После Беловежского соглашения все происходило уже гораздо проще. Люди «сдавались» партиями. Помню одну из последних коллегий союзного министерства, когда один из зампредов Госплана робко меня спросил: «Ну хорошо, вы сейчас обсуждаете, кого из сотрудников куда назначить. А с нами-то что будет?» После этого я понял, что Госплан «пал» окончательно.
И тут возникла другая коллизия – в Министерстве экономики России, до которого у меня руки не доходили. Я даже в российском министерском кресле не посидел ни минуты, хотя именно оно с самого начала было законно моим. А уже после того, как Россия официально, по президентским указам начала забирать под себя союзные ведомства, их здания и штаты, мои российские сотрудники почувствовали себя совершенно ненужными и обездоленными. Появились даже какие-то статьи в газетах о том, что новое Министерство экономики и финансов должно создаваться на базе Министерства экономики России, а не СССР, так почему же туда зачисляют людей из союзного ведомства? На меня писали не только в газеты. Пошли жалобы начальству, мол, я обижаю россиян. Пришлось недели через две-три прийти в российское министерство, собрать людей и достаточно строго сказать, что просто по географическим данным никого в новое министерство брать не буду. Кто соображает в деле, которым надо заниматься, того возьмем, а кто не соответствует по квалификации или является специалистом в той области, которая нам не нужна, извините, придется распрощаться. Я пытался, правда, все-таки соблюдать какую-то пропорцию, примерно два к одному: на каждых двух сотрудников из союзного министерства брал одного из России. Из российского министерства привлекались в основном специалисты по аграрно-промышленному комплексу, легкой промышленности, торговле, межреспубликанским отношениям, то есть из тех сфер, в управлении которыми республиканское министерство играло хотя бы какую-то роль. Кстати, именно тогда я взял из российского в создаваемое министерство будущего премьера Михаила Касьянова.
Психологически стоявшая передо мной задача была крайне тяжелой. В союзном министерстве к тому времени работало около 1800 человек, в российском – до 1200 плюс еще несколько сот человек в разного рода центрах и комиссиях при Госплане. Оставить же я мог всего 1800–1850 человек, хотя даже это делало министерство самым крупным из гражданских ведомств. А ведь за каждой сокращаемой должностью стояла человеческая судьба.
В этой связи не могу не вспомнить один отчасти забавный случай. Уже в первые дни, входя через министерский подъезд, я обратил внимание на милого старичка, главной функцией которого было нажать министру кнопку специального начальственного лифта. Потом выяснилось, что это отец какого-то союзного замминистра, но сидеть на шее у сына не хочет, а функцию свою он выполняет уже не один десяток лет. Когда Трошин при очередном обсуждении формирования штата убеждал меня, что сократить в союзном министерстве практически никого нельзя, я сразу вспомнил этого старичка. И сказал, что его, например, точно можно убрать, так как у меня в отличие от престарелого Байбакова руки не трясутся и я сам в состоянии нажимать кнопку лифта. Потом этот разговор как-то забылся, деда не уволили. По прошествии времени, когда я входил в министерство, он всегда радостно мне улыбался и говорил: «Андрей Алексеевич, в министерстве все в порядке». И невольно создавал хорошее настроение. Идею его сократить я в итоге оставил.
Самым главным для меня с точки зрения организации работы ведомства было добиться реальной переориентации людей на новые задачи. Положение у меня было отнюдь не простое, особенно на первых порах, когда мы как бы работали параллельно с союзным аппаратом. Я делал вид, что не замечаю, чем они там занимаются, как на бумаге делят отсутствующие ресурсы или еще что-то. У меня были свои весьма серьезные задачи, и я выдергивал конкретных людей, давал им конкретные поручения и склонял к переходу на другую работу.
