Я слышу звёзды

1

В квартире расстелилось утро. Золотистой тканью, брошенной на следы убегающей темноты, мягким пением птиц оно заполнило мою комнату. Я проснулся и стал собирать это утро в ладони холодной водой из крана. Стал пропитывать им себя, ещё дремлющего. И так – каждый день. Вновь и вновь я пытаюсь собрать и впитать в себя своё утро. Такое чудесное, мимолётное и многообещающее.

Но оно всегда оказывается мне неподвластным. Всегда проваливается в торопливый полдень и веющий тревогой вечер. И всё чудо исчезает. А начинается лишь забег. Марафон на выживание.

У людей это называется просто – работа…

<•>

К полудню собран материал для газетного репортажа. О спортивном мероприятии. Посетил его, взял интервью у одного из участников, сделал пометки в блокноте – всё как полагается. Выхожу со стадиона, а в глубине души уже намечаю дату, когда брошу к чёрту работу в этой бессмысленной газете.

Иду по оживлённой улице. Захожу в банк, отправляю приятелю на кредитную карточку пятьсот рублей. Задолжал. Вечно с этими деньгами не вяжется. Следом захожу в книжный, что в соседнем здании. В разделе «Филология» хватаю «стилистику русского языка», а в «Современной прозе» – маленький покетбук Довлатова. У него, говорят, хороший, лёгкий слог. А я хочу научиться писать просто, не витиевато, как это у меня обычно получается на почве прочтения русских литераторов 19 века.

Шагаю домой, ослеплённый и изнурённый августовским солнцем. Две книжки в руках радуют глаз и сердце. Теперь мой слог станет ещё лучше, думаю я с надеждой, теперь я точно стану писателем.

Прохожу мимо людей. Некоторые смотрят на меня. На некоторых смотрю я. Только взгляды. Многозначительные взгляды. В последнее время это единственный способ контакта с внешним миром.

Взгляды…

Безмолвные надежды…

<•>

Душный день. Не менее душный вечер. И только сползшая на город ночь дарит наконец хоть какое-то умиротворение. Дышать. Дышать прохладой темноты – вот что остается горожанам в этот знойный август. А некоторым – неспящим, как я, – ещё и думать. Бесконечно о чём-то думать, грезить, вспоминать.

Интересно, о чём думают другие предосенними ночами? О том, что лето вот-вот кончится? О том, что они ещё не успели сделать? О том, что их ждёт в грядущем сентябре? О чём? О чём их мысли, когда тишина в небе особенно возбуждает прошлое? О чём их небо?

И главное – о чём оно для меня самого?

Кажется, я знаю, о чём…

О том, что своё двадцать четвёртое лето, лето, полное солнца и каких-то событий, я провёл в этой съёмной квартире. Безвылазно. Никуда, кроме работы, не выходя и ни с кем, кроме как по работе, не встречаясь. Один. Со своими рукописями и томиками Толстого, Тургенева и Булгакова. И снова не понимая, кто же я в этой жизни. О, это моя тошнотворная тайна! Тайна, которую я не в силах никак разгадать. Каждое утро я гляжу на неё в зеркало, вижу на земле её тень, слышу звук её шагов и нескончаемое дыхание…

Как вышло, что я стал… городским отшельником? Что живу один-одинёшенек в этой съёмной однокомнатной пещере? Почему больше не испытываю потребность в людях? Почему никого не хочу слышать, видеть, понимать? Почему чувствую особое наслаждение, когда этой ночью открываю окно? И почему эта ночь напоминает мне о том далёком, призрачном августе моего отрочества?..

2

…Тогда мне было пятнадцать. Я неожиданно решил поехать к родственникам в другую республику. На две недели, остававшиеся до сентября. Жили они в обычной деревне. Днём я помогал им по дому, вечерами гулял в окрестностях. Ничего необычного. Даже, можно сказать, скука смертная. От которой я бы, наверное, и подох, если бы не Милена.

