– А теперь мир пылает – или встанет в огне через миг. Ты сидишь в Стволе и думаешь, как бы произвести на свет желуди. Деющий делает, что пожелает, и вскоре задумается над тем, что пора отыскать твое дерево. Это близко. Ничего не улучшилось, но сделалось еще хуже, – он поднимает ладонь и направляет ее в сторону вершин, что прижимаются друг к другу, словно ягодицы, туда, куда указывает длинная тень дерева. Тень, выглядящая словно нож. – Смотри на восток, Спящий-в-Дереве. Смотри на дым горящих селений. Слушай Крысиного Музыканта, который ночью вызывает детей из домов. Смотри, как дикие звери тянутся за голосом его флейты, прямо под ножи Башни. Цена соли уже выше цены золота. Змеям нужно много мяса, а это значит, когда пройдет зима, они двинутся на Побережье. Сиди в дереве и смотри. Смотри, как встает война богов, после которой наступит иной мир. Приходит время неволи. Время трупов, Змеев и волчьего воя. Настанет рассвет, на который не захотят взглянуть даже деревья.
Он идет к своей одноослиной повозке, поднимает грязный брезент и роется среди узелков, бочоночков и тючков. Наконец поворачивается и показывает короткий, массивный топор с широким клинком и массивным обухом.
«KILL ME».
Древо не двигает и Ветвью. Древа не могут двигаться, разве что подует ветер. Древо неподвижно. Оно погружено в мертвенность древесины. Оно – одеревенелый гнев. Оно – трухлявеющее отчаяние.
Древо – это дерево.
Карлик еще раз вытирает ладони о штаны и с усилием поднимает топор.
А потом разворачивает его и лупит обухом по концу торчащего из Ствола серебристого ясеневого копья, словно заколачивая гвоздь. Глухой, деревянный стук прошивает молчание ледяного воздуха осени. А потом – снова и снова.
Где-то высоко каркает ворон. Через какое-то время слышен скрип, звучащий словно отчаянный, протяжный стон. Трещат зажатые вокруг древка волокна лыка и белые слои древесины. По гладкому Стволу с отпечатанными кровавыми следами ладоней ползет ручеек сока. Копье начинает двигаться, все глубже втыкается в Ствол.
Не слышно отчаянного, дикого крика, ничего не отражается эхом, не летит над горами. Древо молчит.
Древо – это дерево.
Копье входит в ствол все глубже, по самый разбитый обухом кончик древка. Воронова Тень откладывает топор и обходит Ствол. Упирается ногой, стонет от усилия, но деревянный прут сидит крепко. Его держит вся сердцевина Ствола. Карлик дергает древком вверх-вниз. Осторожно, но сильно. Старается расшатать твердый ясеневый кол в ране Древа, словно больной зуб, однако не хочет его сломать. Не слышно стонов, криков, рыданий и мольбы о пощаде.
Древо – это дерево.
Деревья не кричат.
Слышен только треск лопающихся волокон. Карлик падает на спину, копье катится по земле.
– Я продаю деющие предметы, – поясняет он, вставая на ноги. – Не знаю, что оно может сделать, но я чувствую, что в нем есть сила. Может, ввергнет владельца в несчастье, а может – оно никогда не промахивается, если бросить его во врага. А может, оно превратит его в дерево? Назову его Копьем Дураков.
Вертит копье в руке, сует его одним концом под мышку, а потом смотрит вдоль древка. Наконец упирает его в землю и большим пальцем критично проверяет состояние наконечника.
– Ты некогда просил совета, Спящий-в-Дереве. И сейчас я дам тебе совет. Ты больше не сыграешь со мной на него в «короля». Ты проиграл свою партию. Но знаешь, что сделать, чтобы выиграть, когда уже проиграл?
Карлик вбрасывает копье в тележку и сует его между узлов, но древко торчит наружу, выступая из короткого ящика. Стоило бы обвязать его красной лентой.
– Тогда нужно сбить фигуры и расставить их снова. Когда проиграл – выиграть можно, только начав сызнова.
Он садится под своей повозкой, опираясь о колесо, и поигрывает топором, перебрасывая его с колена на колено.
