На переломе эпох. Том 2

2.1 (88.06.05) Пражская весна

Повод для ненависти найти проще, чем повод для любви.

– Ну и жарища! – Тимофеев открыл окно. – А ещё ты, Тимур, здесь смолишь свои сигареты. И так дышать нечем. Хоть на ночь не кури в комнате!

– Да, Тимур, ты лучше кончай дымить, – поддержал Майер, – а что про жару, так это ещё не жара. Тимур, тот тоже знаком с настоящей жарой. Когда воздух как горячее молоко даже ночью. Ты им даже не дышишь, а пьёшь – хватаешь воздух ртом, а его нет, просто какая-то тёплая масса вливается в лёгкие. Чувство удушья. Кажется, что утонул, что ты – рыба, сидящая в ухе. И вот-вот тебя выловят черпаком и сожрут какие-то местные аборигены. Такие же тёплые струи пота обволакивают твоё тело. Кажется, что ты – восковая фигура, поставленная возле доменной печи, которая плавится. Вот где понимаешь истину слов: «мы состоим на 90% из воды»! Когда пот льётся из тебя, как из рога изобилия. Когда из форточки, как из духового шкафа. И ты не ищешь за окном свежего ночного дуновения, наоборот, задраиваешь плотно оконный «люк» так, чтобы ни одна подлая «кумулятивная» струйка жары не просочилась внутрь душного, но всё же сносного, в сравнении с улицей, убежища! Так что здесь нет никакой жары. И не было никогда! Просто – милая тёплая погода. Спасибо небесам за чудный летний дар на наши промозглые тела!

– Саня прав! Ты, Влад, просто не знаешь, – Бабаев выпустил дым изо рта в окно и сел с сигаретой на кровать…

Вскоре все спали. Воздух был прокурен. Из приоткрытой фрамуги в комнату проникал тёплый летний воздух.

***

Сон

Всюду пахло гарью. Вокруг улицы был погром: перевёрнутые машины, битые стёкла. Кричащие что-то группы людей. Вдруг раздался тяжёлый рокот и Тимофеев увидел Т-54-ку с белыми полосами крестообразно1, словно перевязанную подарочной белой лентой, медленно ползущую по улице.

Молодой чех рванул на теле рубашку, подставляя голую грудь навстречу танку.

– Střílejte! Vetřelci! Jít domů! – что-то кричал он на чешском.

Подскочившая группа молодых мужчин стала толкать танк, что-то громко выкрикивая и размахивая руками. Танк попятился, выпустив облако выхлопного газа, развернулся вокруг своей оси, объезжая разгоряченную группу с плакатами на русском.

«Отец – освободитель. Сын – оккупант», «Иван, иди домой, пока ты здесь, твоя Маруся е… с другим!» – прочитал Тимофеев на некоторых из них.

Вдруг кто-то кинул бутылку с зажигательной смесью. Советский танк вспыхнул, продолжая ползти, словно наматывая пламя на траки. Остановился. Экипаж, откинув люки, кинулся сбивать огонь. В солдат летели камни, палки, брань. Те лишь отмахивались, защищая себя руками, в исполнение приказа «не поддаваться на провокации». Тут откуда-то с верхних этажей раздался выстрел. Девятнадцатилетний советский механик в чёрном шлемофоне вскинул руки к небу, рухнул. Пуля второго выстрела прошуршала с визгом бешеного мартовского кота где-то рядом с Тимофеевым. Тот присел, ноги сами подкосились. Появился другой танк, он развернул башню в сторону выстрела. Ухнув, содрогнулся ствол пушки. Пороховой дым вокруг, гарь, пожар на верхних этажах в дымящейся пыльной дыре вместо былого окна. Люк танка открылся. Появился военный в странной какой-то форме, типичной для «фрицев».

– Jetzt ist alles in Ordnung!2 – он помахал рукой Тимофееву.