Мы познакомились во время одной из моих прогулок. Каждый вечер, когда солнце уже сливалось с горизонтом, я бродил вдоль леса. Тётя сказала, что благодаря такой прогулке перед сном видишь чистые, светлые сны. Но в том-то и дело: чтобы видеть светлые сны, мне не нужно было спать. С Миленой я видел светлые сны наяву…

<•>

Она жила в соседней деревне. Часто приезжала к моей тёте, доставляя ей и другим желающим сметану, которую делала её мама. Я хорошо помню велосипед Милены. Старый, слегка заржавевший, но так чудесно смотрящийся под ней. Под её оголёнными загоревшими ножками, коротенькими синими шортиками и белым топиком. Вся свободная, лёгкая, летела она на велосипеде с корзинкой белых баночек…

Вскоре я стал причиной тому, что теперь Милена возвращалась домой только к рассвету. Перед встречей со мной она нередко припасала в корзинке лишнюю банку густой деревенской сметаны и испечённую ею самой буханку пшеничного хлеба. Что это было за объедение! Особенно у костра, когда уже темнота опускалась на деревню и холодок принимался шелестеть засыпавшей травой.

Укрывшись пледом, мы сидели в открытом поле. Его бескрайние просторы стали нашим маленьким уютным уголком. Я рассказывал Милене много историй о своём далёком городе. О том, как с детства мечтаю стать писателем. О том, что обязательно им стану. О том, что невозможно представить край Вселенной. И что в этом заключается наше великое человеческое несчастье!..

А Милена лишь молча слушала и намазывала мне на хлеб ещё сметаны. Ей почему-то не было дела до моих возвышенных мечт и пространных размышлений. И вот когда я, идеалистичный меланхолик, снова заговаривал о чём-то вечном и высоком, она, бывало, прижмётся ухом к моей груди и сидит так неподвижно. В такие моменты я иногда сердился: «Ты меня слушаешь вообще?!» А она отвечала: «Конечно, слушаю, конечно…»

<•>

За день до моего отъезда мы лежали на том же месте, в поле. Замёрзли, но домой не шли. Именно в эту ночь мы ясно почувствовали неизбежность близящейся осени. Мы ждали алую полоску рассвета. Это был наш обычай. Только после того, как она окрашивала небосклон, и язычок солнца показывался из-за горизонта, мы отправлялись по домам.

В то утро мы замёрзли как никогда до этого. Костёр давно потух, в воздухе метался противный ветер. И всё, что у нас оставалось, это мой плеер. Один плеер на двоих. И, конечно, поцелуи. Только ими мы и согревались. Только ими мы и продлевали себя друг для друга.

– Прощаться со мной придёшь? – спросил я.

– Приду, – тихо ответила она.

3

В день отъезда я не находил себе места. Ходил туда-сюда рассеянный. Тётя несколько раз звала меня помочь ей с чем-то, но я не слышал. Когда завтракали, молчал.

– Ты чего такой хмурый? – сказала тётя. – Устал от деревни?

Я ничего не ответил. Затем посмотрел в окно. Вдали виднелась колыхающаяся под ветром зелёная ткань убегающего до самых небес поля.

– Наоборот… – прошептал я.

<•>

Всё утро я не мог понять одну вещь. А почему я, собственно, должен отсюда уезжать?

Но тут же во дворе раздался рёв дядиной машины. Она проходила последние приготовления и тестировалась перед отправкой на железнодорожную станцию.

Да…

Я уеду…

Бесповоротно.

И уеду до следующего лета. А эта деревня и Милена останутся здесь. Без меня. И будет всё как прежде.

Взглянув на время, я предупредил родственников, что отлучусь на получасовую прощальную прогулку. Выйдя на освещённую зарёй и обтянутую сыростью тропку, я медленно двинулся к нашему полю. Дойдя, сел на влажную траву и принялся ждать.

Глядя вдаль на полевую дорогу, над которой солнце забиралось всё выше, иногда я видел девушку на велосипеде. Иногда где-то за спиной слышал приятное потрескивание баночек сметаны. Но дорога всегда почему-то оказывалась пустынной, и никого вокруг не было.

