Тогда юноша расстегнул пояс с мечом и отложил на траву шлем. Стал помогать слуге. Еще поднял голову, взглянул на двух оставшихся стражников.
– Расседлайте коней! – приказал.
Они быстро выкопали яму, перетянули в нее тела, отмеченные, как теперь разглядел Чамбор, ранами от хунгурских стрел. Некоторые наконечники еще торчали в трупах, древки были обломлены у кожи. Видел он тела женщин и, не глядя на пустынника, проверил, нет ли среди них жены Милоша.
Не было. Закапывать тела он оставил Носача и пустынника. Ждал со склоненной головой, пока последний отчитает молитвы и увлажнит кровью свежеутоптанную землю на могиле.
– Как я говорил, у меня немного времени, брат, – напомнил глухо.
– Венеда, госпожа в Дружичах, мертва.
– А Якса, маленький сын Милоша?
– Мертвы также Пелка и брат его отца. Погиб в бою Фулько Змей, которому наш настоятель поверил опеку над вдовой. Убит был и Хинча из Бзуры, человек, который позже ее охранял.
– А малый сын?!
– Не знаю, что с Яксой. Может, его забрали хунгуры. Мы не нашли тела на могильнике столемов, где он прятался с матерью и рыцарями. Ничего не знаем, но, если он в руках орды, ему не будет хорошо.
– Проклятье! Проклятущее проклятье! Что тут случилось?
– В Дружице вспыхнул бунт, когда не стало господина, короля, кастеляна, войского, и остались одни иноки, женщины да старики. Тогда прибыли хунгуры, словно мало одного несчастья.
– Что с вдовой?
– Убежала с Яксой в сумятице, что поднялась. А потом хунгуры сожгли село и вырезали всех, кого достали. Недолго подданные радовались свободе. Но они уже в бездне. Мы похоронили их, прежде чем встанут, чтобы выть стрыгонами.
– Брат, где может быть Якса?
– Хунгурский каган из-за мести по смерти отца приказал вырезать весь род убийцы. И… так и случилось. Мертвы оба брата. Убита Венеда и слуги. Если малой попал в руки орды, его ждут муки, потому что они не простят даже ребенка. Смерть идет за этим мальчиком следом.
Чамбор уже какое-то время ходил вперед-назад, хватался за голову, раздумывал, ударял кулаком в открытую ладонь. И вдруг присел перед пустынником.
– Брат, не знаю, как тебя звать, но смилуйся надо мной. Я поклялся Милошу Дружичу, что, если он погибнет, займусь его сыном. Поклялся кровью Ессы, мечом и рыцарской честью. Сам видишь, Праотец мне свидетель, что… не смогу выполнить клятву. Якса потерян, я сделал все, что в моих силах, чтобы его найти. Освободи меня, прошу, от моей клятвы.
Злая ухмылка искривила губы пустынника.
– Нет, брат. Не проси об этом. Якса жив. Он еще дышит. Ищи его, если поклялся.
– Тогда скажи, где мне его искать, если ты такой умный!
– Тебе придется войти меж орд языческих и хунгурских, брат. Пусть расступятся они перед тобой, как древле – лес перед Праотцом, пусть Княжич укажет тебе путь, как Ессе, когда шел он пустынями и степями к Ведде. Ступай.
– Обманываешь меня и дуришь. Освободи меня от присяги! Приказываю!
– Сам святоблюстительный иерарх не сумел бы этого сделать. Хочешь заставить меня силой?
– А хоть бы и так!
Пустынник воздел руки так, что те вылезли из рукавов; юноша увидел на них кандалы: старые, ржавые, скрепленные толстыми заклепками из железа.
– Я убивал и тех, кто был куда сильнее тебя… рыцарь.
– Из какой ты пустыни?
– Похоронили меня в Могиле.
– Не хочу знать, – сплюнул Чамбор, – за что именно.
– Не хочешь.
– Но я должен узнать, куда отправиться за Яксой. В орду?
– Езжай пусть бы и к себе. Не бойся. Он не исчезнет. Не пропадет. Вывернется. Ты найдешь его. Езжай!
Вдруг за спиной рыцаря началось какое-то замешательство. Чамбор оборотился, отпрыгнул в сторону, схватился за меч…
Увидел, как один из пахолков – битый оспой, в кожаном колпаке, – отбрасывает второго пинком, прыгает в седло, дает шпоры коню и мчится в поля. А потом летит прямо к лесу, не оглядываясь, так, что комья грязи летят из-под копыт.
– Лено-о-ок! – орал Носач. – Наза-а-ад, мерзавец! Предатель! Сукин сын!
Тот мчался, словно выросли у него крылья. На лучшем, быстрейшем коне из тех, на которых прибыл сюда Чамбор…
Юноша поднял меч, опоясался. Закусил губу.
– Господин, прости! – упал в ноги второй слуга. – Обманул он меня, оседлал коня. Я думал, для вас, а он для себя.
– Собираемся! – крикнул Чамбор. – Возвращаемся. Нечего тут делать.
* * *
Стояла поздняя ночь, когда кто-то заколотил в ворота усадьбы в Дедичах: нагло, настойчиво, словно хотел перебудить задремавших стражников, хотя те и не спали вовсе. Два факела высунулись из стражницкой над воротами, прочертили полукруги, послав вниз желтый бледный свет.
– Кто тут?
– Это я, Всебор, – крикнул какой-то человек под темно-бурым плащом и с капюшоном на голове. – Со мной Сема и больше никого. Мы должны увидеться с господином Килианом. Как можно скорее.
– Все спят. В колодки пойдешь, если разбудишь его без причины.
– Открывай ворота, дурень! Думаешь, не знаю, что с нами сделает господин за брехню? Мы от наших, что в лесу. Хунгуры на вас идут! Ордой!
Стражник заколебался, но его товарищ уже спускался, сбегал узкими ступенями, хватался за огромные запоры и вынимал колоду из петель. Ворота вздрогнули, раскрылись. Всебор и его приятель проникли сквозь щель.
– Мудрый ты, Ходько, – проворчал селянин. – Мудрый и умный. Это хорошо. Веди в усадьбу, к господину.
Они двинулись в ночь быстро, почти бегом. При вторых воротах стражник остановился и постучал раз. Потом еще трижды. Сверху их снова осветил факел.
– Всебор к господину. Вести о хунгурах.