– Дам тебе совет. Послушай, может, будет тебе с него толк, хотя я сомневаюсь. Никто не сможет вытащить тебя из дерева, точно так же, как никто не мог показать Деющему с рыбьими глазами, как оживить железные тернии. Он шел по стране в одной куртке, даже без меча. Ходил, где хотел, а теперь ему кланяются сотни Людей Змеев. Он сидит в своем железном дворе из кос и топоров, а ты спишь в дереве, и на тебя мочатся волки. Отчего так случилось? Чем он отличается от тебя? Вы настолько отличались там, откуда прибыли? Он приказывает туману, лепит из него тварей и наводит на Змеев безумие, а ты хочешь справиться с ним, выхватывая меч? Вы оба – извне. И ты, и он. Он поколебал равновесие мира. Он – словно нож, воткнутый в доску для «короля». Когда люди играют с высокой ставкой, порой кто-то тянется за железом. Льется кровь, и кто-то забирает деньги. Но выиграл ли он партию? Идет война богов. Есть те, кому она на руку. И есть те, кто желает, чтобы мир снова стал доской для «короля», а не схваткой на ножах. Они будут советоваться о тебе, но их советы тебе не пригодятся, пока ты спишь в дереве. Ты должен проснуться. Или торчи здесь и жди, пока Деющий с рыбьими глазами обольет твой ствол драконовым маслом. Проснись, Спящий-в-Дереве. Таков мой совет.
Он отвязывает своего жирафьего окапи и распутывает вожжи. Колеса телеги поскрипывают, она осторожно катится по отвесной тропке. Воронова Тень двигается рядом, потом натягивает вожжи и останавливается. Долго ищет что-то в телеге, роясь в тюках.
– Ты дал мне Копье Дураков, Спящий-в-Дереве. Нужно дать тебе что-то взамен.
Он расшнуровывает кожаный мешочек и осторожно достает нечто, что выглядит бесформенным пурпурным грибом-дождевиком, поросшим желтыми колючками. Карлик подбрасывает его на ладони и вдруг быстрым уверенным движением с размаха мечет прямо в деревянное лицо, венчающее Ствол, между двумя тянущимися к бурым осенним тучам Ветвями.
Плод разбрызгивается о поверхность коры, оставив пятно яркого сока и разбросав тучку желтых спор. Воронова Тень хихикает, встряхивает вожжами и сходит тропинкой вниз, за границу мира, пытаясь удержать свою тележку.
– Проснись, Спящий-в-Дереве! – кричит еще раз через плечо.
А потом устанавливается холодная, туманная тишина горной осени. Заходящее солнце обметывает красным плевки снежных шапок.
* * *
Проснись. Легко сказать.
Древо не может пошевелиться, не может треснуть или повернуться влево. Древо может расти, может отворачивать Листву от солнца, может ее сбрасывать, когда приходят осенние холода. Может поглощать углекислый газ из воздуха, тянуть из почвы воду с минеральными солями, может насыщаться сладким светом солнца. Может еще молчать, ждать и жаждать.
Древо стоит неподвижно. Оно все еще Древо, но что-то изменилось. Исчезло пробившее его копье. Появилась округлая рана с разбитыми краями, два кровавых отпечатка ладоней и пятно в том месте, где странный гриб ударил в Ствол.
Если терпеливо ждать, может, кто-то еще вырежет перочинным ножом сердечко.
Но изменилось и еще что-то. Что-то такое, что остается незаметным.
В атмосфере поляны есть нечто зловещее. Нечто, чего раньше не было. Вороны взлетают и кружат над обочиной, крича, словно кто-то рвет на куски черные тряпки. Несмотря на холод, воздух дрожит и волнуется, как во время большой жары.
Волки, что возвращаются с приходом ночи, тоже останавливаются как вкопанные. Они огромны: метра три длиной, мощные клыки. Но они боятся. Прижимают уши, шерсть на загривках встает дыбом. Вожак стаи осторожно принюхивается, порыкивая и скалясь, искоса поглядывает на Древо, на пятно инея, что проступает вокруг Ствола, словно Древо выпускает из своих глубин азот.
