Слушая ветер. Стихи последних лет
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Слушая ветер. Стихи последних лет
Виталий Амурский
Слушая ветер. Стихи последних лет
Серия «Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы»
© В. Амурский, 2014
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2014
I
Блики
Владимиру Сычёву
Дорога /жизнь. Изгибы и углы,И угли глаз, мерцающих картинно,Лишь тени, что под ними пролеглиОтметили бессрочность карантина —Того, где пребывали мы с тобой(Мысль эта – перед снимками – случайна).Пыль прошлых лет. А где ж теперь та боль,Что обострялась лунными ночами?Ответит кто? Но нужен ли ответ,Когда давно остались за плечамиТа девушка с веслом и тот атлет,Что нас в имперских здравницах встречали.Минувшее, ты – сгусток странных чувствНе знающего разуму предела:Вот улица, где я куда-то мчусь,А вот мечусь в жару, не чуя тела.А вот какой-то загородный дом,Где за окном поскрипывают ели,И Пушкина брокгаузовский томРаскрыт на встрече Моцарта с Сальери.Дрожит души вольфрамовая нить,Не ослепляя – только вполнакала,И мальчик хочет вечность пригубитьИз ядом оскорблённого бокала.Вещей и лиц расплывчатая смесь,Условностей смещённые значенья,Как тяжести, теряющие весС вопросом: нет, не – кто я, а зачем я?Зачем словарь мой прошлое прожглоС ненужными уже давно вещами,Охоту не любя, охотничьим рожкомЗачем я так охотно восхищаюсь?Зачем я появился где-то там,И тут за мной, подчас невыносимы,Бредут вдали, как тени, по пятамОтечества озябшие осины?«Поле северное – виртуальное…»
Поле северное – виртуальное,Ржи июльской червонное золото,У дороги столбы вертухаямиРастянулись до горизонта.Виртуального ветра пениеС давних лет знакомые нивы,Ну, а дальше – Кижей репейники,Тучи ватные, неторопливые.Окунусь в простор заэкранный,Покачнусь на ветру нездешнем,И – Сибелиуса заиграетВиртуальный скрипач-кузнечик.«Полустанок убогий…»
Полустанок убогий:Будка, лужа, коза.Как Щедрин или ГогольУлыбнуться в слезах.Резкий ветер неласковоВздёрнул жёлтый флажок,Мимо – к Волоколамску —Скорый поезд прошёл.Дни осенние тусклыеИ звучит каждый шаг —Будто семечки лузгаютИли ветки шуршат.В три уже вечереет,В семь густеют в окне:Небо – хлеба чернее,Звезды – соли крупней.Ах, pardon или sorry,(Как удобней для вас?) —Этим хлебом и сольюВыживал я не раз…Вышивка
В углу на скатерти льнянойИнициалы нитью алой:М.И. – Марины Ильиной?М.И. – Марины ли инойРука с любовью вышивала?О, буква царская насквозь,Зубцом отметившая имя:У Петровы́х, что под Москвой,Цветаевой близ ПоварскойИ польки Мнишек на Неглинной.М.И. – случайно, средь зимы,Как в «Спекторском» (с крючком вопроса),Когда, снежком занесены,Минувших образов рядыВ тепло торопятся с мороза.Ахмадулина
Луны татарской серп и русская пшеница,И ветра итальянского набег,И неба голубая плащаницаС печалью отпечатанной навек.Связалось всё в стихах и жестах ломких,Сожжён случайных слов ненужный сор,А двух зрачков мятущихся иголкиСпешат покинуть вышитый узор.Там, за пределом фраз – чернил заложниц, —Встаёт иная даль, иная высь,Пока края (для глаз незримых) ножницНад тонкой нитью строчек не сошлись.Пока шарманки генуэзской звукиНащупывают бренной жизни пульс,И Лермонтов, сгорающий от скуки,Ещё не сжал навек горячих уст.Пока во снах благоухают розыИ не взведён Мартынова курок,И не утюжат воздух бомбовозыНад сердце прожигающей Курой…Судьба – её, она ль Судьбу качала?То не узнать – покрыла тайну мгла —О чём сказала или промолчала,Сказать не смела или не могла.Земной поклон и – прочь от всех оценок,Не нам вершить поэту высший суд.Но, право, как он всё же цепокВопрос извечный: в чём таланта суть?Пейзаж без даты
