– Виновна!
– Виновна!
Она пытается что-то ответить, но её голос тонет в строгих возгласах и криках придворных.
– И каков же приговор? – Шепчутся взволновано в зале. Юлла не видит, кто это говорит, но слышит. Она поворачивается и смотрит в ту сторону. И видит короля. Он сидит на троне, гордо подняв голову. В глазах его лёд и ненависть. Она посмела отказать ему. Юлла чувствует, что сейчас последует приговор. И не ошибается.
– Леди Ла Кло лишается всех титулов и привилегий и отдаётся в жёны чудовищу из королевского леса.
– Что?! Нет?! – От страха её мутит. Она рвётся. Она, кажется, готова упасть в ноги королю. Она ненавидит короля и боится его, но ещё больше она боится страшное чудовище, уродливого горбуна из королевского леса.
– Нет! Пожалуйста!
Но её уже никто не слышит. Берут под руки и вытаскивают из зала под одобрительные крики придворных и шепотки за спиной. Заталкивают в экипаж и увозят прочь от столицы и брата.
Юлла сморгнула упрямую слезинку, что прокатилась по щеке и встала. Надо хотя бы осмотреть каморку, в которой она очутилась. И в отсутствии хозяина ей не страшно было это делать. И на самом видном месте – на полке, где лежали мешки с мукой, она увидела те самые бумаги, небрежно брошенные туда рукой горбуна. Он, ведь, наверное, даже и читать не умеет и не знает, что за бумаги ему бросили, вместе с ней. Искушение непреодолимо и Юлла подошла и вытащила бумаги, обильно посыпанные мукой и какой-то крупой.
Да, вот королевская печать с гербом. И чёрным по-белому написано:
«Брачное свидетельство Юллы Ла Кло и чудовища из королевского леса, именуемого горбуном Пико.
Брак заключён двадцатого числа третьего летнего месяца одна тысяча тридцатого года нового летоисчисления.
Засим заверяю документ, старший советник Его Величества, герцог Ле Жарме».
Да ещё два экземпляра. Его Величество, верно, издевался. Юлла сжала губы, чтобы не заплакать, торопливо запихнула бумаги обратно и отошла к окну.
А за окном светило солнце. Яркое и не по осеннему тёплое, оно словно манило выйти на улицу и насладиться им. Юлле уже успела наскучить эта берлога! Пусть она не может сбежать, потому что в столице её никто не ждёт. Но погулять то она имеет право!
И Юлла осторожно, на цыпочках, почти не дыша поднялась по лестнице и с трудом, навалившись всем телом, отворила тугую и тяжёлую деревянную дверь. И с наслаждением вдохнула тёплый воздух. Ей казалось, что платье, которое она не меняла уже, наверное, больше недели, превратилось почти что в тряпку. Но сшито оно было из плотной ткани и от осеннего холода, по крайней мере, немного, но защищало. А вот на голову накинуть было нечего. Её схватили простоволосую, как какую-нибудь крестьянку, даже причесаться не дали. Да она и не думала об этом. После приговора ей стало всё равно. Юлла была уверенна, что её жизнь закончится. Но вот она здесь и жизнь продолжается и, пожалуй, даже не так ужасно, как она себе представляла.
Она сделала несколько шагов вперёд, осторожно осматриваясь. Но нет, здесь не было ничего страшного. Перед домом темнел лес. Такое ощущение, что дом вырастал из леса, как будто был нерукотворным. А может так действительно и было? И прямо от двери в лес убегала тропинка. А сбоку, чуть поодаль от дома виднелись ровные ряды земли. Юлла видела их, когда проезжала деревни. Это были грядки и на них крестьяне выращивали всякие овощи. Выходит, и горбун тоже выращивал здесь себе еду.
Она невольно огляделась, ища его. Но его не было и куда он ушёл, она тоже не знала. И так было легче. Иллюзия свободы. Можно представить, что она приехала сюда по своей воле, а не прихотью короля. Вот только куда деться от того, что Джарри сейчас где-то в тюрьме и она ничем не может помочь ему, кроме как сидеть здесь? А ели Его Величество прикажет его казнить? Юлла представила, что после отца и матери потеряет ещё и брата и ей стало дурно. И захотелось плакать. Солнечный день потерял для неё всякую прелесть.