«Немецкая речь, никак?! – пробило мозг лейтенанта и он хотел было машинально сигануть куда-то в канаву, но, увидев эмблему ГДР, остановился. – А-а-а! Это советские немцы, из ГДР!»

– Wie geht’s? Alles gut?3 – военный кричал с башни Тимофееву.

– Я неферштейн! Донтанрестенд! Ни хрена вас не понимаю! Что ты шпрехаешь? Хэн дэ хох! Шнеля! Гитлер капут!

– Diese Russen verstehen uns nicht! Komm, Hans! Die Tschechen haben die deutsche Ordnung bereits kennen gelernt! Jetzt können wir den Tschechen eine Lektion erteilen!4, – вылез другой немец.

Танк покатил дальше. На улице везде была слышна немецкая речь. Солдаты вели себя по-хозяйски. Влад поёжился. Как-то это навевало странные ассоциации. Группы людей, увидев немцев, очень быстро в шоке ретировались. Видно, поняли, что церемоний не будет.

«Это тебе не славянских „братушек“, у которых приказ „не реагировать на провокации“, за усы тягать. Тут только рыпнись, получишь в харю в адекват!» – подумал Тимофеев.

Запах гари усилился.

Тимофеев открыл глаза. В комнате воняло гарью.

– Гори-им! – заорал Бабаев.

Все подскочили. На паласе тлел не затушенный окурок, расползаясь чёрным смердящим пятном…

– Бабаев, япона мать! Ты так нас всех спалишь!

2.2 (88.06.23) Карабах

15 июня 1988 года трагически погиб в автомобильной катастрофе 17-летний сын Анны Герман Роман Герман. (Сама Анна ушла из жизни 6 годами ранее, 26 августа 1982 года.)

23 июня 1988 года советские войска введены в Армению, Азербайджан и Нагорный Карабах для предотвращения столкновений на межнациональной почве.

Хашимов шёл хмурый.

– Домой хачу! В Азербайджан!

– В заварушке поучаствовать? – спросил в лоб Майер.

– А мож, и в заварушке поучаствовать!

– Против кого?

– А против всех! Чего мне здесь-то торчать, когда дома бардак!? – Альяр зло сплюнул.

– Так ты попросись!

– Уже попросился.

– Ну, и?

– Чернышев меня послал куда подальше, «понимаете ли»,.. – передразнил замполита полка Хашимов.

– А-а! А вооще чё там у вас, в Азербайджане, происходит-то?

– Не знаю толком. Контра, наверное.

– Против Советской власти, что ли?

– Типа того, да не знаю я толком, сказал ведь уже. Говорят, у нас армяшки воду мутят, вроде. Им вечно спокойно не сидится…

***

В казарме было тихо. Солдаты наслаждались свободными послеобеденными минутами свободного времени.

– Слушай, Аскер, вот щас мы друзья, а там, когда вернёмся домой, то как будэд? – Озанян вопросительно посмотрел на Челябизаде.

– Да чё ты, Азат, там и посмотрым!

– Чё «там посмотрым», ты мнэ шас скажъи, ты на мэнья руку подымэш?

– Азат, да ты нэ бойса, ти мой друг! Я тъебья не трону! Но, а там видно будэт.

– А если что случитса и тъебе твои скажут?! Ведь ваши нас, армян, нэнавидят!

– А если што, то я тъебя бистро зарэжу. Так, что даже нэ почуствуеш, как друга, нэ болно! – Аскер говорил эти слова без тени на шутку, чем вызывал полную уверенность в том, что именно так он и поступит…

– Э-э-э! Да пошёл ты! Нэбольно зарэжэт! Друг называетса! – Озанян вытянул вперёд возмущенно ладонь. Насупился.

– Да ти нэ бойса! Ето толко если придётса! А рэжу я харашо! Я лучше всэх баранов рэзал! Дажэ на свадбэ у брата рэзал. Даже нэ пикнуть у мэна! Нэ болно совсэм!.. Нэ бойса!..

– Ро-та-а! Строиться в расположении! – «милую» беседу приятелей прервала команда командира роты.

