ногой и с огромным удовольствием приземляю туфлю на носок итальянца. Наступить танцору на ногу – это все равно, что дать в поддых, даже, возможно, эффективнее. Наши стопы гибче, пластичнее, и как следствие – и чувствительней.
– Мы даже не познакомились, крошка, – Эрик укоризненно морщится, игнорируя боль и продолжает задумчиво вглядываться в мое лицо, – скажи мне имя, будет проще вспомнить, где же я с тобой пересекался раньше. Я ведь не мог забыть тебя с прошлого лета. У тебя слишком красивые глаза, чтобы я их взял и забыл.
Ну, забыл же.
Он был здесь прошлым летом?
Интересно, чем же он тут занимается второй год подряд?
Выступает? Но разве в этом случае не гудела бы вся танцевальная тусовка? Эрик Лусито, Катанийский Змей – чемпион последних двух лет во всех танцевальных турнирах Европы и Америки. Он снимался в нескольких клипах самых горячих американских певичек, отыгрывая их партнера. Говорят, кто-то из голливудских режиссеров очень хочет опробовать его и как актера. И о его приезде в Москву молчат?
– У меня обычные глаза, – сухо отрезаю я, пытаясь увернуться от прикосновений его пальцев, – оставьте меня в покое, пожалуйста, я не собираюсь с вами…
Я не успеваю договорить свое «Даже знакомиться», потому что Эрик меня самым вопиющим образом перебивает. Причем так убежденно, что даже вклиниться в его речь не представляется возможным.
– У твоих глаз, крошка, редкий оттенок, как у моря в Кала-Лунго. В них виден твой характер и хорошо читается чувственная сущность. Когда ты вот так щуришься – видно, что ты чрезвычайно упрямая и терпеть не можешь проигрывать. У тебя длинные ресницы, и я вижу, ты не пользуешься этой косметической дрянью, чтобы их подкрасить, так что эти реснички – твое естественное богатство. Крошка, если я говорю, что у женщины красивые глаза…
– Значит, ничего другого красивого ей не досталось? – перебиваю я, пытаясь хоть на секунду перехватить руль в этой беседе, но Эрик укоризненно покачивает головой.
– Неправильный ответ, сеньорита, – мягко отзывается он, – это значит, что глаза у этой женщины по-настоящему бесподобны. А все остальное… – Змей опускает глаза и нагло ухмыляется, – я еще просто не оценивал.
– Эй, – я снова краснею и торопливо скрещиваю руки на груди, – лучше смотрите в глаза!
– Стесняешься? – мужчина склоняет голову набок и милостиво переводит свой взгляд обратно. – Хочешь, расскажу тебе, чем хороша твоя грудь, сеньорита? И что бы я с ней сделал прямо сейчас? Или…
Теплый большой палец его ладони, касается моих губ и у них же замирает. Будто в ожидании моего разрешения.
– Может, мне лучше тебе все это сразу и показать, а, крошка? – снова склоняясь к моему уху, шепчет этот наглец.
Боже, сколько мурашек бежит по коже.
ȅ