Минуты ускользали. Что-то странное закрадывалось мне в душу и постепенно поднималось к голове. Поднималось, пока не выстрелило в глаза влагой – пониманием, что она не придёт…

Я прождал ещё полчаса. Полчаса, из-за которых мог опоздать на поезд, и из-за которых дядя с тётей подняли потом невероятный шум. Затем вскочил, в последний раз бросил взгляд на пустую дорогу и со слезами убежал с этого поля…

<•>

Через полгода я узнал, что родственники, у которых я гостил в августе, переселились в другое село. И следующим летом ехать в ту деревню мне было уже не к кому.

4

Иногда, такими августовскими ночами, мне до безумия хочется всё бросить и уехать к Милене. Туда, где лето, сметана и бесконечная юность. Туда, где ещё не нужно проживать всё то, с чем я должен был столкнуться взрослея. Туда, где моя вечная, прямая дорога к счастью.

Туда, где каждую ночь над огромным изумрудным полем взрываются фейерверки тишины… Наши короткие праздники, что длились до алой полоски рассвета и до того, пока не разрядится мой плеер. Наши невидимые фейерверки тишины, которые мы запускали лёжа на траве. Мы глядели на них и видели таинственные мерцающие звёзды…

Туда, где я, ещё беззаботный подросток, твержу ей, простой деревенской девчонке, о смысле жизни и необъятности Вселенной!..

Часто я слышу подобные фейерверки здесь. В этом городе. Они взрываются оглушительно громко. И порой – до слёз. И в них, в их коротких, но в то же время ярких вспышках, я вижу нас.

Сейчас я бы всё отдал, чтобы снова уехать к Милене. Всё. Даже все свои рукописи и мечту стать писателем. Всё, чтобы снова быть с ней.

Но уже почти десять лет минуло с тех пор… И кто знает, взрываются ли ещё над повзрослевшей Миленой, некогда колесящей на велосипеде из деревни в деревню с мамиными баночками сметаны, фейерверки тишины? Помнит ли она эту самую алую полоску рассвета и один плеер на двоих? Думает ли хоть иногда обо мне?..

А может, уже стала взрослой, красивой женщиной, вышла замуж и живёт своей семейной жизнью? Живёт и даже не вспоминает о том мимолётном приключении. Ведь сколько их в детстве бывает, верно? Сколько всего такого проносится сквозь нашу жизнь!

<•>

Я стою у распахнутого окна. Обращённый к августовской ночи и наступающей осени. Стою, наблюдаю за фейерверками тишины и до сих пор задаюсь одним вопросом.

Почему она не пришла проститься со мной? Почему?..

И вот, кажется, только теперь понимаю. А ведь всё очень просто. Она не пришла, чтобы дать себе маленький шанс спасти своё сердце. Забыть всё, что между нами было, как о сне. Хорошем, светлом сне, который видишь после прогулки по свежему деревенскому воздуху. В отличие от меня, в тот день она подарила себе шанс стереть из души нашу алую полоску рассвета и один плеер на двоих…

Но только что делать мне? Мне, в этой одинокой квартире, в этом огромном бесцветном городе? Мне, идеалисту, пойманному в сети сурового прагматизма, что? Что делать мне такими невыносимыми ночами, когда в небе снова и снова взрываются эти мучительные фейерверки тишины? Радоваться мне или плакать?..

2015

13 февраля

21:26

Здравствуй, Виталий!

Да-да, не удивляйся. Это я! Случайно заметила тебя в списке друзей Лиды Кузнецовой. Глядя на твою аватарку, могу сказать лишь одно: ты невероятно изменился! Очень повзрослел. Встретила бы на улице, боюсь, не узнала бы. Хочется спросить, как ты поживаешь?

•

23:07

Очень рада, что у тебя всё хорошо!