2.3 (88.08.08) Грузинский талисман

А в прошлом месяце, 3 июля 1988 года, американский боевой корабль «Винсенс» сбил иранский пассажирский самолёт, убив 290 пассажиров.

Далее, 11 июля власти Никарагуа выслали из страны представителей посольства США по обвинению в подстрекательстве к антиправительственным выступлениям.

В СССР в то же самое время Горбачёв фактически распахивает все государственные двери для американских консультантов. Вся страна смотрит завороженно им в рот, впитывая, как губка, все ценности «западной демократии»…

А сейчас, 8 августа 1988 года, Иран и Ирак объявляют о заключении перемирия.

Тимофеев отложил в сторону план-конспект очередного политзанятия и вышел из казармы.

Справа по дороге со стороны штаба шёл Майер.

– Ну что? Получил очередную порцию удовольствия? Да? – окликнул его Тимофеев.

– Ага!

– В общагу теперь?

– Ага!

– Ага! – передразнил он товарища. – Ну так идём вместе! Кстати, тут из Комарно лейтенант был, говорит, что Басманова нашего к ним перевели! Это тебе информация к размышлению!

– Да-а? А я её уже три месяца не видел. Мне никто не говорит, куда их перевели! Да-а! Далеко-о!

– Может, в твоём случае это и лучше. Если всё так серьёзно, то это не станет помехой, а если всё так,.. то быстрее рассосётся.

Майер промолчал в ответ, лишь грустно пожал плечами. Под давлением общества он ощущал всю низменность этих запретных аморальных отношений, которых и безудержно страждал и стыдился одновременно. При одной мысли о Ней вся его сущность начинала нервно содрогаться. Теперь, после её отъезда, он чувствовал себя ни живым, ни мёртвым. Он не мог точно сказать хочет ли её видеть снова или действительно предпочитает забыть всё, как дурной сон, как наваждение, как болезнь, как одержимость. И всё же сердце так томительно тянет в груди при малейшем о Ней напоминании…

***

– Влад! Сашка! Заходите к нам! – практически прокричал Мамука, услышав через совместный санитарный блок только что пришедших в соседнюю комнату. – Его ошалелые чёрные глаза, казалось, вылезут из орбит от переполнявшего его счастья по поводу приезда из далёкой Грузии его близких. Отца и двух братьев.

– Заходите в нашу комнату! – он схватил за рукава товарищей.

– Мамука, ты что такой буйный сегодня? Да идём мы. И-и-и-дё-ё-ём!

Тимофеев уже быстро смирился с мыслью, что сегодня придётся добре приложиться к рюмке. Он помнил Мамукины обещания ещё в Штребске Плесо про «две канистры чачи»… Словно прочитав мысли товарища, Мамука Гиоргадзе выхватил откуда-то две пластиковые пятилитровые канистры и потряс ими в воздухе.

– Вот, Влад, видыш! Мамука слов на вэтер нэ кидает!

Офицеры зашли в комнату. За столом напротив сидели три чернявых мужчины. Они внимательно, с некоторым напряжением, но явно доброжелательно вглядывались в лица вошедших.

– Камарджоба!

– Это мои друзья, – Мамука провозгласил торжественно, продолжая удерживать за рукава товарищей.

– Моди дзвирпясо струмебо5.

– Да отпусти, Мамука, мы уже не убежим! – произнёс Майер слегка раздражённо, но со снисхождением к возбуждённому товарищу.

Сидящие напротив, кажется, слабо понимавшие по-русски, но внимательно улавливающие отдельные знакомые слова из всего, что говорилось вокруг, пытались понять интонации и распознать суть. Услышав нотки раздражения в голосе пришельцев, один из братьев привстал. Его глаза сверкнули недобрыми огоньками, он что-то буркнул громко, отрывисто по-грузински. Было ясно – он защищает брата. Готовый немедленно сокрушить любого, пытающегося обидеть его кровного родственника на этой чужбине.

