Книга Мы – мобики - читать онлайн бесплатно, автор Павел Кутаренко
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Мы – мобики
Мы – мобики
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Мы – мобики

Павел Кутаренко

Мы – мобики


Вообще я – повар-кондитер.

Точнее моя специальность на "гражданке" – повар-кондитер 3-го разряда. В бумажке из техникума написано, что я могу "приготовить, оформить и подготовить к реализации горячие, холодные блюда, хлебобулочные, кулинарные изделия и закуски разнообразного ассортимента". И я реально это могу, да.

Но сейчас я – младший сержант, командир отделения штурмового отряда, мне 21 год, позывной "Луч". Пишу это в нашей "располаге" недалеко от Угледара. Только не думайте, что это мой дневник – дневники пусть ведут 13-летние фанатки анимэ и покойные императоры. Почему императоры? Мама моя – фанатка последнего русского царя Николая 2-го Романова. Это она мне рассказывала, что он всю жизнь вел дневники, где описывал:

– сколько ворон завалил из ружья в своем Царском Селе

– на каких смотрах войск был, кого принимал, как спал, чё кушал за завтраком, обедом и ужином.

– на какие балеты ходил в Мариинский театр (где танцевала его любовница Матильда, но о ней он в дневниках чё-то не писал)

Насколько я знаю, про самое интересное этот любимый моей мамой император почему-то не написал. Ни про то, как допустил развал империи в результате 2-х революций, ни про то, как революционеры кинули его, несмотря на все обещания, а потом и вовсе завалили вместе с семьей. Ладно, написать про то, как его завалили в подвале дома Ипатьева, он конечно не мог – в силу понятных причин. Но с ним же столько всего происходило! А он был прям реально скуп на слова и эмоции. Даже 2 марта 1917-го – в день отречения от престола на станции ДНО – написал хрень: "Кругом измена, трусость и обман!". Слабак какой-то! (прости, мам)

Поэтому это – точно не дневник. Просто решил написать про себя чё-нибудь интересное. Про то, что видел здесь и что делал. Про то, почему я здесь оказался – и, наверное, зачем. Меня вдруг накрыло – вдруг я отсюда не вернусь? И тогда никто и не узнает про меня. И про всех нас.

Рядом – мои пацаны, каждый занят чем-то своим. "Фара" – кстати, тоже повар-кондитер – ставит на свой "АК-74" трофейный коллиматор – приблуды оружейные и экипировка у хохлов все-таки отличные. У него трофейные – коллиматор и обвес на "АК", у меня – ботинки и ноут, на котором сейчас и пишу. Ноут этот я нашел в Угледаре – на «Северных дачах». В "располаге" воняет куревом и носками, на газовой горелке кипит кастрюля с борщом. Его готовлю не я. Никто – кроме "Фары" – здесь не знает, что мы с ним поварами были на "гражданке".

Мы – мобилизованные. Если короче – просто "мобики".


***

Как я стал поваром?

Виноват Константин Ивлев с телеканала "Пятница". Я в детстве и не думал ни о чем таком – читать любил, это да. Мама подсадила – она мне по вечерам сначала пела вместо колыбельной "Там вдали у реки загорались огни". Строчки этой грустной песни времен Гражданской войны в моем сознании оживали – закрыв глаза, я видел, как "боец молодой вдруг поник головой" и "упал прям к ногам вороного коня и взглянул в его карие очи" – это было куда ярче моих впечатлений от просмотра "неуловимых мстителей". Мама пела про пробитое комсомольское сердце в степях Малороссии и читала мне сказки – про степи, дубравы, моря-окияны и тридевять земель, а потом начал читать и я сам – от приключений "Незнайки" до "Одиссеи капитана Блада", от рассказов Бианки до научной фантастики и Толкиена – тогда, в детстве, я окончательно понял, что написанное (напечатанное, прочтенное) слово для меня – куда живее кадров из кино. Там тебе показывают уже готовый образ, где нельзя ничего допридумать, вообразить. А вот в книжках – воображай себе сколько угодно. И даже лучше, когда там нет картинок.

Мама читала Пикуля, исторические романы Алексея Толстого и типа-исторические фантазии Радзинского. Она у меня наверное – типичная читательница исторических романов – вся такая маленькая, тихая. Отец читал только газеты. Он часто ругался на маму, когда выпивал – орал на нее, она рыдала, иногда убегала на кухню и кричала, что сейчас выпьет уксус, чтобы отравиться. Когда это происходило – я прятался в своей комнате. Я боялся отца.

Готовить я тоже любил. Любимым моим блюдом была яичница в хлебе. Вырезаешь в куске батона серединку под особым углом – обжариваешь его в сливочном масле на сковородке, переворачиваешь и разбиваешь в дырку яйцо (посолить по вкусу) – особый угол нужен, чтоб яйцо не вытекало при переворачивании. Делать просто – получалось вкусно.