Меня регулярно звали на заседания коллегии союзного Минэкономики, которые производили впечатление какого-то театра абсурда или пира во время чумы. Страна нуждалась в радикальной экономической реформе, хозяйство было полностью разрушено, финансовая система развалена, система управления практически парализована. Газеты всерьез писали о голоде и холоде, а здесь люди сидели и обсуждали «план-прогноз» на 1992 год, писали задания по отраслям, намечали, кому и сколько надо выделить капитальных вложений. Это была какая-то параллельная жизнь. В то время как мы с Гайдаром из-за почти полного отсутствия денег в бюджете обсуждали, во сколько раз нужно сократить централизованные капвложения: в три раза, в два или в четыре, они планировали прирост на 20 % и расписывали его по отраслям. Это был какой-то особый мир, который жил на своих десяти этажах и совершенно не хотел выглянуть на улицу, посмотреть, что же там происходит.
Всю эту махину нужно было очень серьезно реорганизовывать. Начал я с того, что достаточно быстро сформировал новую структуру, правда сначала только на бумаге в виде клеточек. Хотя она во многом казалась слепленной со старой, по крайней мере внешне, на деле было произведено существенное перераспределение функций.
Старый Госплан был силен своими отраслевыми отделами. Там работали действительно классики социалистического планирования. Это были люди, которые буквально знали, где на каком заводе какая труба лежит. Именно они во многом реально управляли отраслями, конечно вместе с отраслевыми министерствами. И были в Госплане «сводные» экономические отделы. Они сводили воедино отраслевые разработки, проектировки и заявки. В основе этой схемы лежала сложная система торговли, которая называлась «согласованием Государственного плана», при которой отраслевые отделы «уминали» отраслевые министерства, а те в свою очередь «уминали» предприятия. Потом сводные отделы «уминали» отраслевые отделы. Крутилась целая система взаимного утрамбовывания, взаимного обмана и блефа. Это тоже был своего рода рынок, только особый – «рынок» административного торга, где задачей директора было скрыть мощности, обмануть Госплан, получить ресурсов побольше, а дать продукции поменьше. Задача Госплана была обратной: навязать производственную программу пожестче, доказать отраслевому руководству и директорам (иногда понимая, что это неправда), что тот или иной завод может потратить ресурсов меньше, а продукции дать больше.
Поскольку мы в новом российском правительстве уходили не только от плана, но и от государственного заказа в старом его смысле, то вся эта система отношений была нам совершенно не нужна. И я укрупнил отраслевые отделы и резко понизил их роль. Они должны были, конечно, заниматься конкретными отраслевыми проблемами, но в большей степени прогнозно-аналитического характера. Хотя прежние функции за ними тоже пока сохранялись, в частности в той мере, в какой сохранялись централизованные капвложения, пусть даже урезанные в разы. Тема их «дележки» оставалась. Да и вообще было ясно, что такую систему нельзя сломать в одночасье.
Но главным в этих переменах было то, что ключевыми становились сводные экономические отделы, которые для начала должны были создавать новую нормативную базу: определить, как будет идти государственное регулирование, как будет построен механизм госзакупок и так далее.
Мы тогда довольно быстро сделали закон о закупках для государственных нужд и закон о банкротстве. Конечно, разработкой законопроектов занимались не только мы: была создана специальная рабочая группа, но во главе стояло Министерство экономики. Правда, попутно нам пришлось решать немало конкретных задач, которые в какой-то степени мешали осмыслить новые функции министерства и сформировать по-новому его структуру. В частности, после выхода указа о либерализации цен и указа о либерализации внешней торговли нужно было отслеживать ситуацию: как поведут себя цены, как поведут себя поставки, как поведет себя население.
Не удалось полностью уйти и от выполнения чисто административных функций, потому что экономика находилась в совершенно разрушенном состоянии.