Памяти Подмосковья
Я сам себе поставить двойку мог быЗа всё, что не сберёг наверняка,Но помню хорошо, как поле моклоСливаясь с белизной березняка.Туман осенний вился клочковато,К земле то прижимаясь, то паря,Неторопливо, будто виновато,Над ним плыла вечерняя заря.Дорога, уходящая за горку,Казалась сероватою рекой,Щипало горло горькою махоркойОт самокруток местных стариков.Запаздывал автобус из райцентра,Молчал и думал каждый о своём,Чуть в стороне маячил купол церквиС летающим кругами вороньём.Вздохнула где-то робкая гармошкаИ снова наступила тишина.Всё было ясно, просто, неподложно,Как будто на странице Шукшина.Эхо
Памяти А. Вознесенского
В тот день дождило и гремели грозы.Июнь пришёл в свинцовой пелене.«Как хороши, как свежи были Озы…», —Почудилось на радиоволне.Секундной стрелки бег не прекращая,Накручивал минуты циферблат.Меж рюмкой на столе и чашкой чаяОсвобождал я память от заплат.Из рваных дыр, из прорех прорезались знакомыеи незнакомые голоса, на смену хрустящемуевтушенковскому «Яблоку» – нет, даже не на смену,а как бы отрицая его клубящиеся округлости(с когановским упрямством: «Я с детстване любил овал, я с детства угол рисовал»,словно вышедшая из цеха Маяковского,Родченко, Эль Лисицкого) являлась тетрадка«Треугольной груши», билось в юном морозце«Ахиллесово сердце» – о, шестидесятыес их наивными откровениями, отчаяниямии чаяниями, с обворованными, но не обсчитанныминами, щедрыми и снисходительнымив своих любовях и пристрастиях…Москва гудела залами Манежа,Гостей манила на Кремлёвский холм,А где-то по озёрам ЗаонежьяБежала рябь, ломая краски волн.Под тяжёлое бормотание вильнюсского дождя,обожжённый известием о кончинетого, свет стихов которого был так дорог мне,я был обращёнтуда,в канувшееИ было упоительно касатьсяГлазам и слуху прежней жизни тойС печалью Божьей Матери КазанскойИ с клоунской никчемной пустотой.Июнь, 2010
«Как вихрь, судьба подчас нас слепо лупит…»
Как вихрь, судьба подчас нас слепо лупит,Но и покой обманчив в ней, увы,Когда мы любим тех, кто нас не любитИ любят те, кого не любим мы.С годами всё становится привычней,Огромный мир сжимая до мирка,А жизнь как гардероб, где вещи личнойНе получить назад без номерка.Однако некой звёздною аортойДуша вбирает давние лады,Ища в дождях знакомые аккордыИ растворяясь в музыке воды.Из цикла «Изумруд Босфора»
«Византия! опять твоё имя щекочет мне слух…»
Византия! опять твоё имя щекочет мне слух,И в бурлящую Лету, подобно веслу,Погружается память, где в звоне печальном веригГреет варваров пламя трепещущих свитков и книг.Это Рима Второго, возможно, бредовая ложь,Это в бархатных сумерках тени тщеславных вельмож,Это злата и яда содружества тайная нить,Это – грех, что без жертвы нельзя искупить.Но зачем же тогда, как свирели пастушьей мотив,Об Исминии юном с Исменой оттуда летит,Феофановы фрески, мерцая, выходят сквозь черньИ пленят, и медово пьянят так… зачем?!«Море Чёрное, море Мраморное…»
Море Чёрное, море Мраморное —Те же волны, и пахнет липами,И, как русские флаги в трауре,Облака над Галлиполи.Светотени родной истории,Сквозь которые невыносимоПароходов гудящих стоныИз Одессы и Новороссийска.Там, где беды прошли, протопалиМеж двух Азий – Большой и Малой,Над Стамбулом – КонстантинополемДень осыпался розой алой.«Сумерками город охватило…»