Она развернулась и бросилась в дом, сбежала вниз по лестнице и ничком упала на кровать. Она всё равно ничего не может изменить. Ни брату помочь, ни выбраться отсюда. Теперь её судьба – сидеть в этой берлоге всю жизнь, да радоваться редким отлучкам её хозяина. А ещё переживать за брата. Только бы кто весточку от него передал, что он жив! Хотя бы жив! Но у неё не осталось друзей. После королевского суда те, кто раньше покровительствовал ей или дружил, кто с удовольствием принимал её приглашения и на чьи вечера приходила она, отвернулись от неё. Никто не защитил её и ни от кого она не дождалась ни одного доброго слова!
Юлла вспомнила это всё снова, как наяву и беспомощно всхлипнула. Раз, другой. Слёзы сами потекли из глаз. За эти дни она, верно, выплакала все слёзы за много лет и понять не могла откуда они всё ещё берутся.
Лёжа так она, кажется, задремала, потому что и понять не могла, как не услышала шагов горбуна. Пришла в себя только от его слов?
– Ты снова плачешь, мотылёк? Тебе страшно? – Юлла вздрогнула и вскочила, повернув к нему заплаканное лицо. Почему он зовёт её мотыльком? Она терпеть не могла всякие прозвища. Отец звал её только «леди Юлла», а брат ласково называл сестрёнкой. Она хотела ответить ему и изумлённо раскрыла глаза, забыв что хотела сказать.
Он неуклюже вытряхнул перед ней из мешка новое одеяло, толстое и, пожалуй, даже красивое. А ещё платье, видно, снятое с какой-то служанки, сапожки и что-то, сшитое из шкур. Наверное, тулуп. Она видела, как что-то похожее надевали на улицу слуги.
– Не плачь, Юлла, – снова проскрипел горбун. Голос его был похож на скрип несмазанных дверных петель, такой же уродливый, как и он сам. Но, странное дело, сейчас Юлла вовсе не испугалась ни его, ни его голоса. Всё перекрыло изумление. Он позаботился о ней? Ради чего? – Может быть, это немного утешит тебя.
– Спасибо, – немного запинаясь ответила она. И, вспомнив, вдруг, как горбун назвал своё имя, добавила, – Пико.
Она увидела, как словно судорога прошла по его лицу после её слов. Как дёрнулся он, силясь что-то сказать и замолчал. Отвернулся и похромал прочь из комнаты. А Юлла осталась сидеть рядом с тёплым одеялом и одеждой.
Она посмотрела на всё это, сваленное в беспорядке на кровати, вздохнула и вдруг снова позорно разревелась, сама не зная от чего.
– Тебе не понравилось? – Раздался голос горбуна. Он повернулся к ней, стоял на кухне, глядя на неё. И в лице его было что-то такое, что Юлла подумала, что для него действительно важно, понравилось ей или нет.
– Понравилось, – тихо ответила она.
– Тогда почему ты плачешь? Не плачь! Я не причиню тебе вреда. Не бойся! – Юлле показалось, что даже эти слова он выговорил с трудом, так, словно сейчас первый раз заговорил за много лет.
– Я не боюсь, – она покачала головой. Страха сейчас действительно не было. Только боль и пустота. – Просто мне тяжело, – проговорила она, даже не надеясь, что горбун поймёт её. Но не может же она жить молча, вообще не говоря! Пусть он и не поймёт её, да только и она не могла молчать.
– А что с тобой случилось? – Спросил снова он. Юлла помолчала немного, а потом начала рассказ.
Пико
Он слушал рассказ Юллы и что-то тяжёлое и злое начинало ворочаться в груди. Словно он действительно становился чудовищем. Но может ли такое быть, чтобы и красоту и уродство одинаково ненавидели люди? Раньше ему казалось, что этого не бывает. А сейчас, пожалуй, он в первый раз задумался о том, что люди ненавидят всё то, что просто не похоже на них. И им нет дела – красоту ли уничтожать или уродство. Разница лишь в том, что уродов они ненавидят, потому что боятся, уродливые люди противны белому свету, а красоту ненавидят, потому что… просто завидуют.
Пико смотрел, как на кровати рядом с ним рыдает девушка дивной красоты со светлым именем Юлла и беспомощно сжимал кулаки. Если бы мог, он не дал бы её в обиду никому. Вот что бы он сделал!