Хочу вспомнить сейчас пример, не связанный непосредственно с состоянием экономики, но наглядно иллюстрирующий, как работала наша команда. Честно говоря, его подробности я с годами забыл, а напомнил мне о них через десяток лет руководитель департамента региональной политики Минэкономики. На новогоднем вечере министерства, куда я тоже был приглашен, он подошел ко мне и сказал: «Андрей Алексеевич, вы, возможно, меня не помните, а у меня с вами связано самое яркое впечатление за пару десятилетий моей чиновничьей карьеры». «Что же такое я натворил?» – полушутя спрашиваю. А он мне в ответ: «В конце девяносто первого года я принес вам подготовленный по вашему поручению проект распоряжения правительства. Вы его поправили и прямо в черновике завизировали. Потом позвонили Гайдару, объяснили ситуацию. Я отвез бумагу на Старую площадь, и Гайдар прямо в черновике подписал распоряжение. Но знаете, что самое удивительное? В соответствии с ним уже на следующий день пошли деньги. Сейчас на такое даже при прямом указании президента или премьера ушло бы не менее пары месяцев на согласования». «Видно, ситуация была неординарная?» – спросил я. И он напомнил мне эту историю, за которую меня, кстати, очень зауважали в Дагестане.
Незадолго до того был принят закон о репрессированных народах. И те, кто раньше был выселен, возвращались на старые места. В их числе были чеченцы-аккинцы, которым предстояло вернуться на прежнее место жительства в Дагестане. Выселенные из Чечни чеченцы вернулись давно и как раз в то самое время создавали свою независимую республику, а дагестанские чеченцы-аккинцы только теперь должны были переезжать обратно на свои исконные земли. Но на них уже давно жили лакцы: есть такая небольшая горская народность в Дагестане. Их в свое время тоже почти насильно заставили переехать из горных селений и заселили на чеченские земли. Теперь этих лакцев нужно было куда-то переселять, освобождая долину для реабилитированных, или размещать чеченцев в новых поселках. Без срочного решения проблемы дело могло дойти до серьезного конфликта. Оба народа, как говорят, «с характером», с традициями кровной мести.
Ко мне пришло почти все руководство Дагестана. Они заявили: не найдем решения – будет резня. А разгорится очаг национального конфликта на Кавказе, гасить будем десятилетиями. На блеф это было не похоже, во всяком случае я им поверил. На переселение нужны были деньги, а денег тогда мы сверх наметок бюджета старались не давать никому. Их попросту не было. Но в тот момент я каким-то шестым чувством понял: это тот самый случай, когда даже при самой жесткой финансовой политике нужно денег дать, иначе получим вечно тлеющий костер на Кавказе. Гайдара я убедил по телефону за несколько минут, хотя он трясся над государственной казной похлеще Кощея над своим златом. Но степень взаимного доверия между нами была уникально высока. Обходились мы минимумом бюрократических процедур. Фактически принципиальное решение было принято за пару часов. А уж если мы принимали решение открыть финансирование, то деньги действительно честно давали. Об этом и было то самое распоряжение правительства. В итоге все в Дагестане тогда прошло благополучно. Построили новые поселки, лакцев частично переселили, чеченцев вселили. Все обошлось без стрельбы и резни, без крови.
Впрочем, это было дело, так сказать, попутное, а основной нашей задачей было развитие реформы. Одиннадцатого ноября я сел в свое новое кресло, а уже к 15 ноября нужно было подготовить первые проекты указа и постановления правительства о либерализации цен. К этой работе, как стратегического характера, так и по решению конкретных текущих проблем, я и начал весьма активно привлекать аппарат Госплана. Решение насущных задач, с одной стороны, сразу позволило сцементировать складывающийся коллектив, сделать его работоспособным, но, с другой стороны, мешало сориентировать людей на принципиально новые функции. Было понятно, что в первую очередь нужно заниматься новыми формами государственного регулирования экономики: через налоги, через политику тарифного регулирования внешнеэкономической деятельности, через замену бесплатных, безвозвратных раздач капвложений на кредитование и прочие рыночные инструменты. Все это для старых госплановцев было в новинку.
О судьбе Минэкономики
Здесь я хотел бы сделать небольшой шаг в сторону, сказав несколько слов о судьбе Минэкономики.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