Сумерками город охватило,Охладило улиц духоту.Без потёртой лампы АлладинаКак во сне вступил я в сказку ту.Сладко всё же, если ещё веришьВ мир, что сам себе вообразил,А Султанахмет[1] кружит как дервиш,Мает душу словно муэдзин…Пешеходы около и мимо,И меж ними – как же не узнать! —В шали бирюзового отливаТа, что Шаганэ могли бы звать.«Ну, вот, ещё одна осень…»
Ну, вот, ещё одна осень…Жаровен уличных дым,Неторопливы осыНад грудами сочных дынь.Арбузов и виноградаОчередной прилив.Из бывшего ЦарьградаПривет, приятель, прими.Щита на его воротахНе отыскать следа,Но чайки тут и вороныТакие же, как всегда.А Золотого РогаИграющая волна —Аллаха ль, иного бога, —В своей красоте равна.Быть может, я простофиля,Но в спор не желаю лезть:Прекрасна Айя СофияТакая какая есть!Дивлюсь делам и реликвиямПри звездах и в свете дня.Не ладят подчас религии —В культуре мы все родня.Взглянув на месяц, что плошкойГорит в синеве как спирт,Я в воду монетку брошу —Под светом этим пусть спит.«Не вступая с классикой в раздоры…»
Не вступая с классикой в раздоры,Птицей не взлетая в небеса,«Никогда я не был на Босфоре…», —Как Есенин мог бы написать.Сколько лет назад… да разве важно!Ведь отныне знаю я о том,Как тут чайки режут воздух влажныйИ вода вскипает под винтом.Как солёный ветер бьёт при этом,Как восточной звёздною семьёйИглами османских минаретовВышит полумесяц над землёй.Сентябрь, 2010
«В осенний день, когда всё как-то пресно…»
С. Сутулову-Катериничу
В осенний день, когда всё как-то пресно,Крупчато-жестковатый, словно соль,Припомнился мне снег в районе Бреста,У приграничных белорусских сёл.Я понимал: там быт – отнюдь не праздникИ снег его не сделает светлей,Но где б ни жить, печальней непролазьеВ душе, чем на земле вовек своей.Шёл поезд не спеша в закрытой зоне,В купе и коридорах свет не гас,Почти всю ночь не спав, устало-сонный,С родных пейзажей не спускал я глаз.Сезон менялся, обостряя чувства,И сердце холодело как река…Идут года, но вновь и вновь учусь яК непостоянству мира привыкать.Гитара
Звук гитары гавайскойМне по-своему мил,Но с Макаровым ВаськойПод неё я не пил.Пил под ту, что бренчалаИ пронзала тоскойО колымских причалах,О судьбе воровской.И пусть вором я не был,И не знал Колымы —То же самое небоНас давило, увы!То же самое, к счастью,Ибо, совестью чист,К жизни той я причастенБыл, как к дереву лист.Из глубин непокорныхОт весны до весныЕго ветви и корниМеня к свету несли.И в осенних ненастьяхЯ качался и мок,Картой пиковой мастиПадал около ног.У чужих или ваших,Впрочем, им до того ль,Есть ли в листьях опавшихСвоя жизнь, своя боль!..О давнишнем себе яНе вздыхаю – о, нет.Только малость серееБез гитары тех лет.Свеча
Там, где тяжёлые сугробыКак мрамор шлифовал мороз,В эпоху поствоенной пробыИ я когда-то жил и рос.Качались снежных туч галеры,И, помнится, в одном окнеПо-пастернаковски горелаСвеча (огарок тот во мне).Её огонь и свет вечернийУже давно б забыть пора,Забыть тот след, что был прочерченНа смятом ватмане двора.Двора – не места, но пространства,Где забирались чувства в плен,Где было всё предельно ясноИ так неясно, вместе с тем.Где проходили и скрещались,Мешались разные следы,И лужи в оттепель трещали,Как будто были из слюды.Свеча мерцала в полумраке,Не нарушая общий быт,Но те, кто знал – смотрели в страхе:В том доме кто-то был убит.Слушая ветер
Умирают отцы —Остаются их друзья и враги подлецы…Умирают матери —Остаются пустота и крошки на скатерти…Умирают правители, их гербы —Остаются свалки, да на спинах горбы,Но не будет ни Соловьёва, ни КарамзинаРассказать о стране, что звалась Зима,Где метелей кони белыеНас укачивали, как колыбельные.«Приамурской тайги мне…»