– Давид, квелапери каргад арис, ар инервиулот исини, мокхарулеби митсвевит6 – Мамука успокоил брата.

– Это мои лучшие друзья, – добавил он по-русски, похлопал товарищей в знак дружеского к ним расположения.

Он приветливо представил одних другим. Отец и старшие Мамукины братья принялись радушно обнимать гостей, выражая истинное кавказское гостеприимство…

Звякнули стаканы. Специфического запаха жидкость наполнила стеклянную посуду. Друзья переглянулись. Чокнулись. Выпили. Горячие волны прокатились по пищеводам. Дрогнули желудки, словно сопротивляясь. Все поморщились. Горячее тепло разлилось по телу, ударило по мозжечкам. Замутило в головах.

Мамука поперхнулся, наклонился, стал стучать себя по груди кулаком.

– Мамука, проблемы?

– Проблэмы? У грузын нэт проблэмы! Потому что ест дэнги! А если проблэму можно рэшить с помощью дэнэг, то это нэ проблэма, а расходы! Акх-хе-кхе! – засмеялся Мамука.

– За деньги можно купить всё, кроме здоровья! – сказал Майер и смачно, с хрустом откусил пряный маринованный огурчик.

– Можно, Сашка, всьо купыть, а что нэльзя купыть за дэнги, можно купыть за болшые дэнги! – Мамука громко объявил полным ртом, пережёвывая торопливо маринованную сосиску, обильно политую кислой словацкой горчицей, полез пальцами в банку за другой.

– Не подавись снова! – усмехнулся Майер.

– Сашка, я тебя люблю, если бы не ты,.. – затянул Мамука длинную речь о друге, крутя пьяными глазами.

– Са-а-ашка-а-а-а!!!! – братья повскакивали из-за стола.

Казалось в эту минуту, что в их мозгах, под действием чачи, слова младшего брата сторицей отзывались эхом, отскакивая от стен их черепов, звоном наполняя их тяжёлые от хмеля головы…

– Русские спасли когда-то грузин от вырезания турками, поэтому мы – братья навек! Так было, так есть и так всегда будэт! – Мамука обнял Владислава. Его носатые горячие братья, неочень много понимавшие по-русски, восприняли это как очередной тост и принялись буйно разливать чачу.

– А что это у тебя на шее? – спросил Майер друга, показывая пальцем на кусочек сшитой кожи, висящий на Мамукиной шее.

– Амулет. Из дома, такой грузинский оберег. Это мне братья привезли от мамы! – провозгласил Мамука.

– А-а-а!

– Влад! А помныш, как мы с табой в Штрэбскэ Плэсо загуляли на 70 лет?! Да-а-а!? А-а!?

– Да, фурор мы там произвели определенно!

– Маладэц ты, Влад!.. Как мы там, а… А на другой дэнь на плацу стоим, шатаемся. Пьяные в сиську! И пофиг нам сухой закон! Да-а-а!?

Мамука изобразил шатание. Но скорее это было действительное его состояние в этот момент. Прямо стоять он уже едва ли мог!

– Но вот, помню я,.. как-то ты, меня, брат,.. подвёл! Эх, как подвёл, мать тво-ю-ю-ю-ю!.. – Мамука погрозил Майеру пальцем.

Это была всего лишь игровая фантазия, разыгравшаяся в сознании опьянённого Мамуки.

– Зачэм сэбя тогда подставил полкачу? Он тогда мэня… Понымаешь? Он мэня должен был натянуть! Нэ тебя! И что? Ты лишил мэня удовольствыя! Гы, гы, гы!.. А знаешь?..

Но дальше он уже не успел выговорить ни слова. Его брат Давид подскочил. Его ноздри раздувались. Он готов был вцепиться в горло Майеру, который, как ему показалось, когда-то серьезно обидел его брата!..