А вот как у меня дела – даже не знаю, что ответить… Я сейчас в московской больнице. Всё дело в моём горле. Я потеряла голос. Полностью. Чёртов хронический ларингит… И теперь не знаю, смогу ли когда-нибудь ещё разговаривать. Вот…

В больнице лежу второй месяц. Тоска невыносимая. Но не подумай, что я написала тебе только из-за того, что мне нечем здесь больше заняться. Безусловно, это очень странно – не общаться столько лет, а тут вдруг взять и написать тебе… Но, по правде говоря, я давно хотела это сделать. И вот наконец не выдержала.

•

00:34

Я, признаться, в шоке от того, что я тебе снилась. Видимо, где-то внутри себя ты чувствовал, что я напишу. Ведь теперь всё моё общение сводится только к мобильному интернету. «ВКонтакте» стал для меня единственной возможностью продолжать быть частью мира. Да, я только сейчас понимаю, как же это важно – говорить. Говорить с людьми, обмениваться с ними мыслями.

Мама считает, что мой ларингит из-за того, что я часто открывала зимой окно и высовывала голову. Якобы поэтому и простудила горло. И вот сейчас мне только и остаётся, как слушать разговоры других…

Но что удивительно, теперь я начала слышать в голосах то, чего не слышала до этого. Интонацию, тембр, паузы. Я стала подмечать в голосах глубину, искренность, раздражённость. Так странно… сама не могу и слова вымолвить, а других готова слушать до бесконечности. Ну ладно, что-то я тут расфилософствовалась. Да и поздно уже.

Доброй ночи тебе!

14 февраля

07:41

Доброе утро, Виталий! Поздравляю тебя с Днём всех влюблённых! Не нашла у тебя фотографий твоей девушки. Неужели нет времени выложить их?! Видно, ты там совсем в своих делах законсервировался, да?

•

11:56

Вот уж не могла подумать, что самый красивый мальчик из нашего класса к 23-м годам будет без девушки! Ну что ж, видимо, у тебя на то свои причины. Не буду терзать и спрашивать от чего так всё сложилось (хотя, по секрету, мне это очень любопытно!). Лучше расскажи мне о том, как ты сейчас живёшь? Чем занимаешься? Что любишь делать?

•

22:12

Как здорово! Наверное, это безумно интересно – учиться на психолога! Иногда я, кстати, тоже читаю книги по психологии. Так увлекательно! Мне кажется, это именно та профессия, для которой ты и рождён. Ты всегда был каким-то особенным. В общем, молодец! Второе образование, работа – и как ты только всё это успеваешь совмещать?

Я вот совсем не такая. И поэтому мне сложно ответить на твой встречный вопрос. Наверное, лучше всего мою нынешнюю жизнь может описать один стих. Я написала его в свой день рождения. Он, конечно, совсем не радостный и вообще нескладный какой-то, но этим самым и отражает меня. Мне немного стыдно отправлять тебе его, но ладно – будь что будет. Надеюсь, сильно не осмеёшь.

Высылаю тебе его и, чтобы не устыдиться окончательно, выхожу из «контакта» и ложусь спать.

Доброй ночи!

-23

Сегодня мне исполнилось двадцать три,

Но кажется, что я уже как дотлевший уголь

И что в сердце Цельсий на отметке «минус 23»,

Я взрослею или, наоборот, иду на убыль?

Где же чувство меры и гармонии мира,

И отчего я с собой не могу совладать?

Где же уверенность в собственных силах,

Почему никому не могу доверять?

Во мне живут грозы – ночные метаморфозы,

Но строю снова на завтра позитивные прогнозы.

И сама же на утро в мгновение их рушу

Одной лишь краткой, но весомой мыслью:

«А смысл?..»

Теперь всё, что есть, – это потёртые воспоминания,

И в них я такая бесконечно счастливая —

Предательница нынешней меня,

Обитающей в тумане призрачно-нейронного небытия.

Я угодила в свой собственный «Сайлент Хилл»

И выбраться из него мне не хватает никаких сил.

А дальше? А что же будет дальше?..

Ну, здесь, наверное, всё как у всех:

Двигаться по спирали,

Закручиваться в боль, —

Вонзить бы укол в сердце