О профессии повара я не думал. Но в 9-ом классе понял, что 10-ый и 11-ый мне нафиг не нужны. Химия, физика, алгебра и геометрия – вообще не моё, а что моё – я тогда не знал. Но тут на канале "Пятница" стали показывать программы про большого грозного дядьку с рыжей бородой – он ходил по кафе-ресторанам и разносил их в дым. За то, что в оливье много майонеза (если майонеза мало – тоже разносил). За то, что овощи хранятся в холодильниках вместе с мясом (а у кого они так дома не хранятся?) За то, что по кухне бегают тараканы (это неприятно, да).

Особенно он чморил поваров – тех, кто робко блеял в ответ на его крики (а кто бы на их месте не блеял) и тех, кто не мог нормально приготовить десерт "Анна Павлова"(я и в техникуме его делать ненавидел – это гребанное безе). Когда я увидел, как грозный дядька в белом кителе разносит персонал крутых ресторанов по всей стране – я понял, что хочу быть, как он. Хочу ходить в таком же кителе, слышать в свой адрес "Да, шеф!" и готовить всякие вкусности, которые мы дома никогда не ели (а в рестораны мы вообще не ходили). Поэтому кое-как сдав ОГЭ, я сказал маме, что хочу пойти учиться на повара – она спорить не стала.

Поступил я в наш иркутский техникум индустрии питания. Три с лишним года прошли быстро – мы чаще пили, чем учились, хотя учились тоже. Оказалось, что профессия повара-кондитера – куда нуднее, чем показывают по телевизору. Тебе не дают накрахмаленный китель, где аккуратно вышито твое имя (у нас были белые застиранные халаты, как у медиков). Тебя никто не называет "шефом" – да и своих наставников-поваров "шефами" мы не называли. А само приготовление блюд – нифига не творчество, а рутинное следование технологическим картам.

После техникума я пошел служить "срочку". Этот год из моей жизни мне не понравился. Служил я по специальности – поваром, недалеко от Иркутска. Реально ощутить на себе все прелести профессии военного повара пришлось на учениях. В 4:30 утра нас будил дневальный – вместе с "форсунщиком", отвечающим за обслуживание кухни, мы шли на ПХД (полевой хозяйственный двор), чтобы налить воду в котлы для первого и второго блюда – надо приготовить завтрак к 7:30, потом обед и ужин. Готовили на ПП-40 (плита полевая на 40 человек) и на КП-130 (кухня прицепная на 130 человек, хотя готовили на ней и на 500). В армии на "срочке" я привык к аббревиатурам, научился подчиняться даже самым тупым и бессмысленным приказам, привык к этому особому бытию – когда ты сам себе не принадлежишь, когда ты – механизм, который должен делать то, что тебе прикажут. Вообще за год "срочки" тебя и могут то научить только этому – подчиняться, стать рабочим муравьем в неведомым образом организованном муравейнике, где королеву (матку) можешь никогда и не увидеть. Сказали тащить – тащи. Сказали защищать матку и свой муравейник – иди и защищай. Было ли это легко для меня? – нет.

После «срочки» я устроился на работу в кафе "Натали". Шалман, где в меню были солянка-борщ-куриный бульон, гуляш-котлета по-киевски-шницель. Шеф Ивлев с "пятницы" вряд ли бы похвалил меня за качество блюд – тем более, что там я был "на подхвате у Маргариты Ачиловны – дородной армянки, которая дома для своей многочисленной черноокой семьи готовила разнообразные национальные вкусности, а на работе в кафе – жидкую солянку и жилистый гуляш. Она меня жалела и пыталась подкармливать своими домашними армянскими яствами, поскольку свою "кафешную" еду мы особо не ели.

Там, в "Натали", я встретил тонкую Таню. Она работала официанткой – и когда я увидел Таню впервые, сразу понял, что хочу не просто её трахнуть (а после "срочки" хотелось сделать это со всеми лицами женского пола допустимого возраста). Я понял, что хочу просто видеть, как она улыбается, когда в кафе приходят дети, как она злится, когда бухие посетители рассматривают её зад. Хочу слышать её голос – как будто у персонажа из советского мультика. Хочу вдыхать её запах – особенно там, ниже линии волос на шее – какой-то легкий и чуть пряный. Хочу спрятаться с ней от всей окружающей нас серости и дряни – хоть в шалаше, хоть в тесной хрущевке, хоть на берегу Индийского океана. Хочу обнять её и никогда больше не отпускать. Когда мне удалось обнять Таню и раздеть – она оказалась вся такая тонкая, что на её спине можно было бы играть пальцами, как на флейте – я любил гладить Танины выступающие позвонки, опускаясь все ниже. Моя тонкая Таня была очень горячей внутри.