Отец его немного угомонил. Но так же стал бросать косые взгляды на Майера. Трудно было понять, что варится в этих черных, в общем-то добрых, но слишком горячих головах! Ещё через несколько минут снова звенели стаканы, булькала в канистре чача, разливаясь по кругу. Новые волны прокатывались по пищеводам. Содрогались уже видавшие виды желудки в странных позывах на освобождение от столь вероломного иноземного вторжения грузинского высокоградусного Бахуса. Тимофеев попробовал не допить.

– До дна-а-а-а! – заявил Мамукин отец. И посмотрел так, словно уличил Влада в измене Родине. Было ясно, что «кавказское гостеприимство» живыми не выпустит наших лейтенантов. Земля уходила уже из-под ног. Всё вокруг плыло. Желудок странно пытался освободиться, судорожно сокращаясь. Тимофеев залил оставшуюся жидкость внутрь, икнул, ещё несколько минут посидел, приобнял по-дружески Мамуку за плечо. Тот как будто качался. Лица напротив расплывались. Он видел только блеск чёрных глаз из-за орлиных профилей, похожих на профиль его училищного командира роты.

Тимофеев взял со стола какую-то колбаску.

– Ух, с орехами?! Что это?

– Это чурчхела! Такая наша грузынская сладост!

– Из чего это?

– Из сока выноградного, орэхов! Вкусно, да-а? – радовался Мамука.

– Вкусно. Да! Ну, пора. Нам пора! Мы сегодня ответственные! – вдруг заявил Тимофеев, хлопнул себя по онемевшим от чачи щекам, схватил Майера, свою тетрадь с конспектом к политзанятию и безапеляционно устремился к выходу, по дороге всех обнимая и искренне осыпая благодарностями за «кавказское гостеприимство».

– Сто-о-й! На посошо-о-к! – Мамука потянулся за канистрой…

Братья что—то стали эмоционально кричать вслед, вскидывая руки…

Лейтенанты вздохнули, опрокинули ещё по дозе чачи и вывалились на улицу. Фонарные столбы противно раскачивались, вызывая тошноту.

– Кто здесь всё это раскачивает!? А здорово ты это придумал, про ответственных! – Майер похлопал Тимофеева по плечу.

– Бэ-э-эр-р-р-рэ-э-э-э, – был его ответ.

Тимофеев, схватившись двумя руками за дерево, угостил, последнее ещё не успевшей полностью всосаться в его организм, последней дозой чачи, уронив тетрадь…

– Ёшкин кот! – только и успел отскочить Майер…

Спать решили устроиться в каптёрке у Майера в седьмой роте. Тяжёлые от чачи головы словно провалились в подушки. Мир закачался и полетел с жуткой тошнотворной скоростью в пропасть сна…

***

Сон

…Влад шёл не спеша по какому-то городу. Мимо прошла милая брюнетка. Её голубое платье трепал ветер, слегка обнажая красивые ноги.

«Какие милые ножки. Как у Зденки», – подумал Влад и отвёл взгляд. (Эта словацкая девушка не выходила у лейтенанта из головы. Да это и не удивительно, ведь то было его последнее романтическое знакомство!)

Девушка прыгнула в подошедший автобус и стеснительно-лукаво оглянулась на лейтенанта. Он улыбнулся в ответ. «Да! Как она похожа на ту словацкую девушку Здену!»

Оба покраснели. Автобус тронулся. Влад пошёл дальше. Навстречу Владу бежал малыш. Лет двух или трёх. То ли мальчик, то ли девочка, было трудно понять. Малыш споткнулся и растянулся прямо перед ним. Тимофеев наклонился, поднял плачущего ребёнка. Погладил по темной головке.

«Очаровашка!» – подумал Влад. Тот замолк на минуту, посмотрел яркими, как маслины, глазками на военного, потрогал пальчиком звёздочки на погонах. Но как только увидел подоспевшую пожилую женщину, видимо, бабушку, снова залился горькими слезами…

Его плач заглушила сирена машины скорой помощи, пролетевшей по улице…

Влад посмотрел на небо. Смеркалось. Закат красным светом окрасил всё вокруг вокзальной площади. Чем-то зловещим отдавало от этого зарева…

Перед ним проскочил какой-то парень лет девятнадцати. Его обтрёпанные джинсы как-то странно висели мешком под задницей, словно он в них «наложил».

