– Какой поздно-то, ё-моё! Они…
Аркадий вдруг осознал, что и ему к Радуге никак не пробраться, если мертвецы сбежались на выстрел и снова облепили её.
– А если нет? – просиял надеждой он, – Если ничё нет? Мент их увёл всех! Нет там никого!
– Если так, то их отпустят, и они придут сюда. Сядь говорю, остынь. Давай подождём сначала, потом будешь уже пороть горячку.
– Тебе легко!.. Ай-й!.. Блин!
Он сел на пол и схватил себя за голову, не выпуская из рук топор.
Успокоиться и прийти в норму нам обоим вскоре помогла бутылка дорогого и роскошного шнапса из его рюкзака. Аркадий пил со знанием дела, я – кряхтел и морщился, но воспринимал поило как лекарство и подливал себе ещё и ещё. Мало-помалу алкоголь вместе с частичкой рассудка забрал и сковывавший нас ужас от пережитого, и мы оба, если уместно будет так выразиться, пришли в адекватное состояние. Часы тикали на кухонной стене, а мы всё пили и ждали, пока придёт Ангелина с её матерью, и мы услышим звонок домофона. Но никто так и не приходил.
– Капец… – бормотал Аркадий, осознавая, что с каждой минутой надежды на лучший исход у него становится всё меньше.
– Да ладно ты! Времени ещё – десять часов. Они, видать, уснули тогда снова и спят до сих пор.
– Хорош уже, а! Ясно же всё. Что-то нечисто. По ходу… Блин, а чё они могут сделать, как думаешь? – спрашивал он.
– В смысле «сделать»?
– Ну там, не знаю. Ты вон, как-то про рабство чё-то говорил.
– Да я же так, шутя. Какое рабство? Мы ж не в Древнем Египте.
– Ага. Ну всё равно, они же черти, блин! Ещё и злющие щас, как чёрт.
– Да ну, брось! Ну чё они вот, а? Чё? Там из тех, кто даже уходить планировал, половина мужиков здоровых. Чё ты думаешь, они зайдут и всех насиловать будут, а?
Аркадий вздрогнул. Был видно, что я озвучил его худшие догадки. Я поспешил исправить положение:
– Насиловать мужиков, прикинь? Х-ха! Да расслабься. Всё окей будет, вот увидишь.
– А если нет?
– А если нет – тогда и подумаем. Давай ещё по одной.
К полудню бутылка опустела. Я чувствовал себя мертвецки пьяным и вместе с тем живее всех живых.
– Надо туда идти, слыш, – сказал Аркадий, тоже уже заметно окосев. Он курил прямо в кухне, но я не возражал.
– Куда ты щас пойдёшь? – ответил я, – Дороги не найдёшь, заблудишься. У тебя есть чё ещё?
– Да, я ещё винца брал.
– Давай разопьём. Ужрёмся так, чтоб совсем, и ляжем отсыпаться. А как проспимся – так и будем решать. Ну, ты будешь: я-то никуда не пойду, не обессудь.
– Тупая идея. А если они придут?
– А если придут – мы откроем. Ты чё, звонок не услышишь?
– А вдруг не услышу?
– В прихожей на полу ляжем, как свиньи. Так точно проснёмся, если позвонят.
– Позвонят! Бл… Телефон!!! – озарило вдруг Аркадия.
Он вытащил из кармана мобильник и набрал, по всей видимости, номер Ангелины. Первые три долгих гудка он слушал с надеждой. Потом, с каждым новым, надежда таяла в его глазах, и я вдруг вспомнил себя, дозванивавшимся в первые дни до матери с отцом.
– Не отвечает, – прокомментировал он, нажав на сброс.
– Тогда не знаю, – ответил я, и впрямь не зная, что ещё ему сказать.
– Так, всё, я пойду, – решительно сказал он, вскочив со стула. У него тут же закружилась голова, и он закачался, едва не рухнув прямо на стол.
– Ну куда ты такой пойдёшь?
– Пойду! Надо это быстро решать, иначе – капец.
– Да может… Может ну его, а?
– В смысле «ну его»?
– Ну, нафиг? Ты сам целый, чё тебе ещё надо? Погоди, отдышись, проспись, там уже подумаешь свежей головой.
– Чё думать-то? Это ж не левые люди какие. Мы с ней… Не знаю уже, сколько.
– Да это понятно. Но сам-то… Ты ж сам там пропасть можешь. А так хоть… Не знаю, блин. Так хоть сам живой останешься, стопудово.
– А нафиг мне самому живому быть просто так, скажи?
Сказав это, Аркадий посмотрел на меня плывущими, беспросветно пьяными глазами. Но за блестевшей в свете кухонной лампы пеленой алкогольного одурения в его взгляде читалось что-то настолько трезвое и ясное, что я, как ни старался, не смог придумать к этому подходящего описания. Он был подавлен, был в смятении, но несмотря на это, он точно знал, что составляет смысл его существования даже в этой новой, бессмысленной реальности и ни секунды не сомневался в том, что ему нужно делать дальше.
– Только слыш, это… Я многого прошу, наверное, а ты и так много сделал. Но я всё-таки попрошу, потому что иначе никак… – Аркадий взял долгую театральную паузу, которая, несмотря на всю свою внешнюю наигранность, в сущности своей была бесконечно искренней.
– Ну чё? Говори.
– Мне, наверное, бабло нужно будет. Или драгоценности какие. Чтоб откупиться. Они по-любому там, если держат их, просто так не отпустят. А я перебить всех не смогу – я ж не Рэмбо. И не этот… Как его? Джеймс Бонд. Типа, прокрастс… Прокрстк… Про-красть-ся я не смогу тайком и их выкрст… выкраскс… Ну, ты понял, короче.
– Понял, – ответил я.
У матери с отцом был тайник с валютой и драгоценностями, местоположение которого я знал, хотя они сами мне о нём никогда не говорили. Всё, что они сберегали на чёрный день, было в ящике комода в их спальне. В том самом ящике с нижним бельём, в котором не стал рыться лысый мужик в кожаной куртке, вломившийся в мою квартиру на пятый день и требовавший дать ему аптечку. Теперь и вы знаете, где находятся ценные вещи моих родителей, но, если вдруг вам захочется найти их и прибрать всё к своим рукам, спешу вас расстроить: там больше ничего нет.
Взяв всё, что я ему отдал, Аркадий направился в ванную, чтобы умыться холодной водой и намочить голову. Так он надеялся хоть немного протрезветь.
– Точно не передумаешь? – спросил напоследок я, когда уже открывал входную дверь.
– Нет. Давай, не томи.