Зря я про это решил написать. На флейте играть все равно никогда не умел, как и описывать секс (любовь?) словами. Когда мы здесь с пацанами обсуждаем (вспоминаем или придумываем) баб – другие слова и образы используем, кому расскажешь про Танину тонкую спину – застебут. Таня сейчас в Иркутске, в пяти с лишним тысячах километров от меня. Я не видел её уже полгода.


***

Как я стал мобиком?

Да как все мы. В сентябре объявили мобилизацию – и мне пришла повестка. В кафе я отработал всего 4 месяца – и знал, что надолго там не останусь. Надолго хотелось остаться с Таней, но не бегать же от военкомов, не прятаться под юбкой. Мама, увидев повестку, заплакала, Таня – тоже, но не сразу, она у меня твердая, хоть и тонкая. Когда пришел в военкомат, сказал сразу – готов ехать на войну, но только не поваром, задолбало на "срочке". Записали в мотострелки. Я – не повар, я – пехота.

Нас собрали, выдали обмундирование, поселили в казарме. Нажрались с парнями в первую же ночь – куда без этого. Одни явно очковали, другие – прям рвались поскорее попасть на войну – я, наверное, тоже хотел туда поскорее. Две недели нас погоняли на полигоне – стрельба из АК и РПГ, гранаты бросали, заныканное бухло быстро закончилось, стало скучно. Зато там мы познакомились с "Фарой" – он из Самарской области, по специальности – технолог общественного питания. Оказалось, тоже любит книжки читать, только больше прётся по стихам – особенно поэтов "Серебряного века". Мы с ним сразу сговорились, что не будем трындеть про то, что мы повара – нахер надо, вдруг и там придется не воевать, а жратву готовить.

Сначала нас привезли под Мариуполь. Расположили в убитом пансионате прям на берегу Азовского моря. В конце октября вода была уже холодной – но мы все равно искупались – море же. Пансионатов вокруг было много – но походу их никто не ремонтировал еще с советского времени. Рядом с нами жили гастеры, которых привезли восстанавливать Мариуполь. Они сразу же отремонтировали свой корпус, заменили окна, загипрочили и заштукатурили все внутри – утром их увозили на работу, а вечером они в огромных казанах прямо на улице варили плов или чё они там еще едят. Мы в казанах ничего не варили и свой корпус не штукатурили – мы ж приехали не строить, а воевать.

Я сразу заметил, что там вообще не было чаек – а на море же должны летать чайки, так? Потом чаек я все-таки нашел – они десятками валялись в полосе прибоя и просто в песке. Когда море не смывало на их белых перьях кровь – она была очень яркой. Кто-то из мобиков с другой располаги расстреливал чаек из автоматов – ночью я часто слышал выстрелы. Мы с пацанами так и не узнали – кто это делал. А узнали – точно бы отпиздили.

3 недели нас возили на полигон. Там подготовка была куда насыщеннее, чем на полигоне в России (мы быстро привыкли, что здесь – не Россия, а нечто иное, хотя официально на тот момент "новые территории" уже вошли в состав страны). Патронов давали больше, учили вести бой в городских условиях, штурмовать и зачищать окопы, действовать "двойками" и "пятерками", плюс тактическая медицина.

Начальником полигона был здоровый такой бурят (или калмык? или тувинец? – я так и не решился у него это выяснить) с позывным "Скала". Я не понял – это он в честь Дуэйна "Скалы" Джонсона такой позывной получил или сам по себе. Но наш бурятский "Скала" американскую "скалу" точно бы уделал – он был реально квадратный, весил, наверное, с полтора центнера. А вот инструкторами у нас были низенькие жилистые мужики – реально мужики, точно за 40. Один из них, с позывным "Проня", вообще был похож на привокзального забулдыгу – но гонял он нас знатно, на совесть. После прохождения его полосы препятствий можно было кишки выплюнуть – он любил поджигать покрышки, чтоб все было в черном дыму. Тогда мы его тихонько материли, конечно. Но сейчас ему могу сказать только "спасибо".

Именно там появилось ощущение, что нас готовят к чему-то серьезному, что это нихера не учения. И все равно как будто нам о чем-то не договаривали. Мне это напомнило то время, когда мама с отцом уже решили развестись, но всё не могли сказать мне об этом. Чё-то обсуждали так натужно по вечерам, спрашивали, какие оценки в школе – но мои ответы их тогда явно не интересовали. Они знали больше, чем я. Они уже решили, что моя жизнь больше не будет прежней. Только я об этом еще не знал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги