– Женщинам нельзя сквернословить. И тебе это к тому же не идет совсем. – Через несколько секунд Фарах снова заговорила: – А вы с Рамешем… ну, это… по любви поженились? Или по сговору?
– А ты почему интересуешься?
– Чего ты такая подозрительная? Мы же на одной стороне. – Фарах вздохнула. – Ты не хочешь говорить о том, как закончился ваш брак, и я подумала, что воспоминания о его начале, быть может, для тебя не так тягостны. Вот мы с Самиром поженились по любви. Мои родители были против, но мы сбежали от них, и в итоге я переехала сюда. – На губах Фарах появилась странная, мечтательная улыбка.
– Наверно, тебе стоило послушать своих родителей, – заметила Гита.
Улыбка исчезла.
А на Гиту нахлынули неуместные воспоминания о Рамеше – о тепле его ладони, накрывшей ее руку, когда у нее подгорела лепешка-пападам, и о том, как ласково он оттеснил ее в сторонку, пообещав все исправить.
– У нас был брак по сговору, – сказала Гита. – Всё устроили родственники.
– А… – Фарах шмыгнула носом и вытерла его запястьем, отчего кончик приподнялся, и Гита увидела в ее ноздре застежку кольца. – Извини…
– Ничего страшного. Я-то, по крайней мере, могу винить в своем несчастье родителей, а тебе вот некого, кроме себя самой.
– Ну да. – Фарах подняла с земли розовый пакет с красными буквами. – Такой не подойдет? – Она натянула пакет на голову, и ее нос с кольцом вылез в дырку у него на боку.
Гита брезгливо фыркнула, слегка хлопнув ее по лбу:
– Черт побери, в Индии даже приличного мусора не найти.
– Что это здесь происходит? – прозвучал вдруг позади женский голос, и Гита сразу узнала Салони.
Ну ясное дело – у этой толстухи как будто был встроенный радар, пеленгующий поводы для свежих сплетен и ситуации, которые давали возможность покомандовать. Гита, сделав глубокий вдох, повернулась спиной к Фарах, пока та пыталась содрать с головы пакет.
– О, привет, – с притворной любезностью улыбнулась Гита Салони. – Рам-Рам[26 - Индуистское приветствие, происходящее от имени одной из аватар Вишну – Рамы.].
Фарах задышала шумно и прерывисто, а в следующую секунду Гита чуть не выругалась, услышав за спиной ее бормотание:
– Кабадди, кабадди, кабадди…
– Рам-Рам. – Салони стояла в нескольких метрах от них, держа в руке такой же фонарь на солнечных батарейках, как у Гиты. – Так что же вы здесь делаете, а?
– Кабадди, кабадди, кабадди…
– Не сейчас, Фарах, – прошипела Гита.
Салони прищурилась, пытаясь получше их разглядеть в темноте:
– Мне послышалось или она говорит «кабадди»? Вы что, играете?!
– Мы… – начала Гита, но ни одного правдоподобного объяснения в голову не приходило.
Мантра Фарах, видимо, сработала, потому что голос ее был предельно спокоен:
– Мы тут ищем пакет, который случайно выбросила Гита.
– Этот, что ли? – Салони кивнула на розовые лохмотья в руках у Фарах.
Гита откашлялась и, выдернув у Фарах рваный пакет, прижала его к груди:
– Да. Он мне дорог. Как память.
Салони уставилась на нее:
– Я что-то даже не удивляюсь. Ты всегда была чудилой. Но знаешь, если теперь твое имя смешано с грязью, это не означает, что ты должна в буквальном смысле возиться в грязи.
У Гиты от ярости сердце сначало замерло, потом пустилось вскачь. Если тебя называют чудилой в тридцать пять лет, это можно как-нибудь пережить, не бросаясь в драку. Ее взбесило другое – то, что Салони в очередной раз не упустила случая воткнуть нож поглубже в рану и провернуть. Эта женщина получала удовольствие, изводя окружающих.
– А ты-то что здесь делаешь в такой поздний час? – сердито поинтересовалась Гита.
Салони переступила с ноги на ногу:
– Отвечу, хоть это и не твое дело. Мой сынок забыл в школе тетрадь, и разумеется, кроме меня, больше некому сбегать за ней по темноте. – Она встрепенулась. – Но я счастлива помочь деточке. Ведь это такая малость.
– Ибо дар бесценен, – закивала Фарах.
– Радость материнства, – подхватила Салони машинально, устремив взор к небесам. – Ну не благословение ли? Хотя, конечно, очень утомляет. Порой я думаю: «Салони, как тебе вообще удается воспитывать этих детей и одновременно заниматься бизнесом?»
– Да ты просто богиня! – пылко заверила Фарах.
– Ох ты ж божечки… – пробормотала Гита.
– Да ладно вам, – отмахнулась Салони, но, подумав, все же согласилась: – Пожалуй, что-то божественное во мне есть. Но все мучения ради детей того стоят, уж поверьте. Я всегда говорила: пока не вернешь долг природе, создав новую жизнь, будешь чувствовать себя неполноценной.
Гита, не сдержавшись, прыснула от смеха и уже ждала, что Салони, открывшая свой гадючий рот, сейчас забрызжет ядом в ответ, но та, прищурившись, перевела взгляд на Фарах.
– Не знала, что вы такие подружки, – сказала Салони.
– О, мы как сестры, – отозвалась Гита. – Поэтому я величаю ее «бен».
Бровь у Салони выгнулась под прямым углом:
– Да ты ко всем женщинам так обращаешься.
– Не ко всем, Салони.
На демонстративное отсутствие почтительного суффикса после своего имени Салони ответила хмурым взглядом. Ветер принес к ее ногам обертку от печенья, и она отбросила бумажку пинком.
– На твоем месте, Фарах, я бы поменьше копалась в мусоре и побольше думала о том, как буду возвращать деньги рассчитавшейся за тебя с кредитным инспектором премногоуважаемой Гитабен.
Фарах тотчас поникла, а Салони с чувством выполненного долга удалилась. До сих пор Гита была слишком озабочена собственным статусом парии, чтобы обращать внимание на то, что и Фарах находится не в лучшем положении. Она схлопнула надутый ветром розовый пакет, представив себе, что это голова Салони.
Фарах тем временем повернулась к ней, прижав руки к груди и глядя на Гиту сияющими глазами.
– Ты правда считаешь, что мы как сестры? – с надеждой спросила она.