Приамурской тайги мнеАромат незнаком,Что ж туда, в ностальгии,Я качусь колобком?Нет оттуда мне зова,Где рассвет золотой, —Просто детство отцовоГреет память золой.И оттуда, из Брянских,Материнских земель,Тянут стебли по-братскиИ подсолнух, и хмель.«Житейские заботы. Магазин…»
Марине Гарбер
Житейские заботы. Магазин.Буханка хлеба. Сахар. Пачка чая…Закат июльский тени пригасил,Не радуя, но, впрочем, не печаляНи глаз, ни сердце – ровно ничего.О, эти ежедневные повторы,Когда в свой улей трудовой пчелойСпешит под вечер служащий конторы.И работяга, в свой предел спеша,Из гастронома двигается прямоК телеэкрану, где его душаСогреется игрой «Спартак» – «Динамо»,И ты идёшь куда-то не спешаСредь городской привычной круговерти,В кармане не имея не шиша,Но складывая строки о бессмертье.«Капризная весна. Накрапывает дождь…»
Капризная весна. Накрапывает дождь.Огни машин и пешеходы редки.С афиши мокрой пролетарский вождьПомахивает мне помятой кепкой.Безденежье и мыслей мутный спектр.То оттепель, то новые морозы…Арбат – на слом, Калининский проспектЦэковские утюжат членовозы.Мне двадцать лет. Ещё или уже.Но к косяку минувшего притулясь,Я словно слышу в птичьем галдежеКак где-то там проходит моя юность.Гагарин
Спорят Гжатск и деревня Клушино,Кто из них был ему колыбелью,А я помню столицу с лужамиИ апрельской её капелью.Первых гроз веселящий грохот —Тех, что небо радостно шлёт нам,И портрет на листовках крохотныхПарня этого в шлеме лётном.Там взлетала душа как птицаИ гордилась силой стальною!..Было чем нам тогда гордиться.Про него я, не про остальное.12 апреля 2011 г.
«В стекле заморского калибра…»
Старшему сыну, перед его
турпоездкой на Кубу.
В стекле заморского калибраРом, с ног сбивавший наповал,С улыбкою, за Кубу либре,И я когда-то выпивал.Давно и не один, конечно,Но пусть тех лет и след простыл,Не стыдно мне, что, делом грешным,Считал наш мир весьма простым.И негодяем, в самом деле,Назвал бы просто, наконец,Кто вдруг сказал бы, что в ФиделеСлились диктатор и подлец.Я не раскаиваюсь в прошлом,Где иногда во снах летал —Я только пробую по крошкамВосстановить, что было там.Пельмени
Мои друзья отличий не имелиИ знаменитых не было меж нас,А за столом сибирские пельмениНам часто приходились в самый раз.Горячие, как наши разговоры,Под стопку и гитарный перебор,Числом демократических калорийОни могли б побить любой рекорд.Сибирским было в них одно названье,Но суть, возможно, больше, чем еда…Хотя тогда об этом мы не знали,Не думали об этом никогда.Маленький несерьёзный романс про спички
Опять увидеть бы мне вас,Как в прожитом столетии,Но спичка вспыхивает разИ дважды не гореть ей.А мне б на вас взглянуть хоть раз,Забыв невзгоды,Но огонёк, увы, погасИ спички на исходе.Ах, этих спичек коробок,Ах, эти чувства!..Но не зажжёт ни чёрт, ни богТого, что пусто.Картошка
Однокурсникам по МОПИ
и светлой памяти
профессора Г.А.Хабургаева
Убирали картошку,Были сажи чернейУ девчонок ладошкиИ ладони парней.Не романтики ради(спорить нечего – факт)Оставляли тетрадиИ физтех, и филфак.На заводах, в конторах,В духе сталинских од,Пела партия хоромПро «картофельный фронт».Поминала разруху,Ту, что знали отцы,Про рабочие рукиБубня: «дефицит».О, страна дефицита(при избытке начальстви райкомовских сытыххалифах на час)!О, страна-самородок —Искры света и мгла,Где, играя с народом,Власть не лгать не могла.До чего ж они схожи —Годы скудные теИ картошка в рогожахНа уставшей земле.«Шестидесятники… Оценки скорые…»
Шестидесятники… Оценки скорые…Стихов дрожащее свечение…О правилах и нормах спорили,А надо бы – об исключениях.Искусство фраз… Какая разница,Где скрыта сил его пружина —Всем нам эпоха-одноклассницаКогда-то головы кружилаИ, забывая про грамматику,От рифм и образов пьянея,Тонули юные романтикиВ тетрадках в клетку и в линейку.Ах, оттепель с хрущёвским именем,Эпоха молодых побегов,Мир, что как дом знакомый выбелен,Но с трещинами за побелкой.Пусть вечностью уже забитыПарадные твои и окна,С любовью мною не забыто,Что было и внутри, и около.«Исчезают московские дворики…»
Исчезают московские дворикиИ гитары в них не звучат,Скоро будут лишь бедные Йорики,Чтобы Гамлетам не скучать,А потом ничего не останется,Лишь из уст пацана, что подрос,Тихо выпорхнет: «до свиданьица!»,Будто бабочка на мороз.«Человек я неорганизованный…»
Человек я неорганизованныйНа свою (не на вашу) беду,Что мне будущее за горизонтом,До которого не дойду!Не отыщет душа отдушиныСреди серых парижских химер,Но когда-нибудь Вовки ГрушинаПриплывёт за мной «Архимед»И скажу я вам: до свиданьица,Отправляясь на нём в те края,Где меня давно дожидаетсяПоседевшая ребятня.II
Мандельштам
Поэма в семи фрагментах
1Прохлада московского мая,Сгущённого серою мглой,Заката полоска криваяСменяется звёздной иглой.Вещички уже приготовивК приходу незваных гостей,Привычно, как в гибельный омут,Ныряет столица в постель.А месяц в сирени вселеннойПохож на кривой ятаган,И тени Тезея с ЕленойСкользят по эгейским волнам.Путями, ведущими к Риму,К Голгофе, к Синайским холмамПод утро пройдут пилигримыПо серым, как пыль, облакам.Того ж, кто уйдёт по дороге,Где шествовал некогда Дант, —Наметит в лубянском чертогеЧекистский угрюмый педант.О, вёрст каменистых наука!..Пока же будь счастлив, пиит,Что есть ещё хлеба краюхаИ чайник на кухне кипит.Пусть строки толпятся без страха,Да славится труд этот твойИ письменный стол сей, что с плахойУвенчан одной высотой.2Что проку в Шуберте в Воронеже постыломДуше и телу тонущим в нужде,Когда к зиме сместился вместе с тыломОсенний фронт с обозами дождей.Тоска и слякоть, хриплый хор воронийИ лужи вполверсты – не обойдёшь,Но пламенно к труду и оборонеГотовится стальная молодёжь.Ей, как знамена РККА, закаты алы,Уверенная, радостью горя,Она вздымает маршами кварталыВ честь годовщины новой Октября.Она упорно вписывает главыВ историю великих перемен,А мысль, что эти годы – волкодавыЧужда ей, как Шенье или Верлен.И тёмен смысл отдельных фраз безумца,Его глухого бормотанья пылО чепухе каких-то там презумпций,Дверном звонке, что с мясом вырван был.3Гекзаметры и ямбы —Свидетели потерь,Воронежские ямыПримеривает тень.То вóроны над ними,То дождик моросит…Навеки твоё имяОдной из них носить.4Оставь чернила ручке и перу,Без слов давно известно Мельпомене,Что горек мёд и на чужом пиру,И на чужом, как вздорный сон, похмелье.Печаль (всегда) – минувшему оброкВ пространствах, где значенье утерялиСплетения взахлёб рождённых строкТебе ли от друзей, им – от тебя ли.Какая муть бывает на душе —Тому свидетель лермонтовский ДемонИ – листьев опадающих клише,Чтобы печатать тягу лезвий к венам.5Барак, собак конвойных лай тревожный,Ненастной доли тёмная узда,И отдаёт тоской и тусклой ложьюНа гимнастёрке вохровца звезда.Взгляд ледяной и щёк обрюзгших студень,Что обжигает ветер по утрам…Ну, вот – тебе, чуждавшийся литстудий,Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Квартал в старой части Стамбула.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книгиАвторизация