Наконец он делает несколько осторожных шагов и, нюхая, на ровных лапах, подходит к месту, где лежат останки недоеденных Людей Огня.
Древо молчит.
Но желание Древа освободить заклятый в волокнах и лубе гнев, выплюнуть погруженного в древесину человека кажется почти ощутимым. Воздух схватывается ударом холода, на поляну лентами втекает внезапный туман. Вьется между Ветвями, облизывает Ствол, сочится из почвы. Холодный туман. Очень холодный.
Под отчаянный скулеж и писк вожака терпеливо ожидающая стая бросается наутек. Большой, словно теленок, волк вьется и мечется по поляне, визжа от ужаса, будто проглотил раскаленный уголек. Конвульсии бросают его на землю, выворачивают в невероятные для четвероногого позы, подбрасывают тело в воздух. Это напоминает безумный танец, который мог бы показаться забавным, когда бы его не сопровождал отчаянный визг умирающего зверя. Кажется, невидимый гигант развлекается с волком, приказывая ему ходить на двух лапах и танцевать. Один его глаз взрывается, рассаженный перепадом внутричерепного давления, язык, превратившись в лохмотья, свисает из пасти, а под кожей волка, словно паникующие змеи, вьются мышцы. Невидимый гигант пытается сжать бедного зверя, словно пластилин, вылепить из него человекообразную карикатуру. Слышно, как с глухим хрустом ломаются ребра, трещат суставы. А сильнее всего слыхать жуткий визг и скулеж. На миг кажется, что невидимый великан достигнет успеха. Волк, стоящий вертикально, словно прибитый к воздушному кресту, с раскинутыми и сломанными лапами, на миг напоминает гротескного волкулака. Морда пульсирует, будто нечто пытается изнутри изменить ее форму.
Вокруг сплетаются ленты тумана, потрескивают крохотные электрические разряды. Кажется, земля дрожит и вибрирует. Поляну внезапно сковывает преждевременный иней.
Стоящий посредине поляны волкулак дергается в невидимых сильных лапах, что мнут его, словно глину. На долю секунды посреди хруста костей и брызг крови его морда меняет форму, становясь призрачной карикатурой на лицо мужчины, скованное ужасной болью. Длится это лишь мгновение, потом несчастное, искалеченное создание валится на землю, словно куча тряпок, и опять превращается в волка. Он растерзан, порван в клочья, в нем нет ни одной целой кости, и выглядит он так, будто его переехал горный комбайн.
Древо молчит.
Древо не может встать, не может шевельнуть Веткой, не может выплюнуть утопленного в древесину и лыко человека. Но Древо не страдает. И никогда не отступает.
Слои тумана вьются над поляной, дрожа, как мутная белая вода. Дрожит земля. Мелкие камешки падают со склона и градом сыплются в пропасть.
Встань и иди!
Проснись!
Слышен шелест, и расклеванные воронами, разодранные волчьими клыками Люди Огня начинают шевелиться. Поднимают расколотые, ободранные от кожи черепа, хлопают кровавыми ямами глазниц. Двигаются вслепую, словно черви, пытаются ползти, волоча остатки конечностей, рассыпая вокруг червей и жуков, которые успели поселиться в их внутренностях. Один из трупов встает и нетвердо пытается подняться на ноги. Еще один пробует неуверенно шагать вперед, но у него нет правой ноги, которую отгрызли волки. Он опрокидывается прямо в пропасть и исчезает во тьме; внизу слышен грохот осыпи и гром катящихся камней, но остальные уходят. Уходят мертвым, механическим шагом куда-то в ночь. Во тьму и полосы тумана.
Вверху призрачно, исполненными ужасом голосами орут вороны.
Древо не страдает. И не отступает.
Ствол одевается в косматый гриб инея. Ветки покрываются пышной белой сажей, одна из скал внезапно взрывается, разбрасывая вокруг тучу пыли и посвистывающих осколков, а вместо нее остается незаконченная статуя стоящего на коленях мужчины с продолговатым лицом, перекошенным болью. Статуя – словно крик. Словно аллегория рождения.