«Наверное одел штаны старшего брата», – подумал Влад.

В его уши были воткнуты какие-то затычки с проводками, ведущими к маленькой квадратной пластинке. И он, почти ничего не слыша, увлеченно и беззаботно вразвалочку шёл по улице. Проводив удивлённо взглядом это «чудо-юдо», Влад зашёл внутрь вокзала, крутя головой по сторонам. Часы на вокзальной стене уже показывали полночь. Перрон за окнами тускло освещали фонари. Советский поезд, прибывающий как обычно, заскрипел колёсами и остановился. Солдатики в «хэбэ» стали выгружаться на перрон. Влад узнавал в некоторых своих бойцов. Загиров, Тошев,.. а вот прибился из седьмой роты Бедиев, так, кажется…

Вдруг стены сотряслись… Посыпалась штукатурка, вылетели стёкла. Вокзальное помещение наполнилось клубами дыма и пыли. Барабанные перепонки звенели, словно кто—то ткнул в уши шомполом. Проглотив слюну, Влад почувствовал лёгкий привкус крови.

– Ко мне! – крикнул он громко бойцам.

– Товарищ лейтенант! – из-под завала вылез всё тот же Бедиев.

– Где остальные?

– Не знаю!

Вскоре образовалась небольшая группа уцелевших. Солдаты, гражданские, в основном мужчины. У многих ссадины. Кровь. Из-под завала кто-то громко истерично кричал. Крик переходил в плач и мольбы о помощи. Перед входом лежала женщина. Её туловище превратилось в кровавое месиво. Голова неестественно закинута. Глаза по-прежнему открыты. Гарь. Пыль. Шок. Какая-то непонятная вонь вокруг. Разрывы снарядов продолжались не менее интенсивно, но уже где-то в стороне. Тимофеев собрал уцелевшую группу. Вместе вытащили из-под завала орущего. Это был тот самый молодой парень в обвисших штанах. Его нога была безнадёжно раздроблена. Острые куски кости торчали из кровоточащего мяса, вперемежку с какими-то белыми подтёками. Он тяжело дышал, задыхаясь и теряя сознание.

– Бедиев! Перетяни его ногу жгутом. Перенесите его к гражданским и все за мной!– прокричал Тимофеев, заглушаемый сухими хлопками разрывов.

Они перебрались в грязный тёмный подвал. Вокруг было полно паутины. Пахло дурно. Но вряд ли кто-то на это уже обращал внимание.

– Всем сидеть здесь, а двое желающих – со мной. Посмотрим, что там творится.

– Товарищ лейтенант! Я пойду! – конечно, это был снова Бедиев.

– Я пойду! – откуда-то появился Загиров. Его глаза как-то странно блестели.

– Хорошо! За мной! – Тимофеев выдал им гранаты Ф-1, откуда-то появившиеся в их «арсенале». Одни из них блестели своими зелёными «боевыми» корпусами, другие – черными «учебными». Отделив «мух от котлет», военные двинулись.

На улице было темно и безлюдно. Почти. Какая-то пожилая женщина в шоке ползла по тротуару. Её ноги были оторваны почти полностью. Она безнадёжно истекала кровью. В глазах был почти животный ужас. Практически нечеловеческим взглядом смотрела она вокруг, хватая воздух ртом и руками, словно пытаясь ухватить покидающую её израненное тело жизнь за «соломинку». Тимофеев узнал ту самую бабушку с внуком, которых он встретил несколько минут назад… Рядом лежал маленький кровавый комочек. Вместо глаз на маленьком личике зияли кровавые пустоты. Влад поёжился, вспомнив, как совсем недавно эти детские глазки удивлённо смотрели на него. В окнах домов полыхало пламя. Тимофеева трясло. Голова закружилась. Но он, взяв себя в руки, подошёл к женщине. Положил руку ей на лоб, пытаясь хоть как-то облегчить её страдания. Она ненадолго успокоилась. Посмотрела с надеждой Владу в глаза так, словно он и был той самой её соломинкой.