А она подняла заплаканное лицо и посмотрела прямо на него. И в этом взгляде больше не было страха. А ещё он пронизывал насквозь и Пико захотелось скрыться, спрятаться от него. Потому что он глубоко осознавал насколько он уродлив. Он было протянул руку, желая утешить, но потом вспомнил, как Юлла отпрыгнула от его руки в ужасе и неуклюже спрятал её за спину. А потом заговорил. Он не умел утешать, да и не знал, как это. И всё же в первый раз почувствовал необходимость в этом.
– Если бы не король, который решил, что ему нужен личный урод в его лесу, я бы уже умер. – Пико помолчал, собираясь с мыслями. – Но иногда я думаю, что это было бы лучше. – Добавил он тихо. Ещё свежи были в памяти развлечения Его Величества.
– Почему? – Тихо спросила девушка.
– Король любит всякие зрелища, – Пико прикрыл глаза, вспоминая как его нарядили в яркие одежды, словно шута по приказу короля и привезли во дворец. Это было почти сразу, как король увидел его при труппе цирка. После того как мать выгнала его, Пико пытался прижиться при цирке, но и там над ним потешались и даже свои за глаза называли «уродом» и «горбуном», а суеверные крестьяне на представлениях вместо того, чтобы смеяться, крестились вслед. Так что и из цирка его тоже погнали, палками да тумаками.
– Он издевался над тобой, да? – Пико открыл глаза, вырванный из воспоминаний тихим голоском. Мотылёк смотрела на него и в её глазах не было обычного страха и брезгливости.
– Надо мной все издевались. – Ответил он спокойно. – Обидеть урода не грех. Даже собственная мать часто поколачивала меня и желала, чтобы Господь прибрал меня. – Он пожал плечами. Ему не было больно сейчас. Пожалуй, он привык. Привык отвечать равнодушием на насмешки, ненавистью на удары и злобой на весь мир.
Он посмотрел на Юллу, чтобы увидеть в её глазах ужас. Она из другого мира. Оттуда, где родители любят своих детей, где дают образование, из мира, в который он никогда не был вхож по праву рождения, воспитания, а главное – внешности. И всё же сейчас он чувствовал её боль, как никакую другую. И понимал её.
– Я понимаю тебя, мотылёк, – проскрипел он. И добавил тихо. Так тихо, что едва расслышал сам. – Я не обижу тебя, не бойся. – И уже развернулся, чтобы привычно похромать на кухню, когда взгляд его упал на одежду, которую он принёс ей. Выменял шкурки на одеяло, да на одежду. Больше ни на что не хватило. Но он был не против. Наоборот, радовался, что хоть что-то мог сделать для неё, той, которая, как он теперь понял, привыкла к другому миру и к другой жизни. – Если хочешь, можешь переодеться, я не буду смотреть. – И отвернулся, похромав на кухню. А там сел так, чтобы не видеть её и для верности ещё закрыл глаза рукой. И сидел так долго, словно превратившись в камень.
Он мог долго сидеть, не двигаясь и ни о чём не думая. Жалеть себя Пико не привык, а мечтать не был научен. Поэтому раньше он просто дремал сидя, прикрыв глаза, слушая, как трещат поленья в печи, да стрекочет сверчок. Но сейчас, стоило ему закрыть глаза, ему представлялась мотылёк и её история. И ему было больно так, словно над ним самим издевался король и его самого снова гнали люди. Да нет, даже не так, а во много раз больнее. Пико прочувствовал чужую боль, как свою собственную.
Вдруг кто-то тронул его за плечо. Невесомое касание. Он убрал руки от лица и повернулся. Юлла в новом наряде выглядела ещё красивее, но чего-то кажется ей не хватало. Пико не мог сказать, чего – он не так часто видел женщин. Да и те, которых он видел, не горели желанием смотреть на него. И всё же, он определённо вспомнит об этом, но позже.
Его мысли словно очнулись от спячки, сбросили с себя ржавую старую коросту, и он начал думать о том, о чём доселе никогда и не размышлял.
Он вздохнул, поднялся из-за стола и направился к печи. Надо было снова готовить еду.
Глава 4
Юлла
После того, как она рассказала Пико свою жизнь, ей стало легче. Пусть не на много, но всё же стало. А ещё, и ей было странно это осознавать, но этот уродливый горбун, отверженный, казалось, Богом и людьми, действительно понимал её. Он говорил мало, словно не умел этого. А если говорил – то речь его была самая простая. Но Юлла больше не боялась его, а ещё не чувствовала различия между ними такого, какое ощущала обычно, разговаривая со слугами.