– Где он? – Её глаза смотрели на него как на бога. Казалось, что от его, от Влада, слов сейчас всё зависит. Словно он мог решить её судьбу и судьбу её внука.

Тимофеев молчал. Но чем больше он молчал, тем безутешней становились её глаза. Она вцепилась в его рукав, выгнулась, словно что-то прострелило нестерпимой болью её тело. Схватила воздух. Глаза смотрели вперёд, не видя ничего. Она будто ослепла. Выдохнула. И обмякла, продолжая держать Тимофеева за рукав…

Лейтенант брёл с не менее ошалелыми бойцами по разрушенному городу, переполненному горем и ужасом, описать который не было сил. И даже осознать весь ужас которого отказывалось сознание… Светало. Город утонул в пыли и горе. Кровавый рассвет зловеще освещал ужас ночного обстрела. Вдруг на перекрёстке раздался грохот танковых траков об асфальт. Скрежет. Треск. Из-за угла показался танк, который, руша всё на своём пути, полз поперёк улицы, давя машины, припаркованные на обочине. Из застывшего на перекрёстке автобуса выскочила женщина, неуклюже кинулась в сторону. Было очевидно, что это ей давалось с большим трудом. Большой живот сильно выступал.

«В положении!» – подумал Тимофеев.

Танк вёл беспорядочную стрельбу. В следующую минуту после очередного сухого треска очереди женщина, вскинув руки, плюхнулась, словно от сильнейшего толчка в спину, прямо своим большим животом на асфальт. Танк, выпустив облако чёрного дыма, со скрежетом пополз прямо на неё, словно её не замечая, ещё живую, дрожащую в судорожных конвульсиях на окровавленной дороге. Перемолотив мягкое тело, как тесто, втерев его в куски асфальта, размазав кишки по гусеничным тракам, кровавый танк брезгливо приостановился на миг, наполнил пространство чёрным дымом и пополз далее. Рядом перебежками бежали какие-то солдаты в пятнистой форме. Похожие на тех, изображённых на агитационных плакатах в ленинской комнате с надписями, типа: «Империализм – угроза Миру».

На рукаве одного из них Влад рассмотрел прямоугольную нашивку, изображающую американский флаг. Только кричали они на языке, напоминавшем недавно услышанную им грузинскую речь в устах Мамуки и его родни.

– Грузины, – словно услышав мысли лейтенанта, произнёс Загиров, хищно щурясь на солнце, – тож мэне вояки! Мы их всэгда гоняли!

Влад вынул чеку из Ф-1. Замахнулся, но бросить не успел. Эти пятнистые солдаты, приблизившись к автобусу, вытащили оттуда истекающего кровью какого-то солдата, ещё пару мужчин, перепачканную девушку в голубом платье, которая что-то громко кричала.

«Да это же та, которая так похожа на Здену! – прострелило мозг Тимофеева. – О, чёрт!».

В эту же минуту один из «камуфлированных» солдат с почему-то негритянским лицом выпустил целую очередь прямо в спины этих людей. Влад закрыл глаза. Он не хотел видеть того, что осталось после выстрелов. Его разум отказывался верить.

Загиров сверкал дикими глазами, не отводя взгляд от ужасной сцены, словно упивался кровавым зрелищем. Бедиев позеленел. Его вырвало.

– Гранаты к бою!.. Огонь! – две гранаты полетели в сторону «камуфлированных» солдат, кричащих по-грузински. Тимофеев вырвал зубами чеку третьей и дослал вдогонку.

Сухие хлопки разрывов едким чёрным дымом наполнили пространство впереди. «Камуфлированных» разбросало в разные стороны.